С наступающим!

С наступающим, Други!

Слышите, как бесшумно, на мягких лапах крадётся тигр?
Будем добры к нему, и тогда Большая Кошка и нам принесёт удачу.
Счастья вам всем, любви, здоровья, радости!
Зелёной ёлочки!

И – традиционно – новогодней сказки.
В духе этого журнала.
На самом деле в торговом центре её просто триггернуло. И мужик тот, конечно, был не он. Не мог быть им. Сколько ему сейчас? Сорок семь? Ну да, наверно. Ей – сорок девять, а он на два года младше. Значит, всё правильно. Сорок семь. А тому мужику от силы лет тридцать пять. А его спутнице и того меньше. Но как похож, бог мой… как похож.
Она сидела на скамейке в парке, что рядом с домом, и смотрела, как медленно-медленно падают снежинки. Даже не падают – кружат, вальсируют, плавно и грациозно, в такт только одним им слышимой музыке. Фонарь, освещающий сцену этого заснеженного театра, был им под стать – ажурный, невесомый, кружевной. Волшебный шар, оплетённый гибкими мерцающими ветвями, чьи причудливые изгибы рождают замысловатый узор, а с резных кованых лепестков едва раскрывшихся бутонов вот-вот вспорхнут лёгкие бабочки.
На той серебряной подвеске, которую она выбрала для Полинки, тоже были бабочки. Тонкие изящные крылья, усыпанные мелкими блестящими камушками.
– Фианиты, – со знанием дела сказала продавщица, яркая блондинка, живое воплощение Мэрилин Монро, если минус пятнадцать килограмм.
Она согласно кивнула. Фианиты, так фианиты. Подвеска ей нравилась – лёгкая, слегка вычурная, Полинке такая подойдёт. Да ещё скидка на подвеску двадцать процентов, такая удача.
А потом она повернулась – зачем? – и увидела их.
Девушка выбирала кольцо. Вертела в руках, то надевала на палец, то снимала и опять надевала. Отводила руку в сторону, критически рассматривала и чуть щурилась. Судя по лицам двух девушек-консультантов кольцо, ослепительно сверкающее на безымянном пальце придирчивой покупательницы, было не просто дорогим – а убийственно, непростительно дорогим. А он стоял и скучающе смотрел по сторонам. Скользнул по ней неузнающим взглядом. Она вздрогнула как от пощёчины, густо покраснела, засуетилась, кошелек ещё уронила. А ведь это даже не он. Так, похож только…
***
Экзамен я не сдам. Завалю точно. Хотя я готовился.
Бог мой, кому я вру? Готовился. Ага, как же. Последний год мы с Киром только и делали, что бухали и… ну сами понимаете, что там после «и…».
Киру что? Кир – талант. Кир сдаст что угодно. Он может месяцами в институте не появляться. Лекции? Когда Кир последний раз был на тех лекциях? Конспекты он и так у любой девчонки с потока попросит. И те дадут. И не только конспекты.
Блять. Но я-то не Кир. Мне не сдать. Я теорию-то еле-еле на трояк вытянул. И то, потому что сдавал Антонине Рафаиловне. Антонина только девчонок не любит, а к пацанам лояльна. А у Козлова, да ещё и практику я точняк завалю.
И по кой хер я потащился на факультет «Новогодние и Рождественские чудеса»? Выбрал бы что попроще. «Природные явления», например. Там и конкурс был небольшой и вообще…
Я вытянул из пачки сигарету, зажёг и глубоко затянулся.
***
Ей нестерпимо захотелось закурить. Она судорожно порылась в сумочке в поисках сигарет, не нашла, вполголоса выругалась.
На работе все хвастают новогодними подарками. Ещё и праздник-то не начался, а все уже одарены. И это только начало. У главбухши перстень с таким камнем, которым терминатора убить можно, а Светка из делопроизводства всему отделу растрезвонила, что чуть ли не сразу после праздничного стола они с мужем поедут на какой-то горнолыжный курорт, а… Чёрт-чёрт-чёрт, нет она им всем ничуть не завидует. Или завидует?
На глаза навернулись слёзы. Снежинки, танцующие в свете фонаря, стали расплываться, превращаясь в радужно-размазанные всполохи. Глаза защипало. Тушь.
Нет, у неё всё хорошо, всё хорошо. У неё Володька. И Полинка. Ну денег на бриллианты нет, конечно, равно как и на горнолыжные курорты. Но ведь не голодают же. Она усмехнулась. Бабушкины слова. Перед глазами словно живая встала бабушка: высокая, худая, белый платок затянут в тугой узел под острым подбородком, руки большие, грубые, совершенно неженские руки. Нахлынули воспоминания – запахом горячей выпечки, сухого смородинового листа, свежевыглаженного белья – захлестнули, затопили…
***
В прошлом году, когда сдавали «Детское новогоднее чудо», мне повезло. Билет был проще некуда. Хотя я и там умудрился запутаться. Козлов, когда в зачётке трояк рисовал, аж скривился весь – будто лимон разжевал.
– Из вас, Петренко, ангел, как из осла единорог, – сказал, возвращая зачётку.
Я в общем-то даже не возражал. Не рвусь я, знаете ли, в эти сраные единороги.
***
В сумочке тихо брякнул телефон. Володька, наверно, беспокоится. Или Полинка. Хотя Полинке не до неё – укатили с Костиком к кому-то на дачу, новый год встречать. Она слегка нахмурилась. Костик – хороший мальчик, но какой-то… бесперспективный что ли. Не о такой женихе она мечтала для дочери. А Полинка, глупая, заладила: ты не понимаешь, ты не понимаешь. Да всё она понимает. Всё!
… Ей тогда было чуть больше, чем Полинке сейчас, когда он познакомил её со своими родителями.
– Новый год встретим с моими, в узком семейном кругу, – сказал как бы между прочим, застёгивая пуговицу на рукаве рубашки.
Он не спрашивал, хочет ли она. Он никогда её ни о чём особо не спрашивал. За тот год, что они встречались, в холодных комнатах общаги или тесных съёмных квартирах, пропахших щами, потом и чужими жизнями, за весь тот год, он ни разу не поинтересовался, чего она, собственно говоря, хочет. Просто принимал решения и ставил её перед фактом. И она смирилась: да он, такой. Вот такой и всё. Уверенный. Сильный.
А потом был этот чёртов Новый год. Она никогда не думала, что его родители такие состоятельные. Хотя нет… состоятельные – не то слово. Богатые, так было правильней. Она чувствовала себя неуютно, в этой своей дешёвой белой блузке и чёрных, лоснящихся на коленях брюках, купленных на вещевом рынке у золотозубой цыганки.
– Милая, пойдём, поможешь мне на кухне, – его мать тихонько коснулась её локтя.
– Прислугу мы на Новый год отпускаем по домам, – говорила она уже на кухне, расставляя на подносе тонкие винтажные чашки. – Но в данном случае это и неважно. Своему мужчине женщина должна прислуживать сама. Ты же понимаешь. Когда вы с Сашей поженитесь, перво-наперво, что ты должна усвоить….
Она слушала эту женщину, красивую, ухоженную, с маникюром стоимостью в три её блузки, и перед глазами проносились вереницы будущих дней. Дней в вечном достатке. Дней в вечном служении.
Второго января он сделал ей предложение. Она сказала: нет.
Подруги крутили пальцем у виска. Мама недоумевала. И только бабушка её поддержала.
А потом она встретила Володьку. Была дурацкая свадьба в заводской столовке. Платье, сшитое тётей Таней. Съёмные квартиры. Рождение Полинки. Ипотека под какой-то немыслимый процент. Полинкины бесконечные детские болезни. Они так выматывали. Поспи, говорил Володька, ты устала, я ужин сам приготовлю. А в магазин? спрашивала она. Уже сходил, улыбался он.
Всё было хорошо. Денег только было мало.
А ведь всё могло было быть и по-другому. Скажи она тогда «да».
***
– Ну, что у тебя? – Кир появился за спиной неожиданно. Я даже вздрогнул.
– Да вот, – я мотнул головой в сторону женщины, сидящей на скамейке.
– Чего вот? – Кир нетерпеливо сглотнул. – Давай, говори по-быстрому, пока не засекли.
– Билет 22. Несбывшиеся надежды, неверное решение… и это…
– Бля, Ванька, хорош мямлить!
Кир выхватил у меня из рук экзаменационный билет, быстро пробежался глазами.
– Уф, легкотня. Слушай сюда. Билет – говно. Короче, Ванюх, перекидываешь её в… – Кир снова бросил взгляд в билет. – Перекидываешь её в 1997, какое там января? А, второе. В общем, перекидываешь туда и передёргиваешь реальности.
Я открыл рот.
– Да не тупи, Ванька, это ж просто. На третьем курсе проходили. У нас это зачётом у Соломоныча шло. Дай-ка, я ещё разок гляну. Фигня-война. Там и делов-то на три копейки. Дочка родится. Этот, который у неё сейчас муж, там тоже все тип-топ. Короч, Вань, понял, что надо делать?
Я оторопело кивнул.
– Ну давай, покеда.
Кир исчез. Я стоял и смотрел на женщину. Значит, нужно всего лишь передёрнуть реальности. Она скажет «да», и будет всё, как она хочет. Как она сейчас хочет.
Сам не знаю, зачем я это сделал. В принципе, моё задание было – совершить новогоднее чудо. А я полез в дебри. Стал потихоньку, потягивая за ниточку, распутывать клубок второй, ещё такой призрачной, несформировавшейся реальности.
***
…Она стоит в белом платье. Гладкий, тяжёлый шёлк, расшитый стразами подол. Она похожа на белую греческую статую. И куда запропастился её муж? Столько гостей… Ей никогда всех не запомнить. Да где же он? Да, и улыбаться… не забывать улыбаться…
…Новая квартира. Интерьером занималась свекровь. Сама она никогда бы не выбрала такой цвет для спальни. И для детской. Вчера она повесила на стену картину, брат двоюродный рисовал – двое под нежным акварельным дождём, брызги солнца в лужах… Сегодня картину сняли…
…Полинка плачет и плачет. Наверно, колики. Сашка не появлялся дома уже три дня. Говорит, что ночует у родителей. Из-за Полинки не высыпается…
…Назвал её сегодня жирной коровой. Или вчера? Нет, вчера, просто жирной. Приходила свекровь, дала понять, что она себя запустила. Немудрено, что у сына появилась другая женщина. У Сашки другая женщина? И Полинка опять простыла…
…Переехали в новый дом. Огромный. На прошлой неделе были в Испании…
…У Сашки новая должность. И новая любовница. Хрен с ним. Полинку зачислили в платную школу. А у неё новый автомобиль. И новая маникюрша…
…Умерла свекровь. Она стоит в чёрном платье и курит, курит, курит, не переставая. Она думала, что ненавидит эту женщину. Нет. Это не так. Просто пустота. Пустота…
…Сашка на Тенерифе. Они с Полинкой на Бали. Полинка с няней. Она с Крисом. Крис сёрфер и альфонс. Плевать…
…Полинка уехала учиться в Питер. Сашка не появляется дома уже с месяц. Живёт за городом, с этой… Наташей? Нет, Наташу он бросил… А она становится похожа на свекровь. Из темноты зеркала ей усмехается красивая и несчастная женщина…
***
Я смотрел перед собой. Реальность, та вторая, полусформировавшаяся, зыбко качнулась, стала таять, рваться кусками. Я ещё мог успеть. Вот, если сейчас… Кир сказал: всего лишь передёрнуть реальности, и… Я опустил руку.
У женщины опять зазвонил телефон.
– Да, Володь, иду, конечно. Что ты говоришь? Не слышу? Ты печёшь мой любимый брауни? Шутишь? Господи…
Женщина торопливо убрала телефон в сумочку. Поднялась. Посмотрела прямо на меня. Нет, она, конечно, меня не видела. Или видела? Устало улыбнулась и поспешила к дому.
Я сел на скамейку, ту самую, с которой она только что встала. Скамейка ещё хранила тепло человеческого тела. Блять, теперь я точно всё завалил.
– Давайте зачётку, Петренко.
Козлов материализовался возле меня. Я равнодушно протянул ему зачётную книжку. Сегодня вечером нажрусь, мелькнуло у меня в голове.
– На вашем месте я бы тоже так сделал, – согласился Козлов, приподнимаясь со скамейки. – Держите.
Я тупо смотрел вслед удаляющемуся Козлову, потом машинально развернул зачётку. Рядом с размашистой козловской подписью красовалась «четверка».
– Э! Почему? Как это?
Козлов обернулся.
– Ангел из вас, Петров, как из осла единорог. Но чудо… – Козлов вздохнул. – Чудо иногда не в том, чтобы что-то сделать, а в том, чтобы не сделать.
Он легонько щёлкнул пальцами, и с кованого фонаря вспорхнули в снежное небо две золотые бабочки…
|
</> |