РЕЧЬ НА ВРУЧЕНИИ ПРЕМИИ «ПОЭТ» ЕВГЕНИЮ РЕЙНУ 24 МАЯ 2012 ГОДА

Для меня большая честь представлять сегодня Евгения Рейна, моего старого друга. Я, разумеется, не из тех, кто с ним ходил в детский сад, но все-таки тридцать с лишним лет дружбы на сегодняшний день уже имеются.
Рейн, собственно, в представлениях не нуждается. Его знают все – и не только сидящие в этом зале, но и другие граждане страны – благодаря его личным качествам, стихам, телевизору. То, что он замечательный поэт – никаких споров не вызывает равно как и то, что он – учитель Иосифа Бродского, и это не Рейн сказал, а сам Бродский, его за язык никто не тянул. Это тоже все знают.
Поэтому моя роль сегодня – какие-то акценты расставить, а не говорить общеизвестные вещи о нем.
Для меня он в первую очередь хранитель российской культуры. Рейн - звено в той цепочке, которая связывает нас с прежней Россией и тянется через Ахматову в настоящее и, надеюсь, в будущее. Он уже много лет преподает в Литинституте, став частью современного русского культурного фольклора. Читая рукописи молодых литераторов, прошедших Литинститут, я весьма частью нахожу в их текстах что-нибудь «про Рейна», они все его знают.
Еще чем славен Рейн – он персона, на которой сходятся мнения, иногда даже полярные. Понятны его взаимоотношения с космополитическим лагерем, но его уважают и в другом стане. Владимир Бондаренко, например, автор книги о Бродском, не забывает помянуть добрым словом Рейна. Кстати, и Рейн мне однажды сказал, что считает одним из лучших поэтов страны Юрия Кузнецова. И это не всеядность, а четкое осознание того непреложного факта, что мы живем в одной стране, где все ценное, взятое с разных сторон, должно быть нами сохранено – и во имя страны, и во имя ее культуры.
Поэтому Рейн для меня – поэт возрождения России. Его энергия – это исчезающее
качество – и у литераторов, и у художников, и у театральных людей. Что-то у нас все кругом денудирует. Однако энергия Рейна никогда не переходит в то, что когда-то называлось жовиальностью. А вобще-то он сильно отличается от многих, что называется, ТИПИЧНЫХ ПИТЕРСКИХ. Я имею в виду даже не питерских начальников страны, а скорее наших коллег. У Рейна нет кастовости и замкнутости, строгости и угрюмости пополам с комплексухой. Рейн уверен в себе. Всегда. Как бы трудно ему ни приходилось.
Но он, конечно, не ангел. Он в жизни много понаделал глупостей, но, понимаете ли, он, уж извините, поэт. Вот почему мне, например, была отвратительна травля, которую устроила ему несколько лет назад либеральная часть интеллигенции, близкая к Русскому Пен-центру. Это когда он совершил сумасбродный, но все же поэтический поступок, подписав дурацкое коллективное письмо к Туркменбаши с просьбой дать подзаработать переводами. Боже мой, что тут началось! Его гневно осуждали люди, которые очевидно всю свою творческую жизнь провели на облаках – никогда не переводили стихи и прозу советских и прогрессивных зарубежных мерзавцев, не обслуживали большевиков в их газетах и журналах. А вот сейчас что-то они не очень-то, мягко говоря, протестуют, когда вице-президентом Русского ПЕН-центра вдруг стал ни с того ни с сего богатенький отставной полковник, автор одного, что ли, в лучшем случае двух романов. Или против того, что нам, бандерлогам, очевидно за грехи наши, чтобы мы не трясли бороденками и не шатались по Москве и Питеру с белыми ленточками, недавно поставили министром культуры пойманного за руку и публично уличенного плагиатора. Начальству оно, конечно же, виднее, но по мне так это совсем неправильно, что такой человек теперь распоряжается культурой великой страны, имеющей великую культуру. Не хотелось бы углубляться в эту сторону, но вот назначили бы лучше министром культуры ну, например, того же Рейна, что ли? Разве плохой был бы министр культуры? А?
И заканчиваю я тем, что – да, я пою Рейну осанну, но лишь потому, что твердо уверен – на таких, как он, держится Россия. И в этом смысле он – русский патриот, вот кто такой Рейн, автор строчек, которые золотом нужно где-нибудь выгравировать:
В последней пустой электричке
пойми за пятнадцать минут,
что прожил ты жизнь по привычке,
кончается этот маршрут.
Выходишь прикуривать в тамбур,
а там уже нет никого.
Пропойца, спокойный, как ангел,
тулуп расстелил наголо.
И видит он русское море,
стакан золотого вина,
и слышит, как в белом соборе
его отпевает страна.
Так что Рейн вполне заслуженно получает сегодня такую высокую награду. Это несомненно поможет ему жить и еще пристальней, заинтересованней вглядываться в мир.
А я сейчас колеблюсь. Рейна всю жизнь сопровождают скандалы. То он устроит празднование своего пятидесятилетия за год до свершения этого события , то в Большом зале ЦДЛ классика постмодернизма Пригова объявит графоманом, то… Колеблюсь… Женя, можно мне немножко подвинуть твой апофеоз в скандалезную сторону?
ЕВГ. РЕЙН. Можно.
ЕВГ. ПОПОВ. Женя, скажи, пожалуйста, в 1979 году, когда у меня был день рождения, и мне исполнилось тридцать три года, это не ты ли случайно унес у меня книгу «Потерянный рай» Мильтона, которую мне подарила Инна Лиснянская? Женя! Я понимаю, что ты сейчас скажешь «нет». Нет, так нет. Но если «да», то подумай – ты сейчас премию получишь, много денег, купи мне книжку, я ее до сих пор не читал. А Инна «Потерянный рай» мне заново подпишет, как тогда.
ЕВГ. РЕЙН. Упаси Бог! Мне эту книгу подарил ее переводчик Аркадий Штейнберг.
ЕВГ.ПОПОВ. Всё! Охотно верю. Эти глаза не солгут. Дай-ка я, брат, тебя поцелую.