Провинциал в столице

Это была достаточно популярная тема романов 19го и начала 20го века — и привлекательность этой темы очевидна — автор, живущий в столице получает возможность взглянуть на свой город свежим взглядом — и так этот свой город зарисовать.
Вот, к примеру Дэвид Копперфильд — благородный, честный и чувствительный мальчик, затем юноша и молодой человек. Сирота без средств — хотя у него обнаруживается заботливая тетушка. Он приезжает в Лондон — причем сначала не по своей воле — и там он что? — вкалывает. Вокруг разные люди — некоторые проявляют заботу, некоторые свинячат. Он учится на ошибках, узнает людей, пашет как папа Карло — и добивается успеха в столице. Это добрый у благородный Диккенс.
Или, опять же Лондон — Филлип Кэри — Бремя Страстей Человеческих. В отличие от Дэвида, который по сути просто выживает, Филлип ищет себя. Филлип все не поймет, чего он хочет — то ли севрюги с хреном то ли революции. Так что он успевает испробовать карьеры священника, бухгалтера, художника, врача, продавца в универмаге и дизайнера женской одежды. В конце концов он становится врачом и уезжает из Лондона. Столицу он не завоевал — но добился некоторо успеха — нашел себя и создал семью — что тоже неплохо. Это тонкий и мудрый Моэм.
Или допустим, французы. Эжен Ростиньяк явился покорять Париж. Вкалывать ему не очень-то хочется. У него еще там в провинции сестры, которых надо выдать замуж — а для этого нужно бабло. Ну, и самому тоже нужно — парижская жизнь манит и требует денег. Он знакомится с соседями по пансиону — и находит маленькую щелочку в большой свет — а там прекрасные женщины. Бальзаковского, естественно, возраста. И юный Эжен... нет, это не лиса в курятнике — это садовник в розовом саду. Жиголо — это тоже работа. И хорошая работа всегда хорошо вознграждается. Эжен Ростиньяк становится органичной частью парижского бомонда. Это увлекательный Оноре де Бальзак.
Эжен Ростиньяк — мелкий дворянин, Дэвид Копперфильд и Филлип Кэри — джентльмены по рождению. Крестьянам в 19м веке в столице делать нечего. Но вот лед тронулся — на сцену выходит Жорж Дюруа. В столицу он приходит после армии — это был его первый социальный лифт. Далее он совмещает стратегии Дэвида Копперфильда и Эжена Ростиньяка — работает в газетной хронике, трудно и мучительно учится журналистике — и использует женское покровительство всюду, где только его находит. При этом время от времени от таки напоминает лису в курятнике. Это чувственный и сложный Мопассан. В отличие от Оноре де Бальзака, он очень сочувствует женщинам — мопассановская дама бальзаковского возраста как-то уж через чур чувствительна. Ну, его роман — его право.
Русская литература не отставала. Начал эту традицию грибоедоский Молчалин — хотя, конечно, Москва — не столица, а Молчалин — не главный герой. Его стратегии выживания — это опять же помесь из Дэвида Копперфильда и Эжена Ростиньяка. Как и Дэвид, он пользуется благосклонностью дочки босса. Но в отличие от ангельской Агнесс, с которой можно было просто дружить, Софья решительно заявляет свои права на папиного подчиненного. Несчастный герой балансирует на тоненькой жердочке между сциллой и харибдой — и в конце концов теряет равновесие. Все — в деревню, к тетке, в глушь в Саратов. Несите следующего. За что на него Грибоедов так окрысился — бог весть. Снобизм, вестимо — русские вообще жуткие снобы. Впрочем, его пьеса — его право.
Ну, а потом за дело взялся, конечно же, вышел Федор Михалыч Достоевский. Наверняка читал Бальзака — поскольку начал немного похоже — у Родиона сестра, которую надо выдать замуж. Учение и тяжкая работа его не привлекают от слова совсем. В общем, параллели с Эженом Ростиньяком определенно просматриваются. Как и Ростиньяк, он ищет решение проблем в общении с женщинами. Однако, приемы его как-то уж очень прямолинейны и скажем даже, топорны. Столицу завоевать не получилось — и отправляется Родион даже и не в Саратов к тетке, а в места гораздо более отдаленные.
На этом фоне Гарин-Михайловский — это реально луч света в темном царстве. Его герой возвращается из Питера всего лишь подцепив сифилис. Это все же лучше, чем пришить старушку.
В общем, русскому человеку для завоевания столицы всегда было нужно душ тысячи две родовых — а иначе облом. Даже у А.С. толком не вышло.
|
</> |