Прикоснись к себе
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
Третьего дня Дворник рассказывал про случай из практики, когда маленькому ребенку нужно было рассказать о смерти мамы.
Очень интересное обсуждение получилось. Спасибо всем нам.
В продолжение разговора, хотелось бы рассказать об ещё одном, примерно таком же визите, но с девочкой уже постарше.
![Прикоснись к себе Прикоснись к себе](/images/main/prikosnis-k-sebe-9d9f2b.jpg?from=https://ic.pics.livejournal.com/ignat_dvornik/48260055/1622209/1622209_original.png)
После того приснопамятного звонка я ожидал их два дня.
Клиентка позвонила вновь и вновь попросила принять их с дочкой 13 лет для «поговорить»
Это она сама так выразилась.
Я заплачу любые деньги. Решите эту проблему! Я так больше не могу!
Хммм... Проблемы между мамой и подростком в первом возрастном кризисе? Можно и поговорить, как мама выразилась.
и ПОГОВОРИЛИ!
Маме 41 год, в разводе, цивилизованном, опять же с её слов, у отца девочки другая семья, ребенок, мальчик.
Сама девочка аккуратная такая, правильная, светлая вся, но вот в глазах, что то такое, что дает право для «поговорить»
Начала разговор мама:
Никакой причины к Вам обращаться, в общем то нет! — с долей явной усталости и раздражением воскликнула дама, картинно, рассчитанным движением (фитнес три раза в неделю, не иначе) падая в кресло.
Девочка молча и аккуратно присела на стул.
– Вот прямо с бухты-барахты все и началось. Нипочему. «Мама, давай поговорим о смерти». — «Боже, что случилось?! Ты плохо себя чувствуешь? Что-то болит?» — «Нет. Ничего не болит. Просто давай поговорим». — «Как это “просто поговорим”? У тебя умер кто-то из знакомых? Родители, родственники подруг? Чья-то собака?» — «Нет, ничего такого. Я просто хочу поговорить». — «Ну ладно, разговаривай». — «А вот как это — человек вот есть, есть, думает, чувствует, мечтает о чем-то, а потом раз — и его нет?
Совсем нет? Как это может быть? Куда же все делось?» Вот вы бы что на такое сказали? Я начала ей про разные системы говорить, про христианство, колесо сансары, все такое. Бессмертная душа, перерождения…
Но ей это как будто неинтересно. То есть она все внимательно выслушивает, а потом опять: ну это все где-то и никто про это ничего не знает и не помнит, а вот здесь у нас — как это? — был и сразу нету?
Я ей говорю: все, я исчерпалась, сказала все, что знала, больше ничего сказать не могу, просто не знаю. Можешь еще в книжках почитать или в интернете.
Разрешаю тебе дополнительных два часа прямо вот на эту тему.
Она у нас в музыкальной школе шестой год занимается, и еще английский дополнительный два раза в неделю, и испанский один, да еще уроки в гимназии, лишнего времени в компьютер пялиться, сами понимаете, нету, но тут уж я готова была… Она говорит: я читала в интернете, там непонятно. И вот так мы живем, не поверите, уже полгода. Как-то оно затихает вроде, а потом вдруг опять, с новой силой, и ничего нового, так сказать, на старые дрожжи. Я уже просто сатанею.
Мама, Сонина бабушка, говорит, что «это неспроста, посмотри какая она бледненькая да худая» и надо ее по всем врачам обследовать. Я как об этом подумаю, так мне дурно делается — и в финансовом, и во временном смыслах.
Сами понимаете, у нас же нет ничего конкретного, так что уж ваши коммерческие коллеги в анализах и обследованиях ничем себя ограничивать не будут. Но не идти же нам с этим в нашу районную поликлинику! И вообще, с какого перепугу искать болезни у здорового ребенка?!
Здорово ведь, правда. С чего бы такое увлечение смертью? С каких таких пирожков?
Ну хорошо Вы, как мама, не можете, а папа?
И тут в разговор вступает девочка.
У папы и тети Гали сын, мой братик. Он очень болеет. Если я спрошу, то будет неловко. Вроде я как о нём спрашиваю!
Ого! Девочка — умничка и не так проста.
были у меня такие вот разумно и рано повзрослевшие подростки в качестве клиентов.
Про Маленького принца, я как то раз рассказывал.
И?
— Мой друг по интернету — ему уже 15 — говорит, что все остается в информационном поле. А зачем? Ромашки в поле все равно уже не сорвать, и бабушкин суп с клецками не поесть.
— Может, в информационном поле другие радости? — предположила я.
— Мы ничего не знаем, — сократически вздохнула девочка
Девочка, как девочка. С нормальной для подростка реакцией на возможность ухода близких и незнакомых.
Действительно — суп ведь не покушаешь, там, за Линией.
— Мама готом была, — невозмутимо сообщила девочка. — Мне бабушка
рассказывала.
— Да мало ли кто чего по глупости отчудит! — голос мамы, до этого
молчавшей, неожиданно повысился почти до визга. — Делом надо
заниматься, и тогда ничего такого! Матери не до меня было, она
работала круглые сутки, вот я и дурила по-всякому. У меня и
татуировка на шее была, страшно вспомнить, сколько потом денег
пришлось в пластику вгрохать, чтобы ее без следа удалить.
Они пришли ко мне для «поговорить». И мы поговорили.
Вспомнили о старушках, что переодически исчезали с лавочек перед домом, а их подруги потом сплетничали на тему «каконатамлежала непохожая на себя»
вспомнили и рассказали про постоянные вопросы бабушки помнят ли они где лежит всё, что нужно для похорон.
Вспомнили про Смерть, что стоит за левым плечом у каждого человека.
Девочка повернулась к маме.
Ну ты вот поняла?
Мама вжалась в спинку кресла.
— В основе любого страха — страх смерти, — Вы что, правда
не помните своего подросткового периода?
— Правда, — кивнула она. — Помню, что было что-то ужасное. Все
забыла. «Женат ошибочно, исправленному верить». Зато вот сейчас
прямо, как лет в шесть, наверное, увидела на улице похороны и
спрашиваю у матери: «Мама, а ты умрешь?» — а она машет на меня вот
так руками и орет: «Ты что такое говоришь?! Сглазить хочешь?
Сиротой остаться?!» — и как я бегу на даче в чулан и там плачу,
плачу… и никто не приходит…
— Ага. Это был первый возрастной кризис.
В тот период ребенок запрашивает первые сведения об устройстве
мира, и вас бы тогда устроили две-три внятные фразы. Ваша мама их,
увы, не нашла. Слишком сама боялась. И вы совсем не случайно
вспомнили об этом, потому что сейчас у вас с дочкой эта ситуация
повторяется. Только ваша доченька запрашивает не мировоззренческие
и уж тем более не конфессиональные схемы, которые вы попытались ей
изложить (ни одну из них к тому же не разделяя), а ваш собственный
алгоритм, вашу работу с чувствами, со страхом перед черной бездной
смерти. Все люди смертны, и это всем известно. Как же они с этим
живут, как справляются? Как это делают самые близкие, самые
понятные, самые родные? Я еще маленький и слабый (каким бы взрослым
ни пытался казаться), они обязательно поделятся, утешат, научат… Ан
нет, потому что они сами боятся, ведь очень часто подростковый
кризис по времени совпадает с экзистенциальным кризисом у
родителя.
— Возрастной? Это тот, что экзистенциальный?
— Ну да, его еще иногда называют кризисом сорокалетия.
— Мне 41 год, — подумав, сказала мама. — И я действительно боюсь. Вы говорите — смерти? Может быть, хотя до этого я для себя определяла, что старения. Ну, если следишь за собой — а я слежу, — то видишь буквально каждый день, как старишься, изнашиваешься во всем. И с этим ничего нельзя сделать. И это бесит, если честно. Зачем тогда все?..
— А девочка Ваша еще напоминает…
— Да. Мне иногда просто хочется схватить ее и трясти, и кричать:
«Молчи! Молчи!»
— И размахивать при этом руками, как ваша мама тогда на даче…
— Да! Черт побери, да! Я не думала, но это, кажется, действительно
похоже.
— А ведь дочка здесь не только решает свои проблемы, но и дает вам шанс изменить схему. Прийти со своими чувствами и мыслями не только к ней, но и к той шестилетней девочке в чулане. Поговорить, обнять, принять, вместе почувствовать…
— И это поможет?
— Не знаю. Но уж точно не повредит.
Вот такие вот пироги. Почти пять часов работы. Потом они придут ещё и придут ещё.
И будем горевать, будем добаюкивать, будем много чего делать...
#жилабылаосень #алтай_ДАО #психология
|
</> |