Пуговица

olifant_olifant — 24.05.2011

Как отмечал Л. Н. Толстой в своих дневниках: «Первые мои попытки хождения в народ закончились обидной неудачей…».
Летним днём 1868 года Лев Николаевич распорядился собрать всю дворню мужского пола. Придирчиво оглядев каждого, он остановил свой выбор на водовозе Степане. Отведя того в покои, Толстой велел опешившему мужику раздеться до исподнего. Затем, собрав одежду, кликнул кухарку и приказал как следует выстирать вещи.
Наутро, одетый в степанов кафтан и порты, неловко ступая ногами в лаптях, Лев Николаевич сел в телегу и, провожаемый недоумёнными взглядами прислуги, тронул лошадь. Коняга, вяло помахивая хвостом, понуро затрусила по пыльной дороге. Проехав несколько вёрст, Толстой бросил вожжи, надвинул на глаза треух и лёг на спину. В небе перекликались жаворонки, пахло гречишным цветом и сухой травой. Лев Николаевич дремал.
Проснулся он от лая собак. Лошадка, видимо повинуясь укоренившейся традиции, стояла у коновязи постоялого двора. Толстой потянулся, легко спрыгнул с телеги и, поднявшись по ступеням крыльца, открыл дверь. Больно ударившись в тёмных сенях о притолоку, он, сделав несколько шагов, оказался в неожиданно большом и светлом зале. Там за длинным, от стены до стены, столом пятеро мужиков ели из огромного чугуна кашу.
- Хлеб да соль, - степенно, чуть нараспев произнёс Лев Николаевич и, стянув шапку, поклонился. К его удивлению, никто на приветствие не ответил, лишь один из едоков буркнул что-то невнятное. Помявшись, Толстой присел на скамью, и, спросив у мальчишки-полового щей, стал прислушиваться к беседе. Мужики лениво переговаривались о ценах на гвозди, беззлобно браня некого известного им купца.
- Откуда путь держите? – доброжелательно поинтересовался Лев Николаевич у соседа.
- Тебе почто? – недовольно отмахнулся тот, не поворотив головы.
Толстой собрался было вспылить, но вспомнив о своём инкогнито, вовремя прикусил язык.
- Хлеб да соль, православные, - возник в сенях новый гость.
Вошедший был молод, невысок ростом и глуповат лицом. Однако мужики немедленно прекратили трапезничать.
- Подсаживайся, добрый человек.
- Просим к нам.
- Тот не худ, кто хлеб-соль помнит, - загалдели голоса.
Гость, ухмыльнувшись, сел во главе стола, стребовав себе рыбного пирога и кваса.
- Откуда будете? – поинтересовался он.
- Фроловские мы. С ярмарки едем. Товар продали, а гвоздей так и не добыли, - перебивая друг друга, зачастили мужики.
Гость, лениво ковыряя в пироге, вполуха слушал говорящих, изредка сочувственно качая головой. Затем, не доев, он осушил кружку кваса, встал, и, бесцеремонно оборвав беседу, бросил, - Бывайте, мужики.
- Это кто ж такой был? – сгорая от любопытства, шёпотом спросил Лев Николаевич у своего соседа.
- Проезжий, кто ж ещё.
- Поди, славен чем? – не отставал Толстой.
- Да, почём мне, дед, знать-то? – рассердился сосед. – Однако ж, не нам с тобой чета.
- Не здешний я, - простонал Лев Николаевич. – Из Бессарабии переселённый. Объясни, мил человек, чем он от нас отличен.
- Дремучий, у вас, видать, народ живёт, - вздохнул мужик. Но, сжалившись над Толстым, продолжил. – Рубаху его приметил? Ворот шёлковой нитью расшит, а пуговка перламутровая. Это раз. Порты плисовые. Это два. А обут во что? В сапожки яловые. Это, дед, что означает?
- Что? – беспомощно заморгал Толстой.
- Тьфу, – сплюнул сосед. – Не простой он человек, значит! Умом, стало быть, не обижен. С таким и за столом посидеть не зазорно и словом перекинуться почётно. Эх ты, лапоть старый.
Лев Николаевич покраснел и больше вопросов не задавал.
Вернувшись в усадьбу, он немедленно обзавёлся новёхонькими штанами серого сукна, юфтевыми сапогами и голубой ситцевой рубахой. С перламутровыми пуговицами.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив