ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ: ИРАН (окончание)

lucas_v_leyden — 18.09.2016 Начало - здесь.

После обеда пошли прогуляться не без мысли о начальной акклиматизации: поднялись по той же гнусной тропинке (вверх идти, конечно, легче); во дворе дома кучерявый малыш забавлялся с щенком; мать последнего, серо-белая сука пастушьей породы вышла поглядеть на нас. Несколько добрых слов, сказанных ей, заставили ее покинуть домашние дела и внять голосу сердца; этот собачий инвариант «Станционного смотрителя» готов был отяжелить нашу (а преимущественно мою) совесть, но получилось иначе. Мы шли по прекрасной асфальтовой дороге между рыжеватых холмов; местность здесь почти безжизненная – камни, песок, редкие куртины жесткой травы – но, несмотря на это, каким-то чудом здесь процветает устойчивое сельское хозяйство. Часто, буквально в нескольких километрах друг от друга стоят большие пасеки: россыпи приземистых ульев с обязательными камнями на крышах (чтобы не унес ветер). Обычно рядом с каждой из них к дороге подтащен столик, на котором – несколько банок с медом и воззвание на фарси, очевидно, предлагающее обратиться к владельцу. Встретилось нам и стадо сухощавых черных овец, с оправданно брезгливым выражением морд пощипывавших неудобоваримую траву. За выездом из деревни стоял хутор, при котором был магазин – вечный айран, несколько сортов сыра, мед, вода в бутылках; во дворах бродили крупные рыжие куры. Тут нашу четвероногую спутницу атаковала стая собачек-конкурентов, заставив ее пуститься наутек; ее не преследовали, удовлетворившись капитуляцией, но прогнавшие ее псы, посовещавшись, делегировали из своей среды другую сопровождать нас: не могут же люди оставаться вовсе без собаки! Черная невысокая псина, помахивая хвостиком, деликатно пошла поодаль, готовая в любую секунду протянуть нам лапу помощи. Мы свернули с тракта и пошли по еле заметной колее, уводящей в горы. Через километр за холмом обнаружился огороженный колючей проволокой периметр с бараками внутри – скорее воинская часть, чем концентрационный лагерь. Обойдя его справа, мы ради разминки поднялись по крутому косогору и вновь вышли к асфальту, по которому уже спустились обратно к приюту, а наша четвероногая спутница потрусила к себе.
В отведенной нам комнате оказалось семеро постояльцев – помимо нас – двое молчаливых иранских альпинистов и двое юных поляков, добравшихся сюда автостопом – надеюсь, все-таки, что не из Кракова, а из того же Тегерана, что и мы. В 10 часов вечера я выпил две таблетки мелаксена (которым всегда сдабриваю вечера в походах) и отбыл в мир грез, а что уж там происходило вокруг – не ведаю.
Ранним утром следующего дня мы – проснувшиеся, позавтракавшие, вынужденно бодрые – столпились перед входом в приют, где нас уже поджидал ангажированный накануне джип. Гора Демавенд, вчера прятавшаяся в облаках, присоединилась к нашему собеседованию молчаливым исполином: ее могучий заснеженный конус с поблескивавшими под самой вершиной ледниками казался лично мне совершенно недосягаемым. «Да, снега много навалило», - сказал, прищурившись, распорядитель приюта. «Попали вы, мужики», - читалось в его карих слегка навыкате глазах. Дальше держать паузу было невозможно и мы, побросав рюкзаки в багажник, полезли в джип; впрочем, у тучки была и светлая изнанка: нас заверили, что в штурмовом приюте места точно есть, так что мы оставили здесь на сохранении палатку и цивильную одежду. Жребий был брошен и Рубикон перейден: тяжело дыша, наш Nissan повлачился в гору.
Чистой езды там километров двадцать: сперва по общегражданскому шоссе, потом – по приличной асфальтовой дороге (в начале которой есть указатель на латинице); далее какая-то невразумительная площадка с вагончиком, в который требуется занести малый бакшиш (2-3 евро) – тогда из нее выйдет страж и поднимет ржавый шлагбаум, перегораживающий грунтовку. Следующие шесть километров мы медленно тащимся по ухабистой пыльной дороге, которая могла бы показаться почти непроезжей – но только не для того, кто видывал лесовозный тракт между дер. Вздружное и дер. Кукуевка (Навлинский р-н., Брянская обл.). (Тут я лишний раз пожалел, что мы не арендовали машину в аэропорту, доверившись апокалиптическим реляциям предшественников: был бы шанс тряхнуть стариной). После очередного изгиба прибываем к старой мечети со свежеобновленными куполами, которые блестят на солнце так, что больно смотреть. Здесь – конец дороги, отсюда только пешком.
Теоретически тут можно заночевать: на местных картах это место называется Camp 2, но в практическом смысле резона в этом нет, кроме, разве что, некоторой акклиматизации (высота – 3050 по альтиметру): условия здесь несравненно более спартанские, чем в нижнем лагере. Зато можно сделать другую уступку изнеженности и барству, а именно – подрядить ослика, который затащит ваши вещи в штурмовой лагерь: поскольку маршрут этот весьма популярен, ослиные рейсы совершаются несколько раз в день. Мои суровые и немногословные спутники решают тащить свои рюкзаки самостоятельно, но я, экономя силы на завтрашнее восхождение, делегирую большую часть своего багажа четвероногому: «Донесем», - думаю я, - «до железной дороги, сложим в кучу – и к морю опять нас ведут волосатые ноги. И осел начинает кричать». Взяв с собой необходимое (документы-аптечку-воду), я вручил рюкзак погонщику весьма разбойничьего вида; тот засунул его в джутовый мешок, написав на нем мое имя и пришвартовал к бессловесному; рядом те же манипуляции проделывала другая группа. Стоит это около $ 12 с рюкзака. После этого мы густо намазались солнцезащитным кремом (необходимая предосторожность при такой высоте и погоде!), взяли в руки треккинговые палки и зашагали вверх.
Одна из особенностей восхождения на Демавенд состоит в том, что на всем маршруте нет никаких выполаживаний и вообще перемен рельефа – это прямой и непрекращающийся штурм. Дорога от мечети до штурмового лагеря – 1200 метров подъема, распределенные всего на 5900 метров общего пути: бесплатное образование в анамнезе не позволяет мне посчитать средний уклон в градусах, но он весьма значителен. Сперва тропа, слегка изгибаясь, поднимается на ближайший холм, потом переваливает через гребень – и дальше по широченному кулуару почти прямо поднимается вверх. На этом этапе дорожка видна очень хорошо, заблудиться невозможно. Растительности уже почти нет, только небольшие куртины жестковатой травки; из живности – только птички, насмешливо курлыкающие где-то за кадром. Почва в основном каменистая; изредка – нестрашная сыпуха, песок, реликты вулканического пепла (последний раз Демавенд извергался что-то очень давно, так что следов его вулканической деятельности осталось немного).
Шли мы в приличном темпе; накануне кто-то в приюте отвечал на наш вопрос по-восточному уклончиво: «профессионалы добираются до лагеря за три часа, люди в хорошей форме за четыре, ну а остальные – пять – шесть». При ровном рельефе подъема есть несколько стратегий движения, но все их можно свести к двум основным: а) быстрый темп и частые остановки; б) долгие переходы и длинные привалы. Поскольку ритм похода задавал В., находившийся в лучшей, чем мы форме, мы пошли вторым способом, который применительно к этим условиям оказался более удачным: раз в час мы сбрасывали рюкзаки и устраивали десятиминутный привал, которого было вполне достаточно для восстановления сил. Погода была почти идеальной – солнце, легкий ветерок, температура 10-12 градусов тепла; впрочем, вершину горы уже заволакивали тучки. На исходе третьего часа пути впереди показалось здание приюта, что прибавило бодрости, так что последний привал решили не делать; еще через сорок минут, уместившись в норматив для людей в хорошей форме, мы его достигли.
Применительно к горным приютам вряд ли имеет смысл говорить о гостиничных звездах – или уж тогда надо вводить параллельную классификацию; в любом случае на беспристрастной оценочной шкале штурмовой лагерь Демавенда занял бы последнюю ступень, как лирический герой мандельштамовского шедевра. Это двухэтажное каменное здание, погруженное во тьму (поскольку электричества здесь хватает на одну, зажигаемую вечером, лампочку) и анархию (ибо выраженного администратора здесь нет). Удобства на улице и несколько поодаль: они представляют собой сарайчик с четырьмя дырками в полу и большую синюю бочку с водой, в которой желающие могут ополоснуть руки. На первом этаже – несколько запертых дверей и большая общая столовая, где тон задают гиды с группами, а трекеры-мизантропы вроде нас обслуживаются по остаточному принципу: в первый вечер, например, нам удалось купить на кухне три концентрата, принятых на довольствие в иранской армии: за те же деньги нам разогрели их в кипящей воде. Впрочем, чай или кипяток за скромную мзду ($ 0,5) можно получить почти всегда, когда кухня открыта: причудливое же ее расписание существует только на фарси.
На втором этаже – большая общая комната, вся забранная двухъярусными нарами, над которой еще сделаны дополнительные антресоли – тоже с нарами. Общая вместимость – человек сто; из удобств – тоненькие довольно грязные одеяла. Мы были готовы ко всему этому спартанству, поэтому, заняв удобные места, принялись за обустройство: достали надувающиеся коврики, разложили спальные мешки и т.д. (Осел с поклажей заставил меня пережить несколько неприятных минут, замешкав, но все-таки притащив мой рюкзак). Больше заняться было нечем, так что будущее, как его ни откладывай, наступало: надо было тащиться на акклиматизационное восхождение.
Есть распространенная практика акклиматизации, называемая, среди прочего, «гималайским способом» или «пилой» - когда восходитель добирается до места будущей ночевки, оставляет там вещи, а потом поднимается еще на 300-500 метров, после чего спускается обратно к лагерю и там проводит ночь; на следующий день он переносит лагерь еще на 500 метров вверх, бросает вещи и идет еще выше, потом возвращается и т.п. Это действительно работает; учитывая, что нам предстояла ночь на 4200, следовало бы этой возможностью не пренебрегать. Налегке, с одними палками, мы вышли из лагеря. Идти не хотелось просто категорически, по крайней мере мне: мои спутники, не прерывая беседы, легко поднимались все выше и выше; я же, признаться, еле поспевал за ними. Наконец наши альтиметры показали двести метров подъема от лагеря и мы повернули назад. Начинало смеркаться; погода портилась; ауспиции были неблагоприятны.
Тем временем приют почти заполнился: снизу пришло несколько групп и по всей спальной комнате забурлила жизнь: кто-то кипятил на горелке воду и растворял в ней что-то пахучее; кто-то негромко напевал; слышались разговоры сразу на нескольких знакомых и незнакомых языках. Суровые законы шариата в разреженном воздухе ослабляют свой накал, так что европейские и даже местные дамы ходят здесь в яркой одежде и простоволосыми: после двухдневной отвычки смотришь на них как отшельник на стриптизершу. Я лежал в своем спальном мешке и читал Толстого при свете налобного фонарика; ближе к десяти я попытался заснуть, но тщетно: высота, чужие разговоры, волнение перед завтрашним походом будоражили меня, несмотря на принятые таблетки. Ближе к полуночи все затихло, но около двух начали срабатывать первые будильники: сербская группа собиралась на штурм. В результате от двух до пяти (как сказал бы Чуковский) поспать практически не удалось: почти каждую минуту кто-нибудь из соседей шумно или тихо просыпался, собирал рюкзак, проклинал погоду, будил товарищей; в эту людскую молвь вносил свою вескую реплику и ветер, разбушевавшийся за стенами; так, в полудреме между шопотом и завываниями прошли три часа, когда В., преисполненный бодрости, спорхнул со своей верхней шконки и протрубил зорю нам с Ишмаэлем. Кряхтя и жалуясь, мы взяли собранные с вечера рюкзаки и, посверкивая фонариками, потащились на кухню. Там сипел полный кипятка «титан» - но только я потянулся к крантику, чтобы наполнить термос, откуда-то из-под лавок взметнулась кудлатая фигура с хрипатым возгласом – «кипяток – за деньги», получив же мельчайшую из возможных купюр, осела обратно в темноту. (Кажется, у Чехова герой следит за тем, чтобы еврейка, поившая из колодца лошадь, уплатила половину копейки). Выпив чаю и перекусив протеиновым батончиком, мы вышли на штурм.
Дул устойчивый холодный ветер, звезд почти не было видно; над нами, еле угадываемая в темноте, громоздилась исполинская гора; на ней, двумя стайками светлячков, виднелись две большие группы, вышедшие на штурм ранее. Идем в том же небыстром темпе: впереди В., выбирающий дорогу, затем я, замыкает Ишмаэль; обзор ограничен полуметровым лучом налобного фонарика. Примерно через час, повинуясь взмаху палочки невидимого дирижера, вдруг запели птицы; еще через несколько минут стало светать. Безрадостная картина открылась нашим изумленным взорам.
Вершина Демавенда с южной стороны разделена на части несколькими мощными продольными хребтами; классический маршрут проложен по одному из кулуаров. Кулуар справа заполнен большим ледником, который покрыт вздыбленными кусками льда больше человеческого роста наподобие акульих зубов; слева – сплошная, подвижная даже на вид, сыпуха. Примерно от 4800 и выше начинается граница снега: сперва он лежит во впадинах и естественных укрытиях, но еще сотней метров выше образует сплошной слой. Не утихавший ветер принес туман и закрутил снежные вихри; на такой высоте вместо привычных снежинок замерзшая вода принимает форму белой крупы с зернами в 2-3 миллиметра, которая сечет наши куртки с характерным непрерывным шелестом. Одеты мы с большим запасом: два слоя термобелья, флиски, пуховые жилеты, непродуваемые куртки, шапки и перчатки, но вездесущий ветер проникает сквозь незаметные щели и норовит выстудить изнутри. Грунт становится все более сыпучим, так что после каждого шага на треть отъезжаешь вниз, а вскоре, выше снеговой линии, под ногами оказывается еще более неприятная снежно-песчаная каша: неудобная и неустойчивая. Примерно раз в час делаем перерывы: выпиваем по полкружки чая из термоса и съедаем по кусочку чего-нибудь питательного (в частности, я делаю глоток спортивного геля, которыми пользуются бегуны и велосипедисты: это концентрированная доза быстрых углеводов и кофеина, позволяющая восполнить дефицит питания для мышц). Метров за 400 до вершины, когда становится понятно, что все-таки дойдем (сначала такой уверенности не было), к прочим факторам добавляется новая напасть: Демавенд вулкан хоть и потухший, но не полностью неживой – и на вершине там много действующих фумарол, пышуших едким сероводородом. Тут ветер, доселе мешавший, становится нашим союзником, сдувая ядовитые газы в сторону – но все равно за последний час мы успеваем сильно ими надышаться. Наконец в кромешном тумане показывается вершина – несколько изжелта-серых (из-за выхода серы) скал; рядом фотографируется изможденная группа иранских восходителей с большим плакатом на фарси. Фотографируемся и мы: пара общих снимков, фиксация показаний альтиметра (5620: меньше, чем на местных картах, но больше, чем в Википедии), краткая передышка – и сразу собираемся назад: концентрация газов такая, что можно сжечь легкие, особенно в условиях кислородной недостаточности. Мы поднялись от приюта за шесть часов – результат лучше среднего, хотя и далекий от рекордного.
Обратная дорога проходит отчасти как в тумане (а на самом деле – просто в тумане) – с одной стороны, спешить нам больше некуда, с другой – наваливается усталость: все-таки сделать в два дня больше 2500 подъема на такой высоте без предварительной акклиматизации – довольно серьезное испытание. В одном месте, поленившись посмотреть на трек, нечаянно сходим с тропы и оказываемся на злой сыпухе, но, впрочем, быстро выправляемся. Тут у В. возникает честолюбивая идея – спуститься сегодня до нижнего лагеря, вызвать шофера, уехать в Тегеран и ночью же улететь в Москву. План хорош, но мы, поразмыслив, от него отказываемся: и спешить не хочется, да и собирались денек погулять по столице – поэтому прямо на горе прощаемся, В. устремляется вниз, а мы неторопливо идем к приюту, утвердительно и гордо отвечая на вопросы встречных: «да, взошли». «Шесть часов». «Нормально». «Из России». (Четыре самых распространенных вопроса на любой горе).
В приюте тем временем случился невиданный overbooking: спальные мешки с окуклившимися в них альпинистами лежат в проходах и на полу, но наши вещи целы и на месте. Неожиданно раздобыв по тарелке супа (возможно, раздатчица приняла нас в темноте за вверенных ее попечению питомцев), с удовольствием его съедаем и отправлемся на покой – довольно условный в этом гаме. Около трех часов ночи я проснулся от говорка готовящейся к штурму немецкой группы – и вдруг был сотрясен параллельным воспоминанием из детства: ночь, ветер, зима; в школе сегодня контрольная по математике, но у меня температура и я могу спать дальше. Около шести мы аккуратно, чтобы не разбудить немногочисленных соседей (почти все уже ушли на гору) встали, собрались, выпили чаю и пошли вниз, где нас ждал уже заранее вызванный возница с джипом. Через час мы были уже в нижнем приюте, где переоделись в штатское, через два – сидели в придорожном ресторане за изобильным завтраком, через четыре – катили по нарядным улицам Тегерана.
Мне кажется, что есть довольно значительная обратная связь между демократичностью общественных институтов и строгостью правил дорожного движения. В большинстве европейских стран у вас отберут водительские права навсегда за то, что в Иране считается совершенной обыденностью. Здесь ездят на мотоциклах по тротуарам и по встречной полосе; перепрыгивают на автомобилях через чугунные грибочки, отделяющие полосу для общественного транспорта, игнорируют какие бы то ни было сигналы и при этом беспрерывно гудят. Светофоров в городе практически нет, а те, что есть, работают в двух режимах: мигающий красный и мигающий оранжевый; что они значат – не представляю, ибо их все игнорируют. Единственная тактика перехода улицы – заячья, т.е. стремительный перескок под носом у ревущего потока. Несмотря на это, за весь день мы видели единственную жертву ДТП – лежащего на газоне седобородого джентльмена, над которым как ангел смерти склонилась барышня в черном. Рядом стояли две машины (одна из них – такси), но реконструировать мизансцену по ним мне не удалось.
Город исключительно многолюден; вся видимая его часть обращена к потворству алчности и чревоугодию: рестораны, магазины, лавки; на каждом углу величественные господа торгуют свежевыжатыми соками повышенной вкусноты: мы успели испробовать гранатовый (дважды) и «сладкий лимонный», извлекаемый из неведомого цитрусового. Над городом, находящимся в гигантской котловине, висит удушливый смог, слегка оскудевающий в немногочисленных парках, куда, среди прочего, запрещен вход собакам (излишняя предосторожность по отсутствию последних). За выдавшиеся нам полдня мы посетили иранский национальный музей со всякими многозначительными древностями и двусмысленными черепками; среди последних скалилась из стеклянной колбы хаерастая голова двухтысячелетнего бедолаги, недавно откопанного в соляной шахте: незавидная судьба! Потом поехали на базар, где запаслись свежими фисташками и осмотрели изделия местных умельцев (с чего я начал свое правдивое повествование). Затем – в музей миниатюр (адрес – улица Шариата, д. 931 (!)), где по стенам развешаны листы из внушительного частного собрания с иллюстрациями к местным культурным кодам: вот восточная инкарнация нашего св. Георгия лупит мечом трехголовую рептилию, но никто не ждет победителя в качестве сказочной царевны, ибо ислам не велит. Картинки, впрочем, довольно затейливые, одна – чистый Босх, хотя тоже не без рахат-лукума.
Не менее любопытны мне показались и образцы наружной агитации. Рекламы тут немного и по больше части она текстовая; наиболее распространенные изображения посвящены патриотическому воспитанию: на многих домах нарисованы портреты шахидов (не знаю, проживавших в них при жизни? Или рандомно выбранных?), пострадавших за веру, аятоллу и отечество: суровые усатые мужички на фоне пасторальных пейзажей. Иногда к ним пририсованы орудия мученичества вроде самолетов (подозреваю, советских) или танков: все это не дает жителям столицы впасть в постыдный гедонизм. Находит наружную форму и текущий политический момент: незадолго до нашего визита правители Ирана пособачились с руководителями Саудовской Аравии. Одни назвали других «маленьким сатаной на службе у большого сатаны», а другие обозвали своих оппонентов «вообще не мусульманами» (распределяйте сами). В связи с этим на улицах Тегерана получил распространение следующий воплощенный в карикатуре сюжет: гипертрофированный босой усач в мусульманском уборе шагает вперед с окровавленным мечом наголо; одна рука в обшлаге цвета американского флага заводит его с тыльной стороны ключиком, а другая – показывает дорогу. Вероятно – не туда.
Часам к семи вечера мы исчерпали номенклатуру здешних развлечений. Хотелось бы, конечно, попробовать найти место смерти Грибоедова (только здесь ощущаешь глубину замысла распорядившейся им судьбы), но готовиться к этому надо было заранее – да и времени до темноты уже не оставалось. Поэтому мы добрались до аэропортовской гостиницы, прекрасно поужинали и разбрелись по номерам в ожидании наших ночных рейсов. Мне не спалось: ныли мышцы ног, натруженные двухдневным треком; в голове теснились картинки минувшего дня. Тогда я сел к столу, откупорил бутылку газированной воды и стал набрасывать текст, который вы только что прочитали.

P.S. Я впервые за последние годы не брал с собой тяжелую зеркальную камеру, что оказалось разумным: лишние три килограмма могли бы оказаться на восхождении решающими. Поэтому иллюстрированное приложение будет меньше и скуднее обычного. Кроме того, будет нарушена последовательность отчетов (вряд ли, впрочем, кого-нибудь волнующая), поскольку невыложенными еще остаются иллюстрации из лапландских августовских походов.

P.P.S. Отчет Ишмаэля здесь.

Сохранено