Сезон дождей

Дождь садит и садит без перерыва, как уже убитый пулеметчик, второй день стоит перед окнами стеной, никуда не идет и не кончается. Сорвало вентиль в небесной канцелярии, и не спасают ни зонты, ни дождевики: стоит высунуть нос на улицу, и ты оказываешься вмурован в студень прохладной крупной воды, как стрекоза в янтарь. Вода заливает снизу, сбоку, сзади, а уж только потом сверху, и ты промокаешь до трусов быстрее, чем успеваешь раскрыть зонт.
Позавчера вечером я вышел на балкон – закат расплавился и залил кремовым зеркалом окна кардиологического центра, крыши гаражей, мокрый асфальт, листья, зонты. Было свежо и подвижно, как ускоренное происхождение видов, обнадеживающе, как генеральная уборка в доме, где ждут выписывающегося из больницы, и весело, как венецианский карнавал во время бубонной чумы.
Ночью гроза взрывалась дважды или трижды, будто кто-то гигантский занимался любовью, как войной. Двое на земле пытались синхронизироваться со вселенной – просто чтобы согреться и высохнуть, не всякий же раз устраивать странные скачки. Грозы вычищают воздух, вымывают мысли, стирают царапины с кожи, шрамы сползают с запястий, как сытые пиявки, и шлепаются на землю, и впиваются в нее, и прорастают, и впиваются в руки снова, как чертополох, как росянка, как плотоядные олеандры. После грозы можно дышать, но то, что случилось вчера, - это слишком, так долго дожди не идут в наших широтах, так долго и так обильно, это перебор, я не хочу глотать трубку, уберите эту чертову трубку из моего рта, зачем столько теплой воды, зачем столько теплой розовой воды, я не хотел захлебнуться в себе самом, я только хотел уснуть, честное слово, только уснуть…
Дождь стоял и пульсировал, и никак не мог выплеснуться – просто, легко, в несколько толчков, в несколько коротких летних спазмов, остых и сладких, до блаженной бессмыслицы, он стоял и он лился, стекал, как стекает стекло. Может быть, он зарядил на многие годы, как в томительных и ядовитых книжках Кейва и Маркеса, одно воспоминание о которых вызывает почти эротические флешбэки с распускающимися на месте глаз, выколотых застежками женских одежд, орхидеями, животными цветами, запахом сладости и тлена. Мы не увидим солнца, рубашка и брюки, в которых вчера пробежался по улице от одного раската грома до другого, никогда не высохнут, на стенах вырастут мхи, хвощи и папоротники, одухотворившаяся мебель навыпускает побегов, и однажды утром, отличающимся от ночи только степенью сгущенности тумана, твой собственный диван нежно обхватит твою щиколотку металлической лианой.
Придется вести образ жизни аквариумный, медленный, праздный, поскольку никакая деятельность под такими потоками не приносит плодов. Слова наполняются водой, и никто не пишет - ни полковнику, ни комиссару, ни приятелю из Бристоля, ни пиратам, ждущим в морях бутылок с вестями, ни космонавтам, плавающим в невесомости и недействительности. Музыка тонет в бурлении, и только грохот капель по крышам становится то громче, то тише, мучительный и безрезультатный пульс, отчаянное сокращение зависших мышц, потоп, даром ушедший в землю. С документов бегут фиолетовые печати, перебирая реквизитами, как лапками, и маленькими черепахами и крабами ныряют в суп из травы, паркета, водорослей, босых ступней. USB-порты выпустили тонкие земляничные усы и уже размножаются, и я впервые наблюдаю совокупление среди растений только ради трения и удовольствия – завязавшиеся было накопители не вызревают без солнца, а электричество горестно рассыпается искрами отгремевших молний. Эта вода смывает следы прежде, чем они появятся, обесценивает и обессмысливает все - и голоса, и буквы, и откровения, и самоубийства.
Все красивые мальчики попрятались по домам и жарко дрочат перед мониторами, и этот жар и свет этих мониторов – единственное, что еще подогревает атмосферу. На дворе вечное мокрое лето, лишенные мальчишечьих глаз деревья с липовым цветом, с еще новыми листьями, никогда не облетят, этот умопомрачительный дождь остановил время. Наш прекрасный проклятый мир, наш прекрасный безбрежный лепрозорий, наш самый лучший в мире террариум никогда не состарится, и капли так и будут лупить по кожистым от влаги и густой зелени листьям с настойчивостью военного барабана, и мы никогда не состаримся, только станем белыми, набухшими, вываренная кожа отслоится от наших серебристых тел, мерцающих в глубинах многоквартирных домов, и наши глаза станут видеть только лево и право, а пальцы – пальцы объединятся красивыми полупрозрачными перепонками, которые нам не удастся разглядеть на просвет, потому никакого просвета тучи не обещают. И когда дождь все-таки закончится, и над землей, как зонт, с хлопком распахнется радуга, мы, не узнаю́щие ее, решим, что настал конец света…
Но так не случится. Просто утром кто-то выключит дождь. Мы все еще будем дышать жабрами, сочиться влагой, цеплять друг друга медленно мертвеющей чешуёй, мучительно перерождаясь из рыб в рептилий, и когда из-за гуашевых туч, так и не выливших до конца мировой океан, качающийся над твердью небесной, выглянет солнце, в него никто не поверит.


©Bogdan Negrea