Пришельцы, Странники, Хранители Часть 3: Голубятня, Начало пути

alfare — 14.01.2022 Теперь мы подошли к "Голубятне". Что она вообще сделала? В контексте построения космоса крапивинской вселенной, "Голубятня", собственно, сформировала всё то, что позже было развито в Кристалле. "В ночь большого прилива" была прообразом, даже не ростком, а тенью, сном о вселенной. А "Голубятня" стала её началом.

В ней впервые явно оформились и переплелись понятия Дороги, живого Космоса, временнЫх потоков, взаимодействия пространств… Но это всё понятно. Это знают все, кто более-менее внимательно читал книгу. Однако я хотел бы сразу отметить одну принципиально важную, но не очевидную вещь. Для литературной вселенной, такой, какую создавал Крапивин, очень большое значение имеет "язык творения", которым она создана. Что это такое, попробую объяснить, хотя не уверен, что получится, и прощу прощения, если окажется невнятно.

Забегая немного вперёд, скажу о Кристалле. Если попытаться рассуждать о его структуре, физических свойствах, даже общефилософских принципах его существования – мы, как правило, получим очень наивную с точки зрения мало-мальски научного подхода картину. Скажу больше: не знаю, у кого как, а у меня всегда вызывали ощущение некоторой неловкости те "наукообразные" вставки в книгах Крапивина, где он пытался говорить от имени "физиков", рассуждать о Кристалле так, как будто это делает настоящий учёный. Получалось наивно и довольно-таки несвязно. Ну, на мой взгляд.

Зато, если не обращать внимания на подобные вставные интерлюдии (прямо как у Льва Николаича), а "просто смотреть": картинка всегда получалась грандиозная, захватывающая и – что самое удивительное! – непротиворечивая. Понимаете? Крапивин всё это показал – живым и настоящим. А объяснять… а надо ли? В конце концов, когда была создана наша Вселенная, в ней тоже не было учебников по квантовой механике, потребовалось несколько миллиардов лет, чтобы кто-то начал этим более-менее толково заниматься.

Всё это тоже, в общем, понятно. Вопрос в другом: а КАК Крапивин вот это всё делал? Как у него получилось открыть вот это всё: Кристалл, Дорогу и всё остальное? Он что, сел, почесал затылок, хлопнул себя по голове, крикнул "нашёл!" – и побежал записывать? Ну, нет, конечно. Я, наглый такой, сейчас вам буду рассказывать, как именно он это делал:)

Эта штука работает подобно большому и сложному заклинанию творения. Когда ты его начинаешь читать, ты сам вначале видишь очень малую часть картинки. Какие-то образы, искры, ощущения. Их надо вытащить на свет. Обозначить, поименовать, сделать так, чтобы они ПРОЗВУЧАЛИ. Если первый шаг сделан правильно, первая часть откровения будет явлена, первая Комната открывается, оживает пространство… И вот это первое живое пространство позволяет и требует длить путь дальше. Делать следующий шаг, открыть следующие Двери, оживить другие пространства. Но нельзя перешагнуть, сделать карту миров прежде, чем оживёт Начало. А чтобы оно было живым – надо уметь сыграть мелодию, подобрать верные Слова. Там всё связано. Живое пространство будет вести своего создателя дальше, открывая ему новые и новые горизонты – но только если у создателя есть дар фиксировать, отображать, оживляя, уже увиденное.

То есть, что я хочу сказать… Тот же Кристалл "не работает" как схема. Если вы попробуете пересказать его идею, устройство, философию тем, кто не прочитал и не прожил (не прошёл) по этой дороге – будет довольно банальная, местами нескладная, неинтересная концепция. Не для этого она. Однако она раскрывается в звучании "языка творения". "Язык творения" не просто система слов, а способ существования – и одновременно – способ осуществления мира. Это процесс движения, в который входит "открытие мира". Способ его видеть и показывать, причём, первое нельзя отделить от второго, и наоборот, они неразрывны: показывая, открываешь. Музыка не может звучать схемой, она поток, где каждая следующая нота возможна лишь когда прозвучала предыдущая.

…И вот "Голубятня", по-моему, это пример такого "пути творения", когда каждый новый шаг распахивал перед создающим множества сияющих пространств. Песня, в которой не надо было мучительно искать ноты: "а как бы это сыграть, чтобы оно прозвучало?", ну нет, но: "как же удивительно много дивных мелодий я слышу, теперь нужно выбрать самую лучшую, самую верную, самую живую… а за нею – ещё… и ещё!".

Я имею в виду, "Голубятня", будучи созданной, отворила такое бесчисленное множество дверей, что как не растеряться? Как выбрать, по какой дороге идти? Ведь в этом месте веером расходились пути, и в какой-нибудь иной вселенной Крапивин после "Голубятни" написал не про Великий Кристалл и потом про Безлюдные Пространства, а что-то совсем иное, столь же удивительное и странное. "Голубятня" стала домом со множеством дверей в мириады пространств.

Посмотрим, как проявляется в "Голубятне" взаимосвязанность времён и пространств. Этих знаков там множество. Самый первый и очевидный: Путешествие Яра. Яр первый Пришелец и Странник. Одиссей в пространстве и времени, которому некуда возвращаться. Путешествие Яра не имеет конца. Оно продолжается в космосе (а началось оно гораздо раньше), продолжается в Поезде, на Реке… Будет ли у Яра Дом, не ясно. Есть люди, которые вечно идут к Истинному Полдню, миру Истинного Полдня Непонятно-Какого-Века.

…Кстати, обратите внимание… Не думаю, что Крапивин подразумевал какую-то связь между Истинным Полднем древнего народа, строившего крепости – и "миром Полдня" АБС. Хотя наверное же он читал эти книги Стругацких. Каков вообще мир Будущего у Крапивина? Если не брать антиутопию "Гуси", а говорить о возможном периоде возможной утопии, могло ли у Крапивина существовать какое-либо, более-менее внятное представление о "Светлом Будущем" человечества? На эти темы, если я ничего не упускаю, Крапивин высказывался в своих книгах мало, кажется, только в маленькой повести "Я иду встречать брата" – и в "Голубятне". "Я иду встречать брата" – это такой мини-снимок из классического мира коммунистического Будущего, а что там именно Будущее из типовых советских книг 60-х, явно не проговаривается, но этого и не нужно. Крапивин использует очень правильную, работающую схему "всё и так понятно всем, кто с нами одной крови". Не нужно ничего объяснять, мы видим это "в воде, воздухе, траве" – мир стал таким, как "мы все мечтали". Не вникая в детали. В этом, кстати, особая прелесть. Не нужно ничего объяснять. Не нужно подчёркивать, что ТАМ – все люди братья. Понимаете, была такая литература. Это было растворено в сознании. По интонациям, по воздуху слов было ясно, ЧТО это за Будущее. Мы каким-то немыслимым чувством угадывали-принимали, как ведут себя эти люди Будущего, что чувствуют, что желают. Эти люди не были нами. А мы не были ими, и уже никогда не будем. Но у нас внутри было встроено это глубокое внутреннее понимание. Словно внутри у каждого из нас, читавших, жил такой вот Двойник, который на самом деле ОТТУДА.

Да, какая-то часть тех нас могла во всё это не верить ни на минуту, смеяться над самим собой. У многих из нас она оказалась сильнее, и забылся вкус хлеба, и теперь не вспомнить. Но она была, существовала где-то в надземном пространстве, эта странная страна параллельной вселенной.

Чтобы войти в эту страну, не нужно было даже произносить кодовые слова. Не нужно было произносить слово "Друг". Если ты был частью этого пространства, ты вообще не замечал границы, и мир Будущего начинался для тебя так же естественно, как будто ты летним утром выходил во двор своего дома. Так читались эти книги, книги страны, которой никогда не было на самом деле, одной из таких книг была "Я иду встречать брата". Чужак, очутившись там, сразу начнёт недоумённо крутить головой и задавать вопросы: А почему? А как?.. И скептически пожмёт плечами. А свой – отправится в путешествие.

Я не знаю, верил ли Крапивин в те годы в классический "коммунизм". Если даже верил, то наверняка во многом же и сомневался. А по большому счёту – скорее всего не тратил время на тонкости-сложности, не анализировал противоречия и проблемы, которые сейчас открыли и разжевали для нас во всех подробностях и прелестях. От материальных до социальных. Дело-то не в этом. Мир Истинного Полдня – был. Это абсолютный демиургический факт, потому что остались следы и тропинки. Зыбкие и полузаросшие. Но самые настоящие.

Вообще, "Я иду встречать брата" интересный такой рывок во вселенной Крапивина. Я давно хотел написать о нём отдельный очерк, но не знал, как взяться, с какой стороны. А сейчас несколько запоздало понял.

…Вот смотрите: есть большой корпус рассказов Крапивина. Все они, в общем-то, про современников, реалистические. И вдруг, внезапно, появляется вот эта маленькая повесть о (возвращении со звёзд) прибытии звездолёта, и о том, как вспыхнуло новое солнце. И о том, как "пришелец из прошлого" нашёл брата. Или брат его нашёл…

Откуда она, эта история, взялась, почему? Более лучшие знатоки биографии Крапивина, вы знаете? Как она появилась? Задавали Крапивину такой вопрос? А то я сейчас опять примусь фантазировать, нести отсебятину… предположив, что всё это было неизбежно, что такой мощный заряд романтики, который содержался в ранних его рассказах, просто не мог не вырваться во что-то за рамками реализма. Конечно, Крапивин мог попытаться написать что-нибудь эдакое про моряков, про археологов… но нет. Потому что фантастика под то и заточена: минимумом изобразительных средств она позволяет сформировать максимально интенсивный удар. Потому что именно фантастика изначально, имманентно настроена на то, чтобы читатель сразу и на максимуме подключал все вот эти свои связи с иными мирами, чтобы фантазия включалась на максимуме, чтобы достраивала нужное из недомолвок, лакун... А Крапивин не писал тогда лишние слова. Если он чувствовал, что может показать, выразить что-то с максимальной эффективностью, максимально сжато, концентрировано направив удар – он именно это и делал… (тут сразу такая ассоциация с фехтованием…)

Фантастическая обёртка больше всего соответствовала идее показать… что? Ведь в "Я иду встречать брата" нет никаких сколько-нибудь оригинальных сюжетных высказываний. И картинка минималистична. Почему же повесть помнится, почему в ответ отзываются нервы, звучит музыка? Дело в точности и сочетании?

Ещё раз напомню, в этой повести Крапивин не вдавался в детали ни прогресса, ни общества. Он выхватил узким лучом самое важное, что требовалось, чтобы позвать в дорогу. Непокой, одиночество, которое будет существовать всегда, даже в самом прекрасном Полдне (нюанс лишь в том, что в Полдне всегда найдётся Дорога, по которой стоит идти). И уже в этой маленькой повести обозначена сильно и ярко связь времён. Связь между прошлым и будущим. То, что и создаёт Дорогу.

…Ну и конечно, есть там и связь пространств. Верёвочка, связавшая планеты в "Ночи большого прилива", человек, вспыхнувший звездой – впервые появились в "Я иду встречать брата": Александр зажёг новое солнце над далёкой планетой, без которого она осталась бы безжизненной ледяной пустыней.

Это сейчас непременно спросят: а зачем? Разве в космосе мало планет? Что спасли эти астролётчики, что создал такого принципиально важного ценой своей жизни Александр? Зачем этот пафос, зовущий к пожертвованию даже не ради живого, ведь на планете не было жизни, это вам не Десса, где гибла цивилизация… Как объяснить эту внутреннюю истинность выбора, этот вредный "взбрык романтизма"? Никак. Не нужно. Просто это путь Истинного Полдня. Страны, которой не было. Людей, которых нет.

Вот эта бесконечность связи времён и пространств из "Я иду встречать брата" раскроется затем в полной силе в "Голубятне". Непокой станет Одиссеей без конца. Потому что даже в самом прекрасном мире есть люди, которые должны отправляться в Путешествие без конца. В Дорогу. Не потому, что сам мир плохой. Но так уж оно всё устроено.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив