Проблема: Материалы для общения с терапевтом
britiy_yozhik — 11.01.2011 Поскольку мы уже давно не общались, стоит вернуться к исходной точке. Итак, проблема:в целом я чувствую, что уже давно хожу по замкнутому кругу или, как муха, бьюсь об стекло, не находя выхода. Не получается сделать окончательный выбор относительно того, как жить дальше, да так, чтобы потом не оглядываться назад. У этой проблемы есть две составляющих, которые касаются (1) отношений и (2) работы:
(1) Первая: я не вижу в своей жизни смысла вне «отношений» и хотел бы решить эту проблему в кратчайшие сроки – найти новую идиллическую любовь. Без этого я буду ощущать, что сейчас не живу, а только ожидаю жизни в будущем. На этом пути возникают два препятствия.
Во-первых, это не та задача, которую можно взять и «решить в кратчайшие сроки»: я далеко не подарок, чтобы все девушки подряд на меня вешались, да и сам совсем не влюбчивый и даже весьма привередливый в своём выборе.
Во-вторых, я опасаюсь, что остаюсь слишком привязан к А. Именно эта привязанность торпедировала мои отношения с В, несмотря на то, что поначалу они развивались вполне идиллически и содержали все предпосылки для долгой счастливой жизни. Что если эта ситуация повторится: я найду новую пассию и в решающий момент мне опять захочется сбежать назад к А?
Вместе с тем вернуться к А я также не могу. Мешают две неразрешимые проблемы: (а) обида на А и (б) отсутствие сексуального влечения к ней. Причём скорее (б) является следствием (а). Конкретнее:
(а) мне нужно, чтобы А признала, что я был и есть совершенно замечательный – добрый, ласковый, чуткий, внимательный, заботливый, терпеливый, сильный, надёжный и прочая и прочая, а также раскаялась в том, что не ценила меня ранее, причём сделала бы это (признала и раскаялась) не формально, а активно и убедительно. Между тем, она явно не собирается делать ничего такого;
(б) она не вызывает у меня никаких чувственных желаний и эротических фантазий; я воспринимаю её как домашнего питомца – хомячка или птенца – слабого, несамостоятельного и капризного, которого надо кормить, выгуливать и чистить ему клетку. Воспринимать её как любимую женщину я не могу, и эта проблема ещё менее разрешима, чем (а). Проще сказать – вообще не разрешима. Тем не менее, при решении проблемы (а) и определённом стечении обстоятельств я был бы готов вернуться к ней.
(2) Вторая: я полностью потерял интерес к работе и только формально изображаю, что продолжаю выполнять свои обязанности. Работу я сейчас воспринимаю исключительно как могилу, в которую я вынужден собственноручно себя зарывать, в то время как жизнь проходит мимо, и все её радости достаются другим. Меж тем, зарывать себя я не хочу совершенно, напротив, хочу наверстать всё то, что, по моему мнению, недополучил за предыдущий «трудоголический» этап своей жизни: общение, развлечения, флирт, эксперименты, путешествия и т.д. Такая позиция на настоящем этапе представляется мне безальтернативной, но не может не угнетать по двум причинам:
(а) она чревата неприятностями – я теряю навыки, знания, опыт, связи, уже почти совсем всё потерял;
(б) внутренне я всё равно не могу отказаться от своего трудоголического жизненного проекта «я – настоящий учёный» и не умею активно и с увлечением работать вне его рамок, а в его рамках – точно так же не умею жить полной жизнью.
За этими двумя составляющими стоит общая мета-проблема, касающаяся отношения к жизни в целом, а именно:
(1) ощущение, что мне глобально чего-то недодали – любви, признания, понимания, уважения – и не дадут, если я не стану ради этого прилагать сверхусилий. Без некого сверхпроекта, который я успешно реализую (не важно – касается ли он работы, общения или любовных отношений), я и в собственных глазах не буду представлять достаточной ценности. Если за ночь не переберу семь мешков фасоли и не посажу сорок розовых кустов, то не смогу посмотреть на королевский бал – да, именно так!
(2) ощущение, что я нахожусь в потенциально враждебном окружении (осаждённая крепость!), в котором то, чего я больше всего хочу – любовь, признание, понимание уважение, – мне всё равно никто не даст добровольно. Придётся брать силой или искать обходной, компромиссный, сублимирующий путь (подкоп!).
(3) ощущение того, что мои силы очень ограничены, и в любом случае не хватит на все фронты и на то, чтобы достичь всего желаемого. Поэтому силы приходится экономить и концентрировать только на ключевых направлениях, забивая тем временем на все остальные.
(4) ощущение того, что мир мне и так уже много задолжал, и отсюда нежелание идти на переговоры, искать взаимопонимание, а напротив, – желание получить всё и сразу и нахаляву.
Все эти ощущения складываются в следующий «героизированный» жизненный сценарий. Мне нравится ассоциировать свою жизнь с историей некоторых государств, в частности, России и Пруссии.
Бранденбург/Пруссия в XVII веке – это бедная и отсталая страна, которую долбают все соседи, кому не лень, «Медвежий угол» Европы во всех смыслах. Но именно эта бедность и отсталость позволила здесь государству зажать в кулак своих подданных с их интересами и мобилизовать все силы на решение внешних задач. В XVIII веке Пруссия уже сама била своих более сильных соседей, в XIX объединила всю Германию, а в XX – устроила две мировые войны. Примерно в этом ключе я вижу свою жизнь.
В частности, её трудоголический период 2001-2007 гг. у меня определённо ассоциировался с планом «Барбаросса». Здесь рисуется такой образ: в тучах пыли танковые колонны ползут по бескрайней равнине куда-то к горизонту. В результате я добился определённых результатов, однако, как и исполнители плана «Барбаросса», так и не смог выйти к намеченным рубежам. Последовавший этап 2007-2009 я воспринимаю как время разочарований (прежде всего, в самом себе) и неудач (моих планов). На настоящий же момент ощущаю себя Третьим Рейхом накануне Курской битвы: инициатива всё ещё на моей стороне, у меня всё ещё есть значительные резервы и шансы на успех в новом блицкриге. Одно только расстраивает: этот сценарий – негативный. Все знают, чем закончилась Курская битва, и тем не менее я на своём примере надеюсь переиграть её финал. Очень хотелось бы отказаться от этого сценария, как и от видения себя в роли осаждённой крепости, но желание дать жизни реванш и надежда на убедительную победу в очередной кампании оказываются слишком соблазнительными.
Как-то этот сценарий надо менять – вот на этом стоит сосредоточиться.