С Днем победы!
kolibri_2006 — 10.05.2010
Дмитрий Быков «Война не спишет». Статья из Новой газетыСоветую
прочесть перед походом в кино на «Противостояние», а лучше и вместо
похода. Написано интересно.1. Лучше бы этому фильму остаться
легендой. Чтобы и люди поучаствовали, и деньги были потрачены, и
каждый участник верил, что внес вклад в великое дело, и зрители
полагали, что десять лет жизни Никиты Михалкова и полутора тысяч
его сотоварищей потрачены не зря. А картину бы как-нибудь спрятать
под предлогом авторского перфекционизма. Ей-богу, получилось бы
душеполезнее.Писать о «Предстоянии» (первая часть военного сиквела
«Утомленных солнцем») очень трудно. И не потому, что это сложное
кино, а потому, что постановщик его утратил базовые понятия, а без
них разговор не получается. Все надо выстраивать заново или уж
отказаться от критериев вовсе, признав, что наступила новая эпоха,
мерилом и символом которой является Михалков. Ни остановить, ни
переубедить его нельзя. Можно либо устраниться, брезгливо
сочувствуя соблазнившимся, либо присоединиться к новому культу и
лично убедиться, чем он кончится. А рациональный анализ тут
бессилен.Ты начнешь говорить о сюжетной связности, логике, чувстве
меры и вкуса, точнее, о полном их отсутствии - «а это жанр такой»,
называется «поздний Михалков», заявлен уже в «12». Трагический
лубок, или как там его еще зовут. Ты скажешь, что негоже в
специальном журнале «Свой среди чужих», затеянном ради премьеры
фильма, сопоставлять четыре года съемок с четырьмя годами войны и
публиковать в этом издании двадцать интервью актеров, сценаристов и
реквизиторов, которые в один голос называют Михалкова великим, - но
ведь это не вчера началось, давно уже приняло бурлескные* формы и
никого не смущает. Под все это отдан Кремлевский дворец
съездов.Кинематографический стиль позднего Михалкова - предельно
адекватное эстетическое выражение эпохи Путина, когда полемика тоже
бессмысленна. Культ мелких и сомнительных личностей? Фашизоидные
молодежные организации с духовным растлением малолетних и
откровенной травлей инакомыслящих? Предельный цинизм, доминирование
личной близости к телу над всеми прочими критериями?
Катастрофическое падение интеллектуального уровня страны во всем,
от кинематографа и телевидения до идеологической доктрины?
Всепродажность и вседозволенность? Манипулирование и спекуляция
великим прошлым, которое ты не ковал, но приватизировал? На тебя
просто смотрят голубыми глазами и простосердечно говорят: «Да. А
что?»Да ничего. Пожать плечами и отойти.2. Если все-таки
попробовать разбирать это кино, абстрагируясь от личности и
социальной активности создателя, - хотя такой подход вряд ли
правомочен, потому что Михалков как он есть выразился в этой
картине с исчерпывающей полнотой, - фактологические претензии
следует отмести сразу. «Недостоверно», «так не было», из самолета
нельзя нагадить на палубу, фашистские танки не имели парусов,
девушки не разговаривают с минами - все это не имеет к кино
никакого отношения. В кино часто показывают то, чего не бывает
вовсе, но художник на то и художник, чтобы убеждать. Если возникают
исторические недоумения, это свидетельствует только об одном: не
убедил.На это у Михалкова имеется непробиваемый аргумент: он
снимает не историческую картину, а народный миф. Но если снимаешь
народный миф, зачем так гордиться достоверностью мельчайших
деталей, пошивом пяти тысяч точно стилизованных костюмов,
переоборудованием и перекраской уникальных танков? Давайте
определяться: если у нас миф, упраздняется множество требований
вроде психологической прорисовки, фактологической и мотивировочной
достоверности, исторической правды и т. д. Но появляются новые
(стыдно напоминать пресловутые базовые вещи, но ежели они так
прочно забыты!). Во-первых, миф не сочетается с гротеском, в церкви
не смеются, - а этого гротеска у Михалкова необоснованно много,
больше, чем даже в «Цирюльнике». В мифах не писаются, как писается
начальник пионерлагеря, и не пишут протоколов о том, как Пушкин
А.С. ранил Дантеса Ж.Но главное - в мифах действуют титаны, а не
энигмы, в чье величие мы верим на слово; в мифах действуют
масштабные характеры, каждый из которых задан единственной
доминирующей чертой, а не типажи провинциальной драмы,
маркированные забавным словечком, привычкой или акцентом. Наконец,
миф не строится на пустом месте - он задает картину мира, а значит,
строится вокруг концепции; но следов этой концепции в «Предстоянии»
не обнаружит и самый пристальный зритель.Мысль о том, что для
обретения личного счастья или избегновения смертельной опасности
рекомендуется верить в Бога и помогать ближнему, не может лежать в
основе нового мифа, ибо общеизвестна. Мысль о том, что русский
народ в обычной жизни жесток и равнодушен, но в минуты великой
опасности демонстрирует великие качества, плоха не тем, что пахнет
русофобией, а тем, что высказывалась сотни раз. Миф без
мировоззрения - пирог без муки. Так что аргумент не хиляет*.
Упомянем и о том, что мифу присуща нарративная связность,
повествовательное единство, цельная монументальная стилистика - его
не рассказывают вразбивку, с множеством чужих цитат. Мифу присуща
аскетическая простота, см. «Как я провел этим летом» Попогребского:
можно предъявить к этой картине массу претензий, но стилистика -
самое то, Рокуэлл Кент.Однако именно в отсутствие этого
концептуального единства кроется главный прокол: Никита Михалков
взялся за военное кино не потому, что имел сообщить нечто новое о
войне, а потому, что посмотрел «Спасение рядового Райана» и
посетовал на отсутствие у нас - главных победителей - такой же
дорогой, громкой и убедительной картины. То есть ему показалось,
видимо, что для убедительности достаточно дороговизны и громкости.У
Спилберга был конкретный гуманистический посыл, не новый (да и
претензии на миф нету), но внятный: уникальность и драгоценность
каждой жизни, принципиальное отличие американской военной доктрины
от всякой иной etc.У Михалкова концепция настолько отсутствует, что
за нее в итоге выдается следующая гедонистическая мораль: пусть
каждый зритель, посмотрев фильм, живо ощутит, как ничтожны все его
проблемы, какое счастье просто спать в чистой постели, дышать,
купить мороженое etc. «Но чтоб до истин этих доискаться, не надо в
преисподнюю спускаться», а тем более тратить $42 млн.Совершенная
внутренняя пустота закономерно оборачивается отсутствием стержня: в
«Предстоянии» несколько распадающихся, механически связанных
новелл, лучшие из которых выполнены на уровне хорошего советского
военного кино. Таков отмеченный всеми октябрьский эпизод с
кремлевскими курсантами, хотя и он недотягивает до киноэпопеи
«Освобождение»: диалоги курсантов неубедительны, ссоры и примирения
искусственны, но замечательная органика Евгения Миронова спасает
этот фрагмент; жаль только, что перед тем, как застрелиться, его
герой - в остальном достоверный - должен с вывороченными кишками
произносить связный монолог на тему «Где же артиллерия, авиация и
Сталин».Перефразируя отзыв академика Виноградова о работе того же
Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» - в «Предстоянии» что
ново, то неверно, а что верно, то не ново. История о маленькой
цыганке, поющей для немцев, чтобы ее не убили, взята из хроник
Адамовича (но помещена в другой контекст, так что достоверность ее
теряется окончательно: ни одна пятилетняя девочка не станет петь и
плясать при виде родительских трупов; в таких случаях натяжка
просто кощунственна). Эпизод с сожжением деревни дословно,
докадрово взят из «Иди и смотри» Климова.Эвакуация пионерлагеря под
бомбежкой (в книге это детдом) - из «Молодой гвардии», и у Фадеева
сильнее. Рота кремлевских курсантов, пришедшая на фронт, - из
воробьевской повести «Убиты под Москвой», и у Воробьева тоже лучше.
О слишком очевидной и, главное, никак не мотивированной цитате из
кэмероновского «Титаника» не писал только ленивый. Сергей Гармаш,
отцепляющийся от мины, как Ди Каприо от рояля, и вся сцена крещения
под огнем - вообще за гранью добра и зла, но вкус, как мы знаем,
гению необязателен.В «Войне и мире», например, или в лучшем военном
кино вроде «Журавлей» есть сцены недостоверные и с точки зрения
вкуса небезупречные, - но художественная мощь искупает все;
проблема Никиты Михалкова как раз в том, что, бросив в бой все
резервы - как свои, так и государственные, - победы он не добился.
Художественной убедительности и, главное, художественной силы в его
картине катастрофически не хватает: больше всего она напоминает
частью пародийный, а частью почтительный пастиш на темы советского
батального искусства, с той разницей, что герои Михалкова в минуты
опасности поминают не партию, а Господа Бога.Вещество нового
михалковского кинематографа - странная субстанция, в которой
вперемешку плавают советские, российские и евангельские символы,
сталинские и антисталинские клише, обломки чужих концепций и цитаты
из чужих шедевров - и все это без намека на единство и смысл; это
чистый распад сознания, утратившего всякое представление о себе и
мире, - и этот распад заразителен. Иначе Максим Суханов не говорил
бы в интервью, опубликованном все в том же журнале «Свой среди
чужих»: «Я считаю, что серьезный разговор о войне будет совсем не
лишним в нашу эпоху, когда в отношении к подвигу народа превалируют
совершенно неуместные ирония и сарказм».Что?! Где?! У кого они в
наше время превалируют?! У Никиты Михалкова, у которого в
«Предстоянии» сапер-кавказец, в первые дни войны минируя мост,
снизу заглядывает сквозь щели меж досками женщинам под юбки? Тогда
так и говорите, пожалуйста.3. Поздний Никита Михалков - осознав,
вероятно, свой эстетический потолок, хотя и не признаваясь в этом
себе самому, - обставляет собственное творчество разнообразными
внеэстетическими обстоятельствами, которые позволили бы
проигнорировать художественную слабость. Он берет то масштабом
презентаций и трат, то близостью к власти (вплоть до сервильнейшего
фильма «55», по сравнению с которым «Наш дорогой Никита Сергеевич»
1961 года выглядит безбашенным нонконформизмом), то обращением к
темам государственной важности и приурочиванием картин к праздникам
первостепенного значения.Он искренне надеется, что война все спишет
- как списывала она в СССР все и всегда. Евгений Марголит в эссе о
Гайдаре высказал точную мысль о том, что без постоянного и
назойливого, растворяемого в воздухе предчувствия войны эпоха
предвоенного террора была бы немыслима - мобилизационный психоз
позволял объяснять любые внутренние злодейства, от репрессий до
молотовского пакта.Война - универсальное оправдание, да для
советского режима (во многом он таким и остается) естественно
одалживать у будущего: случится нечто - и оправдает все. Либо это
будет коммунизм и раздача квартир, либо глобальный катаклизм, ради
подготовки к которому все можно. Настоящее всегда не
самодостаточно. Оно всегда оправдывается либо героическим прошлым,
либо мобилизационным будущим.Многие - в том числе и автор этих
строк - искренне надеялись, что михалковский фильм окажется
шедевром и спишет все художества постановщика. Не случилось.
Сегодня, впрочем, нам опять предложено думать, что самое-то главное
впереди, что в октябре покажут «Цитадель», и вот в ней. В ней
сойдутся разбренчавшиеся линии, встретятся отец, дочь и полковник
Арсентьев, появятся достоевские глубины и толстовские высоты, и $42
млн полноценно явят себя на экране не только шмелями, бабочками и
ключами на танковых гусеницах, но и оглушительной канонадой, и
многотысячной атакой, и личным присутствием премьера на
премьере.Жизнь в ожидании оправдания продолжается, ибо вечно ждать
от себя и других шедевра и подвига, который искупит все, - куда
проще, чем трезво признать, что от осины не родятся
апельсины.*Бурлескные формы - показание и описание чего-то великого
в неподобающей форме*Хиляет - уклоняться