Рехаб

lexa110 — 23.10.2023 Ездил я в рехаб. Это так реабилитационный центр называется. Я не то что бы конченный, я - законченный.


Я писатель так-то, сценарист. Павел Селуков, может, слыхали? Вряд ли вы слыхали. Я не больно популярный. Нет, мне от этого больно, конечно, но популярный я не больно. Такая вот херня в башке, представляете? Я иногда думаю, что и писать-то затеял, чтобы башку от херни освободить. Не помогло. Чем больше херни ты из башки достаешь, тем больше её там образуется. Это как со сладкой ватой или с попкорном. Е=MC в квадрате. Хрен пойми.
Законченным я себя считаю, потому что я закончился. Главным образом, как писатель. Как муж. Как отец. Как любовник. Как христианин. Как гражданин. Как человек. Я тут не рисуюсь в духе Артюра Рембо или, там, чтобы меня пожалели, я действительно так думаю. Если человек рождается для чего-то, то я родился, чтобы писать книжки и всё такое. Проблема в том, что я чувствую, будто всё написал. Нечего мне больше сказать миру. Поэтому я сейчас не живу, а как бы болтаюсь на перроне, дожидаясь своей электрички. И мне, правда, кажется, что если я буду бухать и всякое разное в себя колоть, то электричка приедет быстрее, за ней, типа, не заржавеет. Я даже в рехаб поехал не ради себя, не для того, чтобы самому себе самого себя вернуть, а покоряясь общепринятому заблуждению о ценности жизни как таковой. Не ценна она на любой вкус и цвет. Если вам нравятся цифры, то она не ценна в силу них. Прямо сейчас на Земле живет восемь миллиардов человек с хвостиком. Больше нас только крыс. Форма жизни, воспроизведенная в таком количестве, вряд ли может быть уникальной, то есть - ценной. Это как с волками и тиграми. Первых дохрена и их можно убивать, а вторых с гулькин нос и убивать их строго запрещено. Может, размер и не имеет значения, но вот количество имеет. Это, если хотите, макросмысл неценности человеческой жизни.
Есть и микросмысл. Меня в жизни ничего не держит. Жене без меня только лучше будет, коты забудут через неделю, а работу свою я чистосердечно доделал. Мне, может быть, неприятно просиживать тут вельвет. У меня штаны вельветовые, ребристые такие, жена купила, говорит, сейчас ужас, как модно. Выгляжу, будто прабабка кресло дореволюционное освежевала, а из шкуры штаны мне сварганила, гуляй, мол, внучек, не пузырься. Я, главно, часто думаю сказать жене, типа, блин, они же вельветовые, но молчу, потому что она сама знает, что они вельветовые. Разное у нас с ней отношение к вельвету.
Вообще, многие требуют от жизни многого, а я ещё недавно был рад, что дожил до тридцати семи. Каждый стоящий литератор должен умудриться пережить Лермонтова и постараться не пережить Пушкина. Я постарался. Сидим мы как-то с женой на кухне, а она меня полуриторически спрашивает, когда, мол, у нас всё пошло не так? Когда, говорю, глаза наши встретились над веткой сирени. Когда сын умер, а ты в петлю полезла. Когда я в запой ушёл на пять лет. Когда ты с тренером по йоге переспала. Когда, говорю, я его убить пытался, а потом кашку в больнице ел. Когда я колоться начал. Когда, говорю, мы в «Точку любви» пришли, а продавец тебя Жозефиной назвал и фаллос огромный выдал. Когда мне «Большую книгу» не дали. Когда я сценарии стал писать ради денег, а не ради эмпирей. Жена тогда меня дураком назвала, потому что я всё выдумал, только про сценарии нет.
Если честно, не охота писать про прошлое или про будущее, охота писать о том, что я прямо сейчас чувствую по поводу прошлого или будущего. Говорят, что большое видится издалека. А ещё говорят: «Большое познается в сравнении». А ещё говорят, в Москве кур доят. А я думаю, что это чушь собачья. Я когда что-то проживаю, я вообще не думаю большое я проживаю или маленькое, важное или ерунду, великое, там, или пустяк какой, уникальное или банальное. Я уже потом, оглядываясь назад, оцениваю прожитое и решаю, большим оно было или маленьким. И это не от прошлого вообще зависит, а от того, в каком состоянии я на него взглянул, какими чувствами почувствовал. Бывает, я какое-нибудь мелкое событие из прошлого так почувствую, так вникну, что оно сразу большим становится, хотя в момент, когда я его проживал, ерундой полной казалось, а бывает, наоборот, событие эпохальное, а я смотрю на него отсюда назад и ничего о нём не чувствую. Получается, только то я и жил, о чём в душе чувство осталось, а ни одна память в мозгах. Это я к тому, что настоящая биография человека - это его чувства по поводу прожитого, а не само прожитое. Поэтому я не о том буду писать, что было, а о том, что я чувствовал, а если и буду писать о том, что было, то потому, что я о том чувствовал, а не потому, что оно только было.
В ребуху я попал 21 августа 2023 года. Меня туда устроили пустота и слезливое такое мужество, которому к лицу словечко - нате! Жена очень меня уговаривала не умирать от алкоголя и наркотиков, а я, дурак, поддался на уговоры. Мне показалось, что это очень бескорыстно-благородно с моей стороны - поддаться на такие уговоры. Хотите трезвого живого Павла - нате, получите, жрите, не жалко, такой вот я щедрый, так я вас люблю! Реабилитация стоит денег. Поэтому я позвонил продюсеру и попросил его с этим помочь. Неумирание за чужой счёт ещё туда-сюда, а вот неумирание за свой собственный я мог бы и не пережить. Вообще, я сначала в протестантский рехаб собирался, потому что там бесплатно, и я Иисуса люблю, мы с ним давно знакомы. Пятнадцать лет назад я в Перми деньги с бандитами не поделил. Мне казалось, что деньги мои, а им казалось, что их, а деньги были тех ребят, которых мы на военные билеты кинули. А может, ребятам тоже казалось. Мутная история. Я забрал деньги, ребята пошли в армию, а бандиты стали меня искать. А я психанул и отдал все деньги в благотворительный фонд. Я не сразу психанул, а потому что скрывался от бандитов в съёмной квартире, а там из книжек только Библия была, вот я и уверовал. Отдал я деньги, а Иисус мне говорит, мол, звони бандитам, забивай стрелку, потому что страх - худший из грехов. А я ему, дескать, ты Булгакова цитируешь, так нельзя! Но покорился. Забил стрелку, пришёл один, с Иисусом, сел в «Мерседес» и говорю: «Денег, пацаны, нету, на благотворительность отдал. Хотите убивать - убивайте». А пацаны переварили и предложили джип один сжечь коктейлем Молотова. И в расчёте, типа. Я, главно, согласиться хотел, но тут Иисус моими губами завладел, и я такой слышу: «Я не буду ничего сжигать, я христианин». И только мы с Иисусом это сказали, как в ту же секунду страх исчез. А за ним и бандиты. Я потом долго с Иисусом жил, пока без него жить не начал. Не знаю как так вышло. Потеряли друг друга из виду. Я поэтому и хотел в протестантскую ребуху податься, может, думаю, Иисус там? Я этой идеей сильно тогда вдохновился. Я в Кунцево жил. Всем наркоманам кунцевским про ребуху рассказал. И про Иисуса. Не знаю. С одной стороны, кололся, с другой - нёс благую весть, про Иисуса, там, и Библию. Был как бы таким тонущим спасателем. Сам тону, рядом другие люди тонут, а я, хоть и тону, спасти их пытаюсь, поэтому тону с чувством выполненного долга, порядочно. У нас, чтоб вы знали, тонут всегда вместе, колхозами, а вот спасаются поодиночке. В меня эту западническую правду, неприятную моему славянофильству, жена ввинтила. Даже не так. Жена как бы взяла славянофильский шуруповёрт, приставила его к западническому шурупу и ввинтила его в моё сердце. Ты, говорит, езжай в рехаб, спасись там как следует, а потом возвращайся сюда и спасай своих любимых наркоманов сколько твоей душе угодно. А то, говорит, как ты их сейчас спасёшь, если сам ещё не спасся? Стань, говорит, примером, пройди путь, а там уже людей по нему веди. Я сразу картину нарисовал: взбираюсь я по горной тропке с таким как бы посохом, а за мной кунцевские наркоманы идут, потные такие, счастливые, а потом - хоп - указатель деревянный, а на указателе надпись: «Царствие Божие, 10 км». До того размечтался, что Иисусом себя представил. Даже место для Нагорной проповеди выбрал - в Крылатском, на холме, где закладку поднимали, лишь бы, думаю, рыба размножилась, а то если покупать, не то пальто получится. Это всё в пятницу было. А в понедельник я в рехаб уехал. Мы с продюсером моим на месяц условились. Только я не в протестантский рехаб уехал. Там подробность вскрылась - курить нельзя. Но я не поэтому туда не поехал. Я чем больше всем вокруг про Иисуса рассказывал, тем страшнее мне было с ним встречаться. Стыдно, понимаете? Что я ему скажу? А он мне? А ещё протестантский рехаб - рехаб открытого типа. Захотел - уехал. А продюсер и жена, когда дело моей наркозависимости касается, в гуманизм и свободу не верят. Поэтому продюсер предложил мне ехать в закрытый рехаб, где по двенадцатишаговой программе лечат. И он же согласился её оплачивать по пятьдесят штук в месяц. Жена мне эти перемены ловко пропихнула. Сначала сексом со мной позанималась, потом курить в постели разрешила, а затем изложила новые вводные, прерывая свою речь ласканием моего соска, будто мой сосок это запятая или, там, многоточие. «Есть интересный вариант, чмок-чмок… Алексей Палыч предложил, чмок-чмок…» Как тут откажешь?
А с Иисусом я внутренне так договорился: вернусь, думаю, и в кирху пойду, и на домашнюю группу, главно, трезвостью запастись, подзажить чуток, а то нужен я ему весь в отверстиях?
В понедельник утром за мной заехал Артём - помощник моего продюсера. За окном, если вам интересно, была золотая такая осень. Но не золотая, как Золотой век, а золотая, как век Серебряный. Чувствовался уже в ней упадок, дыхание смерти, а зима - это всегда смерть, если ботанически и культурологически на неё посмотреть. Помню, курил я у форточки, смотрел на эту достоевскую желтизну и вдруг подумал, нет, почувствовал, что если я в этот раз с рабством своим не покончу, то следующую осень уже не увижу, не подумаю уже ничего про неё, не почувствую, а буду лежать в пермской земле и из меня будет расти репей - этот неувядающий символ русской провинции. А может, и репей расти не будет. На самом деле, это всё неправда. Если помните, в рехаб я уехал 21 августа, летом. А осень пришла, когда я уже в рехабе был. Я там каждый день в окно смотрел и по часам буквально видел, как она, осень эта, приходит. Но я там даже не на осень смотрел, я смотрел на свободу. То есть свобода была осенью, но осень не была свободой, как-то так. Поэтому всё, что связано с рехабом, автоматом у меня связано с осенью. И тут не важно, что я туда летом уехал, тут важно, что я чувствую рехаб, как осень, где жёлтые листья разбиваются об асфальт, а я на них смотрю.
Сорок минут ехали мы с Артемом в такси, пока не приехали в ребуху. Для любителей географии: где-то под Наро-Фоминском. Вышли из машины. Трёхэтажный особняк, в котором, как мне тогда со слепу подумалось, я хотел бы жить.
Я, кстати, мог бы сейчас жить в трёхэтажном особняке. Шабанов - мой пермский приятель и товарищ по шахматам (не спрашивайте), недавно эмигрировал в США, а дом продать не успел. Он с женой и сыном прилетел в Тихуану, там за штуку баксов купил машину, а уже на ней, скажем так, форсировал границу. Их всех, конечно, повязали, телефоны-ноуты сломали, три дня продержали в тюряге, но потом выпустили. А у меня тетя в Западной Вирджинии живет, магазин держит, а её муж Кевин в строительном директор, двое детей у них, две девочки не дуры, нормально так живут. Короче, Шабанов к Марине приехал и там якорь бросил. Жена его горничной работает, а сам он с молодыми колумбийцами бельё в прачечной мутузит. Отчаянный человек, в шестьдесят-то лет пойти на такие перемены. С другой стороны, это ведь как переезд на другую планету, может и взбодрить, молодость вернуть. Сам иногда примериваюсь… Если честно, я по поводу переезда Шабанова два чувства имею: осуждение и зависть. Осуждение, потому что попёрся чёрт знает куда под старую жопу. Родину, опять же, бросил. А зависть, потому что решился, поступил глупо, но круто, как говорится - рванул рубаху на груди. Мужик! Я, наверно, ко всем уехавшим как-то так отношусь. Осуждение и зависть. Гадливые чувства, маленькие, но других у меня нету. Так вот. Дом у Шабанова пустой стоит, а дом - это не человек, за ним присматривать надо. Поэтому мы с женой хоть когда уехать туда можем, но не едем, нам в Москве норм. А может, и не норм. Может, мы не уезжаем, потому что не уезжается. Безо всякой причины. Мешает что-то внутри. Хрен пойми.
Я про Шабанова сразу подумал, как рехабный дом увидел. Шабанов открытый и добрый, поэтому мне сразу почудилось, что тут у меня всё по доброму будет и открыто. Понимаете, я на жутко интеллигентный лад настроился, таким как бы Иисусиком стал.
Дверь нам открыл невысокий коренастый блондин. Руки пожал. С улыбкой всё, вежливо. Территория особняка вообще Швейцарией прикидывалась: дорожка плиткой вымощена, газон зеленеет, растёт пара дубиков, беседка как бы с диванчиком. Блин, херня это всё, клал я на беседку с диванчиком! Из рехаба этого нельзя уйти, вот где цимес. Там шестьдесят алкашей и наркоманов живут. Меня в первую комнату определили. Четырнадцать постояльцев и я. А ещё там была Вера. Ей восемнадцать, глаза, как лёд Байкальский, а кожа, будто мрамор паросский, очень она… интересная. Я сбивчиво говорю, потому что… как бы… ну. Я знал, что центр закрытый, но когда понял, что буду жить ещё с четырнадцатью наркоманами, ходить с ними в один-единственный санузел, который ещё и в принципе не запирается, я охренел и передумал. Представьте: сидите вы на унитазе, извините, какаете, а в туалет заходит Вася. Или Петя. Руки ему надо вымыть. Или он в душе решил сполоснуться. А я, знаете, в армии не был и в зоне не сидел, мне, может, такая вынужденная соборность не по плечу. Я, может, в походы не хожу и на сплавы не езжу, потому что там унитаза нет. Короче, посмотрел я на все эти расклады и пошёл к консультантам. Если вы думаете, что это врачи, то зря. Это бывшие наркоманы которые помогают наркоманам нынешним научиться жить с зависимостью, так это у них называется. Типа, наркомания - болезнь неизлечимая, хотеть уколоться ты будешь всегда, а учат здесь тому, чтобы это хотение не перешло в действие. Там принцип у них - только сегодня. Только сегодня я буду выздоравливать. Только сегодня я буду чистым. Только сегодня я не буду употреблять. Мантра как бы такая странная. Но это ладно. Пришёл я в консультантскую. Там три консультанта сидят. Не нравится, говорю, мне тут, можно я домой поеду? А мне - нет, у тебя за месяц оплачено. Не знаю, что меня больше покоробило: что уйти нельзя или панибратский переход на «ты». Я только тут заметил, что на окнах решётки, а забор во дворе по всему периметру наращен. Дикость какая-то, говорю, это незаконно, не по-человечески. А ты, отвечают, и не человек, ты - наркоман. Иди, говорят, в комнату, не мороси. Моросить - это плохо себя вести. У консультантов это любимое словечко. А я не внял. Позвонить, спрашиваю, можно? Через месяц, говорят, если моросить не будешь. Понятно, говорю. А внутри такое чувство, будто я в сон попал и лечу куда-то вниз с огромной высоты, аж живот прихватило, как перед соревнованиями по боксу, когда волнение, адреналин зашкаливают и страх повсюду. А консультант спрашивает, мол, ты же знал, что центр закрытого типа, что случилось-то? Молчу. Что, думаю, действительно случилось? А случилось вот что. Одно дело знать, что есть тюрьмы и там люди сидят, и совсем другое самому в тюрьме оказаться. Ещё пятнадцать минут назад я мог гулять по улице, мог зайти в ресторан, мог сходить в кино, мог поехать гулять в парк, мог… Да что угодно я мог! А теперь заперт тут, с этими идиотами на целый месяц. Я. Тут. Заперт! Силой, думаю, что ли вырваться? Иду на Вы и всё такое. Смерил консультантов взглядом. Каждый килограммов сто, вряд ли меньше. Если, прикинул, этому по яйцам, а этому в кадык, а вон тому..
Тут консультант, главный у них, спрашивает: «Павел, почему ты здесь?» Ну, говорю, продюсер мой за меня заплатил… Нет, отвечает, давай ещё раз. Почему ты здесь? Жена попросила, говорю, устала, ну, я вот… Нет, говорит. Почему ты здесь? Подумай. А я такой - потому что я наркоман? А он: ты у меня спрашиваешь? Нет, говорю, не спрашиваю, знаю. Я — наркоман. А тот такой: а раз ты наркоман, то куда собрался? Колоться? Нет, говорю, домой, к жене, к котам. А тот: а потом? Не знаю, говорю... Может, и колоться.
Тут консультант меня удивил. Отпустите, говорит, его. Только койку его прошу не занимать и бельё не менять, он скоро назад приедет. Почему, спрашиваю, приеду? Ну, как, говорит. Всё логично. Пойдёшь колоться, дойдёшь до ручки, окажешься у нас. Сейчас ты ведь тут оказался? Оказался, соглашаюсь. А как не согласится, если и вправду оказался? А консультант продолжает. Ну, вот, говорит, значит, и в будущем тоже здесь окажешься. Тут я задумался и говорю: «А вы, случаем, не Иисус?» Нет, отвечает, с чего это ты взял? А вы, говорю, Булгакова цитируете, разговариваете со мной, как профессор с поэтом Бездомным, вот с этого я и взял. А консультант такой: во-первых, меня нет, ты это все в телефон записываешь ради литературы. А во-вторых: рано тебе ещё записывать, два месяца всего чистый, утвердиться надо, силы набраться, а не последние капли из себя выдавливать, как словесный маньяк. Будет ещё время, успеешь на рехаб пожаловаться. А уж я пожалуюсь! Кормили три раза в день. В комнате проходной двор. Уборку каждый день делай. Дневник пиши. Провинился - приседай. Секса никакого. Курить пять раз в день, не больше. Свободы лишили! Лишили-лишили. Зато чистый, зато не помер. Не помер. Поспи иди, пусть осядет. Вот, прилег.



Павел Селуков конечно же. Его стиль очень узнаваем.


Пы Сы: А рехаб? Не знаю. Как то хватало силы воли со своими пристрастиями справляться самому.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив