«Самая популярная и влиятельная женщина России» 1918 года

foto_history — 28.10.2018
Мария Спиридонова

28 октября — день рождения Марии Спиридоновой (1884—1941), которую Джон Рид назвал в начале 1918 года «самой популярной и влиятельной женщиной в России». Увы, этот звёздный час Марии Александровны длился недолго... Но всё-таки вспомнить эту героическую женщину стоит. Почему?
Ну, хотя бы потому, что сейчас таких людей, как она, вокруг нас почти нет. В чём её отличие от тех политиков, к которым мы привыкли? Его довольно неплохо выразил один анархист в литературном анекдоте середины 90-х годов (пересказываю по памяти): "Ехал однажды Борис Николаевич Ельцин по Тверской, и увидел женщину, которая проводила митинг. "Валерия Новодворская", — подумал он. И больше он уже ничего не подумал, потому что это оказалась Мария Спиридонова — и метнула бомбу".
Почитаем отрывки из обширного письма Спиридоновой 1937 года к большевикам (написано оно за решёткой). Автор письма видна в нём вся, как на ладони. Со своим упрямым и ничуть не изменившимся характером, идеализмом, непрактичной и несвоевременной гуманностью (в ноябре 1937 года яростно протестует против смертной казни), страстностью...


Евгений Соколов. Открытка 1917 года с карикатурой на социалистку-революционерку


Открытки с изображениями Марии Спиридоновой пользовались большим успехом в годы революции (1906—1907)





При аресте её спросили, какую обстановку она предпочитает в тюрьме: кнут или пряник? "«Кнут» — отвечала я, оскорблённая до глубины души". Само испытание следствием вызвало у Спиридоновой... чувство "азарта и озорства". Это её собственные слова: "Если бы только они [следователи] оба так мерзко не ругались, мне это сплошное бдение только бы нравилось, как испытание моих душевных сил, в 52 года, выдерживаемое без запинки в мыслях и поступках, что хоть немного утешало меня в моих горестях, а самый процесс бдения будил во мне оба раза азарт и озорство".

Про собственное упрямство: "На суде в 1919 году и в 1918 году я держалась столь дерзко и вызывающе, что зал (коммунисты) гудел от негодования, аж разорвал бы. Но я как думала, так и говорила. А тогда я была злая. Так же было и на царском суде, приговорившем меня к повешению, когда председатель суда, старый генерал, заткнул уши и замотал головой, не в силах был слушать слишком дерзкие речи. Но вся я такая и в жизни и в политике, такой была и такой ухожу сейчас в могилу."

О политической позиции своей и своих товарищей — левых эсеров: "В данный исторический момент в случае наступления на Союз фашистских империалистов, лев. ср. придерживаются исключительно оборонческой позиции. На основе этой позиции всякой организационной борьбе против Соввласти места иметься не должно, почему её и не было."

О своём отношении к правым эсерам: "Я ни за что бы не сменила большевиков на них, т. к они сюртучники и фрачники, болтуны и трепачи языком, ухитрились из своих рук упустить страну и народ, когда он шел к ним с закрытыми глазами, с потрясающим доверием и с огромной зарядкой творческого энтузиазма. Что они после того времени стали сильнее и умнее? Оснований предполагать это нет никаких. Я не верю ни в их творческие силы, ни в их организационные способности. Даже допустив, что каким-нибудь чудом эти перманентные конспираторы и шептуны свалили бы теперешнюю власть, справиться с делом они бы не сумели, да вдобавок еще могли бы открыть дверь войне, стерегущей у Союза каждую щёлочку".

Об отношении к меньшевикам: "Меньшевиков я как не признавала раньше, так и не признаю и теперь и ни за какие программы в мире с ними бы не объединилась, т. к. они никакую не способны осуществить."

Об отношении к большевикам: "Я против террора в отношении большевиков... Мы-то вас считаем товарищами по целям, и поэтому террор допускаем только в отношении фашистов".

Об отношении к коллективизации: "Когда вышел устав с/х отраслей, и колхозы получили своё правовое оформление и земельный кадастр, мне стало совсем невмоготу. Я читала эти уставы и проекты вдоль и поперёк, вносила поправки и тосковала, тосковала. А далее никому ни слова. На службе меня спросил управляющий, почему такая хмурая, я показала ему на газету, и у меня вырвалось «моё, моё это дело»".

О надеждах левых эсеров на Сталинскую Конституцию: "С выходом Конституции у нас на одну минутку был разговор — кабы дали нам выпустить бюллетень, в небольшом количестве экземпляров для обмена мнениями и чтобы на полную распашку все лев. с.р. сказали о своей позиции, отношении к текущему моменту и переоценились было конца. Это и дало бы возможность договориться до самоликвидации, т. к. я убеждена, что огромное большинство н/осколков подтвердило бы то, что я сейчас говорю. Причём я бы в бюллетене высказалась тогда полнее и откровеннее, чем сейчас, не думая, что мои мысли объяснят крапивой, как думаю я сейчас. Но, конечно, мы скоро поняли, что не для нас зелёный сад и словами этой песенки я так и формулировала приходящим к нам товарищам отношение к нам Конституции".

О согласии и расхождениях с советской властью: "Ваша политика войны и мира приемлется мною полностью (так из всех кого знаю из леваков), промышленную политику я никогда не брала под обстрел своей критики, с коллективизацией согласна полностью. Согласна со всем поступательным темпом и строем, перечислять не стоит...
Я не согласна только с тем, что в н/строе осталась смертная казнь. Сейчас государство настолько сильно, что оно может строить Социализм без смертной казни. В законодательстве этой статьи не должно быть. Она может остаться для войны и только. В мирное время наш защитный аппарат имеет мощность, равной которой нет и не было в мире. Разве у ассировавилонян в один их период было так сильно. И совсем теперь не требуется иметь это архибуржуазное средство защиты в своём арсенале. Лучшие умы человечества, страстная работа мысли и сердца целых столетий своим венцом и результатом назвали необходимость уничтожения э/институты. Гонор, гильотина, верёвка, пуля, электрич. стул — средневековье. Наша революция 1905 года проходила вся под лозунгом уничтожения института смертной казни, но погибая, как белым крылом покрылась именно этим лозунгом, сама истекая кровью...
Существо отрицания смертной казни остается одинаковым при всех условиях, при правительствах всех мастей. Можно и должно убивать в гражданской войне при защите прав революции и трудящихся, но только тогда, когда нет в запасе под рукой других средств защиты революции. Когда же имеются и такие могучие, как у вас, средства защиты, смертная казнь становится вредным институтом, развращающим неисчислимо тех, кто применяет этот институт.
Я всегда думаю о психологии целых тысяч людей — технических исполнителей, палачей, расстрельщиков, о тех, кто провожает на смерть осуждённых, о взводе, стреляющем в полутьме ночи в связанного, обезоруженного обезумевшего человека. Нельзя, нельзя этого у нас. У нас яблоневый цвет в стране, у нас наука и движение, искусство, красота, у нас книги и общая учёба и лечение, у нас солнце и воспитание детей, у нас правда и рядом с этим этот огромный угол, где творится жестокое кровавое дело. Я часто в связи с этим вопросом думаю о Сталине, ведь он такой умный мужчина и как будто бы интересуется преображением вещей и сердец!? Как же он не видит, что смертной казни надо положить конец. Вот вы нами, лев. ср., начали эту смертную казнь, нами бы и кончили бы её, только снизив в размерах до одного человека в лице меня, как неразоружившегося — какой меня называете. Но кончить со смертной казнью надо."

Письмо датировано 13 ноября 1937 года. А жить Марии Александровне оставалось ещё чуть менее четырёх лет... "Я из породы тех, кто смеётся на кресте", — говорила она про себя.

Я уже писал как-то в этом сообществе о Спиридоновой, и приводил тогда стихи Бориса Пастернака, которые, возможно, относятся и к ней ("каторжанка в вождях" — это очень к ней подходит). Приведу их ещё раз:

Жанна д'Арк из сибирских колодниц,
Каторжанка в вождях, ты из тех,
Что бросались в житейский колодец,
Не успев соразмерить разбег.

Ты из сумерек, социалистка,
Секла свет, как из груды огнив.
Ты рыдала, лицом василиска
Озарив нас и оледенив.
.................................
И в блуждании хлопьев кутёжных
Тот же гордый, уклончивый жест:
Как собой недовольный художник,
Отстраняешься ты от торжеств.

Как поэт, отпылав и отдумав,
Ты рассеянья ищешь в ходьбе.
Ты бежишь не одних толстосумов:
Всё ничтожное мерзко тебе...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив