ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ: АРАГАЦ, НАГОРНЫЙ КАРАБАХ

lucas_v_leyden — 07.10.2017 Почти в любом горном походе, за исключением, может быть, совсем уж удачно складывающихся, долгожданных или непродолжительных, бывает момент, когда восходитель вдруг останавливается, осматривается вокруг и думает: «зачем?». «Ведь мог бы», - продолжает он, - «сидеть себе дома, в своем уютном кабинете, в ногах лежала бы, свернувшись клубочком, теплая собака, с кухни пахло бы вкусной едой, а на экране компьютера сами собой складывались бы не лишенные изящества строки, посвященные русской литературе-кормилице». Равнодушно глядит на него многоочитая природа и не отвечает ему: только ветер, холод, дождь и сгущающаяся тьма подступают все ближе и ближе.
Этот момент наступил: тропа, круто взбиравшаяся по лесистой горе, венчаемой крепостью Качахакаберд, описав последнюю петлю, выпрямилась и прильнула к краю гигантского валуна, после чего пошла резко вверх. Гид предупредил, что лучше держаться подальше друг от друга, чтобы успеть увернуться от камня, который может скатиться из-под ноги впереди идущего (что немедленно и было проиллюстрировано немаленьким булыжником). Поднялись еще метров на двадцать; я тем временем прикидывал, что будь я хоть защитником крепости, хоть осаждавшим ее ратником, в любом случае предложил бы оппоненту спуститься на равнину и решить там все вопросы: сама мысль о том, чтобы тащиться по этим скалам с запасом провианта или каким-нибудь стенобитным требюше была совершенно невыносима. Впрочем, за следующим поворотом исторические экскурсы вылетели у меня из головы, поскольку тропа, неприятно вильнув в сторону трехметрового валуна, иссякла над обрывом. «Здесь можно положить палки и рюкзаки», - грустно сказал гид, - «они больше не понадобятся. Полезли!». И мы полезли.
Еще весной, будучи в Армении с высокочтимым

i_shmael, мы твердо решили попытаться взойти на самую высокую местную гору – четырехтысячник Арагац: могучий старый полуразрушенный вулкан с громадным кратером и четырьмя вершинами, названными соответственно сторонам света. Сезон восхождений длится здесь примерно с июня по сентябрь, но летом нас все время что-то отвлекало, так что собрались в поход только 28-го сентября, когда официальный армянский альпинистский год уже неделю как закончился. Вариантов подъема существует великое множество – ходят на каждую из четырех вершин (начиная с самой простой Южной), комбинируют их между собой и т.д., но мы, конечно, твердо нацелились на самую высокую, дальнюю и относительно непростую – Северную. Здесь, впрочем, тоже все не лишено цветущей сложности, поскольку Северная вершина в свою очередь состоит из двух – истинной и ложной: первая выше на один (!) метр и соединена с ложной узким, сильно руинированным гребнем, так что ходить на нее без снаряжения и выучки категорически не благословляется. Нас, впрочем, вполне устраивала и ложная.
За день до отъезда, когда все уже было сговорено и рассчитано, я получил весьма тревожное письмо от принимающей стороны. «Ауспиции более чем неблагоприятны», - писал наш организатор. - «В день восхождения обещают ветер 20-30 метров в секунду и сильную метель. Можно, конечно, понадеяться, что прогноз не сбудется, погода будет нормальной и получится подняться, но вероятность мала. Я боюсь, что если все оставим как есть, вы просто потеряете один день». В заключение он предлагал заменить Арагац на что-нибудь более доступное или хоть пойти на Южную вершину. «Ну что Вы», - отвечал немедленно я. – «Давайте уж попробуем как собирались, а если что – развернемся. Мы же не психи какие-нибудь». Уже нажав «send», я понял, что все-таки надо посоветоваться с боевым товарищем и переправил тревожную записку Ишмаэлю. «Давай уж рискнем, в крайнем случае вернемся. Мы ж не сумасшедшие!», - отвечал тот. Не уверен, что все разделяли нашу уверенность в собственном душевном благополучии, но делать было нечего: мы назначили гиду встречу на шесть утра около гостиницы и помчались в Шереметьево.
Как известно, у «Аэрофлота» каждый самолет имеет собственное имя – как карандаши у покойного В. С. Соловьева. На рейс Москва – Ереван был поставлен новенький boeing под названием «Арам Хачатурян»: очень изящная деталь (покуда мы стояли в долгой очереди на взлет, я бегло посмотрел на его последние маршруты – да, изредка отвлекаясь на Петербург и Тюмень, он в основном курсирует на родину героя). Впрочем, утолив жажду душевной тонкости (добавлю, что пилотировали наш аппарат Герман и Вячеслав), перевозчик решил сэкономить на материально-телесном, подав вместо обеда скудный бутерброд. С другой стороны, летящим в самую гастрономическую из стран ближнего пояса, полезно проголодаться как следует. Полет (не в последнюю очередь – благодаря взятому в дорогу свежевышедшему роману Пелевина) прошел почти незаметным; чуть хлопотливое приземление увенчалось безоговорочным успехом; пограничный контроль был классически гостеприимным (в Армению можно въезжать по российскому внутреннему паспорту), а повар ближайшего ресторана не растерял профессионального мастерства. Буквально несколько часов спустя, в предрассветной тьме мы грузились в беленький джип, который должен был нас отвезти к началу тропы.
Районные и областные центры темнота обычно портит; столицам она к лицу. По красивым, ярко освещенным и совершенно пустынным улицам Еревана мы проехали мимо главных его площадей, потом свернули в районы новостроек, промчались темными предместьями (где все вывески для нас нечитаемы, кроме связанных с автомобилями: «ходовик», «развал», «вулканизация» - всех этих слов в армянском нет) и выехали на загородное шоссе. Армянские дороги известны своим непостоянством: посреди ровного асфальта вполне может случиться огромная яма с неровными краями или вдруг возникнет непонятного происхождения холм (так и представляешь, что там, под темно-сизой твердью, проросло в местной животворящей почве огромное зерно – и побег бешено рвется к свету): дремоте это не способствует. Впрочем, вскоре стало и вовсе не до сна – беглая перекличка выявила, что мы отчего-то не взяли с собой никакой еды, понадеявшись непонятно на что или просто запамятовав; благодаря запасливости гида с собой у нас на троих было три банана, три маленьких хачапури, два сникерса и три протеиновых батончика (последние представляли собой мой скромный вклад); впрочем, воды было вдоволь. У огромного светящегося креста, воздвигнутого в честь какого-то немыслимого юбилея (кажется, 1700 лет принятия христианства) мы повернули на узкую дорогу и взяли курс на Арагац. В розовых рассветных лучах открывались величественные виды – желто-серые альпийские луга; заснеженные горы вдали. Рядом с дорогой группа пестровато одетых граждан пыталась загнать в кузов фургона отчаянно сопротивлявшуюся лошадь; ее товарищи смотрели снисходительно и пугливо.
На одной из недавних филологических конференций седобородые партизаны схоластики некоторое время рассуждали о том, какой из кругов дантовского ада предназначен коллегам, использующим такие-то и такие-то аналитические методы, а такими-то, напротив, пренебрегающим: сошлись на том, что выделили им уголок в четвертом. Рискну предположить, что где-то поблизости обитают и любители горных походов, впавшие в распространенный грех, а именно склонные надменно преуменьшать тяготы описываемых ими маршрутов.
Собираясь в любой поход (кроме, может быть, самых непопулярных направлений, куда годами не забредает склонный к писательству турист), я стараюсь прочитать по возможности больше отчетов предшественников: дело это и любопытное, и полезное. Отчего-то именно в циклах арагаццкой прозы особенно утвердилась насмешливо-пренебрежительная манера повествования. «Забежала с утра на северную вершину», - писала юная леди. – «Правда забыла надеть ботинки и пошла в тапочках. Что ж, в паре мест чуть не промочила ноги. К обеду вернулась в Ереван». «Так хорошо прогулялись», - отвечала ей другая, - «в следующий раз возьмем детей, собаку и кота». Собственно, даже сухой язык чисел не слишком настораживал: тропа к северной вершине начиналась на отметке 3200 метров, а сама вершина насчитывает 4090: в общем, вполне штатный перепад. Поэтому, когда я спросил у гида, сколько времени обычно занимает маршрут и получил ответ «двенадцать часов, если хорошо пойдем», я не поверил собственным ушам. А зря.
Большинство походов к любой из вершин Арагаца стартует с одной и той же точки на берегу неуютного серого озера. Окрестности его выглядят так, как будто безумный, но не стесненный в средствах архитектор получил заказ на готическую пародию, изображающую маленький европейский городок: несколько двух-трехэтажных домов отчаянно-серого цвета за монументальным забором. Оказывается, это поселок института физики, обитатели которого, максимально отринув земные соблазны, изучают какие-то особенные излучения. В середине осени дорогу к ним засыпает снегом, после чего она делается непроходимой в принципе: только раз в месяц приезжает вездеход, привозя провизию и сменяя замороженных физиков на новых. В принципе (думал я) довольно много всяких заимок и вахт живут в том же режиме, идеально подходящем для завязки хорошего детектива, но то, что дело происходит в полутора часах езды от шумного, нарядного и весьма жаркого города, придает всей ситуации какой-то отчаянный трагизм.
Припарковались на площадке рядом с отдельно стоящим домом; обитатель его, равнодушно хозяйствовавший поодаль, не ответил на наше приветствие. Лежавшая рядом с ним пастушья собака, статью и размерами напоминавшая льва, посмотрела на нас насмешливо. «Армянский гампр», - пояснил гид. – «Раньше назывался турецким, но наши ученые сделали генетический анализ и…» - дальше можно было не продолжать. Переодевшись в походное и взяв свои скудные пожитки, мы тронулись в путь.
Первые несколько километров тропа идет, почти незаметно набирая высоту, по изжелта-серой равнине, поросшей невысокой травой. Непонятно даже, когда можно застать ее зеленой – до начала лета здесь все полностью завалено снегом, а уже к июлю в засушливые годы солнце намертво выжигает всю живую растительность. Вопреки прогнозу, метель все не начиналась, и на короткое время среди плотных туч показались даже несколько клочков голубого неба, но вскоре скрылись. Впереди, в некотором отдалении виднелись покрытые снегом ближние вершины Арагаца; в лощинах невидимые источники бесперебойно ткали новые и новые облака, вяло плывшие в начинающемся ветре. Через пару часов мы вышли на границу кратера, где пути на разные вершины расходятся и только тут впервые сделался понятным предстоящий нам маршрут: дело в том, что практически почти невозможно пройти к северной вершине поверху, а нужно, напротив, спуститься непосредственно в кратер, пересечь его, после чего уже штурмовать гору от самого низа. С технической точки зрения это не составляет никакой проблемы: тропа видна достаточно хорошо, уклон абсолютно приемлемый, а под ногами – вполне приличный грунт, кое-где схваченный корнями растений, а где-то просто морозом, так что риск куда-нибудь не туда улететь, в общем, отсутствует. Но спускаться вниз – метров триста, да и дно самого кратера отнюдь не представляет собой ровную площадку – а венчает все довольно резкий подъем на 1200 метров. При этом все это происходит на высоте выше трех километров, где скудость кислорода в воздухе уже ощущается организмом – не настолько, чтобы величать это горной болезнью, но достаточно, чтобы испытывать небольшой дискомфорт. Впрочем, не возвращаться же? Вот мы и пошли.
Только находясь на самом дне кратера, можно оценить величие и красоту северной вершины: полностью (кроме самой верхушки) заснеженной тяжелой монументальной горы с мягкими линиями и совершенно неприступным видом. Непосредственно к зрителю обращены ее крутые складчатые склоны, показавшиеся мне с первого взгляда почти непреодолимыми – разве что за исключением правого, чуть более пологого плеча. Но нет: тропа проходит в одной из поперечных складок, под крупной осыпью, и выводит к седловине между Восточной и Северной вершинами. Здесь мы сделали небольшой привал, закусив частью скромных яств и чуть-чуть передохнув перед решительным штурмом. Ветер здесь, кажется, дует постоянно – по крайней мере, на камнях выросли ледяные игловидные узоры, очень похожие на те, что можно наблюдать на вершине Пико, высшей точки Португалии. Последние двести метров резкого набора высоты проходят довольно жестко: к сильному ветру добавился обещанный снег, а сил осталось уже не очень много. В таких случаях, когда организм не позволяет идти хоть и медленно, но непрерывно, я перехожу на дискретный ритм восхождения – делаю пятьдесят пять шагов вверх, после чего, остановившись и опираясь на трекинговые палки, глубоко вдыхаю двадцать один раз подряд (никакой нумерологии, а чистая физиология). Постоянные подсчеты отвлекают от мысли «зачем же я полез на эту чертову гору», а соотношения труда и отдыха достаточно, чтобы продолжать двигаться в таком темпе несколько часов. Впрочем, в данном случае столько и не нужно – около 14 часов дня, после шести часов подъема мы благополучно дошли до Северной ложной вершины. Поскольку она представляет собой площадку размером с лифт, а сгустившийся тем временем туман закрыл большую часть подразумеваемых видов, мы, быстро сфотографировавшись и зафиксировав высоту (4089 по GPS), пошли вниз.
Тут в полной мере проявило себя коварство этой извилистой тропы. Конечно, спуск с горы в принципе сложнее подъема: здесь проще поскользнуться, можно не успеть до темноты и т.п., но одно неоспоримое достоинство у него есть: он требует гораздо меньше мышечных усилий (оттого я по возможности избегаю весьма популярных во Франции маршрутов, начинающихся с масштабного сброса высоты). Уставшие, но довольные мы стремительно вышли в кратер, где почти не чувствовался ветер и ослабел снег – но при виде предстоящей трехсотметровой стенки боевой дух готов был угаснуть. В мрачном молчании мы съели по банану и спрятали шкурки: в горах не мусорят. Выпили воды. Посмотрели на часы. И начали унылое восхождение. Не знаю, как справлялись с этой скукой мои товарищи: говорить не хотелось. Сначала я считал про себя шаги. Потом безмолвно декламировал «Незнакомку» Блока (почему-то выше 3000 метров она приходит в голову чаще всего). Пытался ловить ртом летящие снежинки. Планировал сытный ужин в ереванском ресторане, входя в такие кулинарные подробности, которые заставили бы Шатобриана уважительно поднять бровь. Опять читал «Незнакомку». Собирался мысленно перевести ее на французский, но тут уже гора кончилась и мы пошли по равнине. Общая продолжительность похода составила одиннадцать с половиной часов, за это время мы прошли по горизонтали 16 с лишним километров с общим перепадом около 1600 метров: по отдельности все это не слишком экстремально, но, взятое вместе, требует все-таки некоторого напряжения сил. Кажется, мы были последними, кто в этот сезон поднялся на Северную вершину: снег, начавшись в тот день, не прекращается до сих пор.

* * *

На другой день мы поехали в Нагорный Карабах: помимо общего любопытства к новой стране и тамошней прославленной природе, у меня был и сугубо литературный интерес – с этими местами связано возникновение «Фаэтонщика» Мандельштама. С упомянутого там города Шуши мы и начали свое путешествие.
По пути, еще на территории Армении, заехали в «Птичью пещеру» - правильнее было бы назвать ее «летучемышиной», но слово это не ложится ни в строку, ни в топонимику. Это здоровенная пещера недалеко от местного центра виноделия, где археологи несколько лет назад обнаружили остатки древней жизни. Первобытные армяне существовали скудно, но вместе с тем с выдумкой – в раскопках нашли кожаную женскую туфельку (а пару к ней до сих пор пытаются откопать), остатки древнего пресса для вина, старые мехи с остатками продукции и следы каннибальской трапезы. «Скелет юной девушки со следами человеческих зубов», - говорила красотка-экскурсовод с необъяснимой гордостью, - «лежал в ритуальной позе вот в этом углублении». Разношерстные зрители внимали. Не могу сказать, что я жалел, выходя из этого места под белесоватое армянское небо.
Юридически статус Нагорного Карабаха небезупречен: то, что косноязычное мировое сообщество называет «самопровозглашенной республикой». В практическом смысле это выглядит так – пропетляв пару часов по исполинскому ущелью, хорошее асфальтовое шоссе выводит к стационарному блокпосту. Там два суровых бойца проверяют ваши паспорта и дают заполнить небольшую анкету – цель поездки, сроки пребывания и т.д. Для граждан любезного отечества действует упрощенная схема; проходившие границу одновременно с нами американские гости карабахского бизнес-форума должны были еще отмечаться в МИДе. Несколько манипуляций с компьютером – и вам выдают специальную бумажку, разрешающую подателю передвигаться по всей территории республики – с педантическим уточнением: «исключая передовую линию фронта» (подумаешь, какое огорчение!). Впрочем, «линия фронта» здесь понятие растяжимое – едва ли не с любой точки видна череда розоватых высоких гор (среди которых – и высшая точка Нагорного Карабаха) – Мравский хребет, по которому проходит граница с Азербайджаном. Туристам туда хода нет, а жаль – выглядят они очень вдохновляюще.
Ближе к вечеру приехали в Шуши: ничего от запомнившегося Надежде Яковлевне города из розового туфа здесь не осталось – сначала резня 1920 года, а потом долгие годы азербайджанского владычества видоизменили город до неузнаваемости. За исключением двух красивейших церквей, весь он застроен типичными советскими пятиэтажками, отличающимися от своих российских собратьев двумя забавными излишествами: во-первых, здесь, как в Италии, в чести сложные сушилки для белья, протягиваемые системой блоков от окна до ближайшей стены или столба. А во-вторых – чисто местная особенность: почти у каждого кухонного окошка на подвижном шарнире укреплен мангал. Разводя огонь, его отодвигают подальше, а потом, когда угли прогорят, подтягивают поближе и жарят свой законный кебаб. Пятиэтажный длинный дом, весь обвешанный сушащимся исподним и щерящийся мангалами представляет собой удивительное зрелище.
Не заезжая в гостиницу, мы отправились на небольшую прогулку к водопаду, называемому в народе «Зонтики»: по сути, это здоровенный замшелый камень, по которому живописно стекает вода, но выглядит действительно очень впечатляюще. Припарковавшись на окраине города, мы пошли по хорошо мощеной тропе между представительных заборов; за одним из них надрывно лаяла собака. Тут состав нашей небольшой экспедиции увеличился на одну единицу: из-под забора вылез и возглавил шествие небольшой лохматый песик в почти игрушечном ошейнике. Пройдя через пригородные сады (под одним из ореховых деревьев дотлевали бывшие зеленые шкурки от свежего урожая), вышли в заброшенному кладбищу. На отшибе, как Печорин на балу, виднелся надгробный камень с русскими буквами: Василий Терентьевич (кажется) покоился под ним с середины XIX века, бедняга. Пройдя мимо, стали спускаться – сперва по голому склону, поросшему пучками пожелтевшей травы, потом - по хорошо размеченной тропе, выводящей к средней террасе реки Каркар, невидимо журчащей внизу. Приблизительно через километр тропа выводит еще к одному кладбищу (мертвых в этих местах больше, чем живых), у которого, минуя живописные развалины, спускается вниз к старинному мосту. Здесь – маленький пятачок благоустройства: декоративное костровище, в котором пламя красных цветов лижет ведерко с синими, скамейки и столы, закрытый ныне киоск, в котором в дни сезона торгуют вареной кукурузой – и прочие невинные удовольствия. Песик, все это время нас сопровождавший, здесь отвлекся и отправился инспектировать остатки былых пикников; мы же прошли по тропе дальше, где через бурный Каркар был переброшен весьма эфемерный мостик, состоящий из нескольких бревен, прихотливо скрепленных поперечинами не шире карандаша. Впрочем, преодолели мы его без труда (включая нагнавшего нас четвероногого спутника) и, пройдя еще немного по правому берегу, вновь переправились – уже для того, чтобы налюбоваться на прихотливую игру природы: огромный камень, почти парящий в воздухе, весь покрытый разноцветными мхами и сверкающими в лучах заходящего солнца струйками воды.
Как говорят герои писателя Юшкевича – «подчеркиваю: заходящего» - в какой-то момент стало понятно, что не позднее, чем через тридцать минут стемнеет, а до машины ходу часа полтора минимум. Подхватив сопротивляющегося песика, который, сожалея о разбросанных пикникующими яствах, норовил от нас отстать, мы быстро зашагали прочь. Солнце, двигавшееся наперегонки с нами, ожидаемо победило, когда мы были еще на склоне; мы остановились, чтобы надеть налобные фонарики и вдруг оказались окружены неслыханными звуками: вой, но не волчий и не собачий, а какой-то третий, заунывный и требовательный. «Шакалы», - пояснил гид. Наш хвостатый спутник вздыбил шерстку и неуверенно гавкнул, переставая, очевидно, тосковать о несостоявшемся пиршестве. Сомкнув ряды, и невольно бросая взгляды в сторону подвывающей тьмы, мы медленно двинулись в сторону города.
На следующий день относительно ранним утром мы вышли в поход к крепости Качахакаберд, с которого я начал свое правдивое повествование. Оставив машину на краю деревни, мы по образцово грязной дороге спустились к реке и пошли вдоль нее; водитель обогнавшего нас лесовоза остановился и предложил подвезти; мы отказались. Через полтора-два километра стали переходить реку вброд – только прыгая с одного скользкого камня на другой, понимаешь, сколь человек уязвим для воды: на плече у него фотоаппарат, на спине – рюкзак с документами, без которых он обречен до скончания своих дней стоять на проспекте маршала Баграмяна с табличкой «подайте бывшему поэту», да и просто намочить ботинки ему тоже не хочется. Тяжеловесно плюхнувшись, наконец, на противоположный берег, застаем гида в легком недоумении: дело происходит в густом лесу, где GPS работает скверно, а тропы как таковой нет: она лишь намечена редкими синими метками на деревьях. Лес между тем на диво хорош – высокий, тенистый, почти вовсе без подлеска, с замечательным влажным запахом, в котором все – и прелые листья, и влажная земля, и легкие грибные нотки. Удивительна пластичность этого карабахского леса: если в Армении горная флора исключительно строго зонирована, то здесь примерно один и тот же набор растений обитает, почти не изменяясь, на высотах от нескольких сотен до двух с лишним тысяч метров. Типичная здешняя гора – с ровными крутыми склонами, сплошь, от подножия до вершины покрытая зеленым фактурным лесным ковром. В этот конкретный день, в эту единственную минуту наше маленькое шествие двигалось под его пологом, резко забирая вверх: влажный суглинок, сильно присыпанный опадом, сулил легкие неприятности на обратном пути, но вполне терпимые – среди частокола деревьев всегда есть, за что ухватиться. Маршрут представляет собой довольно резкий постоянный подъем, но из-за отсутствия тропы каждый может решать для себя – будет ли он прямо карабкаться вверх или пойдет произвольным челноком, чтобы смягчить подъем.
В какой-то момент мы вышли на широкую лесную дорогу, некогда пробитую для лесовозов и пошли по ней, но вскоре опять свернули в лес и метров через двести предвершинного взлета вышли к тому, что наш добрый гид назвал «приятным скалолазанием». Безмолвно уговорившись с Ишмаэлем не фотографировать друг друга в этот неграциозный момент, мы по очереди полезли на проклятый камень. Если бы он стоял, например, посреди чистого поля, я не усомнился бы ни на секунду, но нависал он над довольно противной пропастью, а сам при этом был мокр, скользок и мшист. Впрочем, в этот раз все обошлось и через пять минут мы все втроем (гид, естественно, вспорхнул, как бы не заметив преграды) прогуливались по руинам крепости. Сквозь неизбежное «а как спускаться-то будем» не без труда пробивались остальные чувства и главное из них – ощущение тяжелой тщеты, повисшее среди тумана над этим печальным местом. Череда условностей, неразличимых для нас сквозь пелену времени, заставляла сотни и тысячи человек, столпившихся некогда здесь, на этих камнях (где остались выдолбленные вглубь горы емкости для воды и припасов) опасливо прислушиваться к звукам внизу, где собиралась уже мрачная, тяжело дышащая толпа преследователей. Драма не воображалась, хотя декорации были – аутентичнее не придумаешь: те же камни и такие же деревья, происходившие по прямой линии от свидетелей древней осады.
Следующий день был у нас в основном экскурсионный – монастырь Дадиванк с его выдающимися фресками, монастырь Гандзасар с великолепным собранием армянских древних рукописей (здесь расположен филиал национального хранилища «Матенадаран») - и только в середине дня сходили в небольшой поход к крепости Андаберд, построенной по той же схеме, что и вчерашняя, но лучше сохранившейся: остались главные ворота и значительный кусок крепостной стены. Не обошлось без лазания и на этот раз – но мы были уже нравственно к этому готовы. Тем же вечером, вернув на границе временные разрешения, мы покинули непризнанную республику и к вечеру были уже в Ереване.

Другой взгляд.

Сохранено