ПСЕВДОНИМЫ ТОСКИ


Мода неизбежна и неумолима.
Она была всегда – и не только на одежды и причёски.
Ещё и на тела, и на гримасы.
На манеры.
На способы выражения чувств.
Даже на болезни!
Герой своего времени - всегда образец модного стереотипа, модного склада ума и житейского поведения по всем правилам моды.
Бывали времена, когда весёлые шалопаи и ветреные дамские угодники были на гребне моды.
А потом мода вдруг сменялась.
И следовало стать угрюмым мизантропом.
Что до игривых шалопаев, то они высоко ценились в эпоху рококо:

Но вдруг нагрянули времена сентиментальности.
Тут уж вместо легкомыслия, обильного макияжа и "разврата хладнокровного" понадобились не пудра и румяна, а натуральные краски лица.
А ещё чувствительность, слёзы, охи, вздохи и обмороки.
Вот что с этой девушкой происходит, я понять не могу - настолько она нежна и чувствительна:

Но вчерашнее модное всегда кажется смешным.
С приходом романтизма (это очень скоро случилось) над сентиментальной слезливостью стали смеяться.
Что делать - разочаровались во всём трогательном и наивно-чувствительном.
Да и вообще во всём на свете.
Романтический герой, нося в душе скрытое пламя страстей, внешне был холоден, загадочен, скучлив.
Не пудрился:

И погода ему больше нравилась отвратительная - чтобы штормило, и тучи клубились над головой:

Идеалом всего романтического стал лорд Байрон:

Как тут не вспомнить знаменитый диалог из "Героя нашего времени":
"- А всё, чай, французы ввели моду скучать?
- Нет, англичане.
- А-га, вот что, - отвечал он, - да ведь они всегда были отъявленные пьяницы".
И т.д.
Моды эти были всеевропейскими - стало быть, всеобщими.
Но к концу XIX века в России перестали оглядываться на заграничные эталоны.
Ведь русская культура переживала настоящий золотой век.
И не только шедевры имелись свои собственные - появились свои ментальные и поведенческие моды.
А что было модно?
Страдать!
Страдать за угнетённый народ (это было благородно и справедливо):

Страдать было положено и самому. По разным поводам.
Бедствовать.
Тосковать.
Скитаться.
Болеть.
Этот общий настрой уныния и вечных мук занятно отразился в такой, казалось бы, прикладной штуке, как писательские псевдонимы.
Писатель уже своим именем декларировал, что ему плохо, что он мучается:

Хотя большинство наших писателей от рождения имели вполне приличные, даже звучные имена и фамилии, им очень хотелось подчеркнуть, что они несчастны.
И солидарны со всеми несчастными.
Чтобы сразу - прямо по обложке - было видно, что книжка правильная, про страдальцев и угнетённых.
Вот "Антон-горемыка" Д. Григоровича как раз такая книга, очень популярная:

Писатели следующего за Григоровичем поколения завели себе и псевдонимы "по теме".
Чтобы тоска и горечь автора сходу приманивали неравнодушного читателя.
Конечно, первым тут вспоминается Максим Горький (А.М.Пешков):

У него у самого ранние годы были трудными, и писал он поначалу о людях "на дне".
О босяках и бродягах:

О людях тяжкого труда и горькой судьбы:

Так что псевдоним выбран был не случайно.
Есть сведения, что поначалу Горький хотел назваться Максимом Горемыкой.
Максимом в честь отца, а Горемыкой - прямо по Григоровичу. Хорошо ведь звучит.
Однако выяснилось, что писатель с таким актуальным псевдонимом уже есть.
А Горемык вообще имеется несколько.
Вдобавок имидж (как теперь сказали бы) Горемык тоже уже сложился – тёмные одежды, скорбный взгляд.
Один из самых известных Горемык - поэт Максим Горемыка (Максим Леонович Леонов).
Как назло, этот ещё и Максим вдобавок:

Вот незадача - занят псевдоним Максим Горемыка!
Пришлось Пешкову стать не Горемыкой, а Горьким.
Но Горький тоже звучит печально:

Какие ещё страдальческие и тоскливые прозвания выбирали себе тогдашние литераторы?
Был популярен Демьян Бедный (Ефим Придворов).
Хотя образа бедного и страдающего у него никогда не получалось:

А потом, в советские годы, он и вовсе выглядел благополучнейше:

Зато был Скиталец (Степан Гаврилович Петров).
В отличие о Горького, ему и имени было не нужно.
Просто Скиталец, и всё тут:

Скиталец играл на гуслях печальные песни, Максим Горький слушал их:

Уже в советское время дебютировал поэт со грустным псевдонимом Михаил Голодный (Михаил Эпштейн):

Были и совсем забытые ныне литературные "бедняги" с тоскливыми псевдонимами.
Их изображений не сохранилось, остались лишь имена.
Ал. Никчемный (А.И.Черненко).
Михайла Одинокий (М.Н. Кочура).
Андрей Скорбный (В.В. Смиренский).
Сергей Грустный (С.М. Архангельский).
Известнее прочих был поэт Иван Приблудный (Яков Овчаренко):

Теперь понятно, отчего многие тогдашние зрители считали фамилию первой и самой ослепительной звезды российского немого кино Веры Холодной псевдонимом:

Холодная? Разве так зовут обычных людей? Вот псевдонимов такого типа было множество.
Хотя Холодная - подлинная фамилия актрисы по мужу.
Как и все моды, эта мода не могла длиться вечно.
Правда, в определённых кругах она держалась довольно цепко.
Булгаков уже в 1930-е годы иронизировал над псевдонимом поэта-безбожника Ивана Бездомного (настоящее имя этого героя "Мастера и Маргариты" - Иван Николаевич Понырев):

Иван Бездомный в сериале Бортко явно стилизован под Ивана Приблудного.
Но пришли иные времена:

Если советские литераторы и брали псевдонимы, то никакой тоски в них уже не было.
Тоску и печаль сбросили с парохода современности.
Напротив, нужен был сплошной оптимизм, как тогда говорили.
Или позитив, как сказали бы теперь.
Замечательный Михаил Светлов - человек и пароход (пароход "ууу цигель цигель" в "Бриллиантовой руке" Гайдая) - Михаил Шейнкман:

Артём Весёлый - Николай Кочкуров (хотя судьба ему выпала трагическая):

Валентин Буревой - Валентин Овечкин:

Впрочем, скоро Овечкин стал подписываться собственной фамилией.
Потому что псевдонимы понемногу вышли из моды.
Было провозглашено: "Зачем советскому человеку скрывать своё лицо?"
Прямо даже девиз такой был. Шолохов придумал.
Он пародийно озвучен в "Карнавальной ночи" Огурцовым:

Вот своих имён и фамилий и не скрывали.
А тот самый Максим Горемыка, что когда-то "перехватил" псевдоним у Максима Горького, имел сына.
Сын этот тоже стал писателем.
И именно Горький поддержал его талант.
Это Леонид Леонов:

Без псевдонимов. Просто Леонид Леонов.
Звучит? Или нет?