Про урбанизационные волны и социальные проблемы

Так произошло в СССР с описанной в прошлом посте урбанизацией – в том смысле, что она была жизненно необходима для нашей страны, причем любой ценой. (Отказ от создания мощной промышленности означал для Советского Союза не только потерю независимости – но и физическое уничтожение всего населения в ядерной войне.) Более того: урбанизация была необходима почти для каждого гражданина, поскольку повышала его уровень жизни на порядок. (Традиционный крестьянин всегда и везде существует на границе выживания – даже если вести речь о наиболее зажиточных представителях данного класса. Поэтому «декрестьянизация» общества – это крайне позитивный и абсолютно выгодный процесс практически для всех.)
И, тем не менее, именно этот процесс привел к крайне серьезным проблемам для Советского Союза – проблемам, которые впоследствии стали фатальными. Произошло это потому, что вопрос о последствиях столь быстрого изменения советского общества был недостаточно проанализирован последним – а точнее, он практически не рассматривался им. В том смысле, что – неявно – в обществе было принято решение о том, что сложившаяся в 1960-начале 1970 годах ситуация есть некая «социальная норма», и что она будет неизменной в уже новой «городской» цивилизации. Разумеется, о том, почему так случилось – то есть, почему и советское руководство, и сами советские граждане решили, что достигли некоего «плато развития» («развитой социализм») – надо говорить уже отдельно. Тут же можно только сказать, что подобная уверенность в указанный период была практически повсеместной: в «плато» верили и члены Политбюро, и рядовые советские граждане.
При этом в действительности наблюдалось обратное: процесс «превращения» вчерашних селян в обитателей города развивался крайне нелинейно, с образованием разнообразных «волн»: демографических, «производственных», образовательных, «потребительских» - а так же со значительным изменением образа жизни вроде как «тех же самых» горожан. Например, в плане потребления – которое то оставалось аномально низким для городских жителей (1960-пер. половина 1970 годов), то так же аномально возрастало (1980 годы). Или в плане ряда «привычек»: скажем, питие алкогольных напитков очень сильно возросло на «первом этапе» урбанизации. (Настолько, что привело к аномальному – относительно имеющегося уровня обеспеченности основными благами и развития медицины – падению продолжительности жизни мужского населения страны. Или, скажем, в плане поведения «молодежи», уже к концу 1970 годов охваченных огромной волной деструкции – при том, что «объективных» причин у этого так же не было.
Самое неприятное тут, разумеется, то, что предсказать подобное поведение было, в общем-то, вполне возможно. Скажем, то же «взаимодействие с алкоголем» в нашей стране в «качественном плане» очень сильно напоминало то, что несколько раньше прошло в других развитых странах. Ну, а про те же самые «демографические волны», характерные для связанного с урбанизацией демографического перехода, и говорить нечего: к концу 1960 годов подобные вещи уже могли выражаться через численные модели. Про молодежь и волны ее поведения в «развитых странах» так же хорошо знали даже «классические» социологи с их слабым аналитическим аппаратом. Если же вести речь о мышлении в рамках диалектического материализма, то для него, вообще, работа с подобными переходами, вообще, является типовой задачей.
Но, к сожалению, как уже было сказано выше, моделирование происходящего было проигнорировано: вплоть до самого своего конца советское общество поступало исключительно «реактивно», реагирую на возникающие проблемы лишь по мере их возникновения. Что, в конечном итоге, и определило результат данного процесса. Тем не менее, даже гибель страны мало кого научила. В том смысле, что даже после этого процесса не только подавляющая часть населения страны – но и практически все руководство продолжает быть уверенным в наличии некоего «плато» в плане изменения социального поведения людей. То есть, в том, что текущие социальные практики «и есть нормальное».
Данная упертость, разумеется, заслуживает уважения – в том смысле, что после прохождения немалого количества «волновых изменений» сохранять убежденность в том, что есть некая «социальная норма» («нормальные люди»), и что эта норма будет поддерживаться достаточно долго, можно только путем значительных «мозговых усилий». Тем не менее, в плане возможности работы с социумом данная ситуация выглядит крайне неблагоприятно. А точнее: социоинженерия в подобном состоянии просто невозможно. Поскольку единственно, что можно делать при подобной установке – так это только наблюдать за происходящим, и «фиксировать» наиболее благоприятные изменения с «незамечанием» неблагоприятных. (В связи с волновым характером происходящего возникают и первые, и вторые.)
Так происходит, например, с потреблением алкоголя. Которое падает где-то с середины 2000 годов, полностью совпадая со сменой «базовых поколений». (С условных «бумеров» на условных «иксов» - точнее сказать, на людей, рожденных в 1970 годы и более младших.) При этом, разумеется, все «лавры» от данного процесса текущая власть приписывает себе: дескать, это именно властная антиалкогольная политика привела к победе над «русским пьянством». (В действительности же властные действия тут крайне жалки: скажем, водка даже после всех повышений цен остается более дешевым продуктом, нежели в тех же 1960-70 годах, не говоря уж о второй половине 1980. А тот же уровень пропаганды «против пьянства» находится где-то на околонулевом уровне.) Примерно так же ситуация развивается и с куренем, борьба с которым в конце 2000 годов завершилась еще более убедительной – и при этом фантастически легкой – победой. (Ну да: повысили цены на сигареты и запретили курить в кафе! Жуткая борьба! Для тех, кто помнит про «табачные кризисы» конца 1980 – когда сигарет вообще не было в свободной продаже – все это просто смешно.)
Однако присваивание властью себе несуществующих заслуг –а так же убежденность населения в том, что «все это сделала власть» - есть не самое неприятное в происходящем. (Ну, пусть все будут уверены в том, что Путин победил алкоголизм путем повышения акциза на водку и строительства ФОКов – хуже от этого не будет.) Гораздо более опасными является тут то, что – как уже не раз говорилось – текущие социальные процессы продуцируют и деструктивные явления. Которые желательно было бы не просто выделять, но и бороться с ними, причем превентивно– чего, понятное дело не происходит. Можно взять, например, пресловутые «колумбайны» - т.е., массовые расстрелы или иные убийства школьниками и студентами своих «соучеников». Надо ли говорить, что не в советское время, не в 1990 годы подобных явлений в стране не было. (Речь идет именно что о школьниках/студентах – случаи «мужик перепил и палили из ружья по прохожим» в данную категорию не проходят.) И наоборот – чем дальше, тем чаще подобные вещи случаются сегодня.
Так вот: эти самые «колумбайны» на самом деле есть прямое последствие завершение текущего этапа урбанизации, и в развитых странах они стали нормой еще лет 30-40 назад. Правда, тут сразу стоит сказать, что о данном явлении надо говорить отдельно – так как тема эта крайне сложная и неоднозначная. (Например, в том плане, что данная беда не является «отдельной», а лежит в рамках общего тренда на увеличение невротизированности общества.) Но понимание того, что подобные расстрелы, в общем-то, неустранимы на данном этапе и требуют разработки специальных механизмов для блокирования – причем, механизмов отнюдь не «полицейского типа» - крайне необходимо.
Впрочем, о чем это я? В том смысле, что современное общество – как уже было сказано – к рефлексии неспособно еще более, чем общество советское. Так что вопрос о том, сможет ли оно устранить деструктивные явления, связанные с изменениями в поведении людей, думаю, решается только отрицательно: не сможет. Ну, а о том, что отсюда следует, надо будет говорить уже отдельно…
|
</> |