«Предстояние»

just_hoaxer — 27.04.2010 Я посмотрел фильм Михалкова, «Утомлённые солнцем 2: Предстояние», и должен отметить, что трейлеры, при всей их колоритности, не передают, далеко не передают духа картины в целом. Некоторые впечатления от увиденного.

Фильм попрекают большим числом фактических ошибок, вроде того, что на третий день войны немецкие самолёты не могли бомбить лагерь, в котором был Котов, что немецкие танки не ходили на парусном ходу, что вряд ли кто из немцев в здравом уме гравировал сотни пробитых ложек пропагандистскими надписями. Это всё, конечно, оглупляет фильм. Но важно и другое: двойственность намерений Михалкова, Ну или его двоемыслие.

Михалков пять лет говорил, что снимает ответ на спилберговского «Райана». Это видно и в фильме, от заявки на эпичность, до прямой аллюзии — Арсентьев ищет рядового (б. комдива) Котова, как у Спилберга группа Хэнкса искала рядового Райана. Сейчас Михалков говорит в интервью, что его фильм «…об этой нашей войне, которая была здесь, уже мало кто знает, причем не только за рубежом, но и у нас», что фильм должны посмотреть школьники, молодёжь, чтобы узнать правду о войне.

То есть, с одной стороны, Михалков снимает эпический фильм. Эпический фильм всегда показывает типичное, он должен быть достоверен в используемых фактах, а если используется художественный вымысел, то он должен быть ограничен условиями фильма: «может, этого не было в данном конкретном месте, но это психологически поддержано и оправдано реальными событиями» (Н. С. Михалков).

А с другой стороны, Михалков наполняет фильм нетипичным. В том же интервью он говорит: «Историческая правда здесь меня не так интересует». Михалкову известно, что парусные танки — это, мягко говоря, чудовищная чушь. Наверняка ему об этом сообщили не только блогеры, но и люди, к которым он прислушивается. И то, что этот эпизод (как и другие подобные) остался в фильме, свидетельствует не о глупости Михалкова, и даже не об его упрямстве (мол, невместно убирать глупость, если даже она такова, на потребу каким-то там будущим зрителям шедевра), а о том, что Михалков считает такие приёмы необходимыми для целостности своего кинополотна. Если, с его точки зрения, дырявые ложки более выразительны «художественно», чем листовки с таким же текстом, он сделает бомбёжку ложками — вопреки исторической правде. Михалков не раз говорил, что снял не документальное кино, что там много вымысла: «Когда снимаешь такую картину, самое главное — знать, что ты нарушаешь. То есть нарушение, если оно есть, должно быть осознанным, а не по какой-то там темноте, серости, незнанию, непониманию, бесчувственности и так далее…».

Так что, если всё несуразное в фильме — есть «осознанное нарушение», то Михалков намеренно пренебрегает исторической правдой, и тогда нижеприведённый отрывок из интервью — издевательство над зрителями; а если всерьёз отнестись к словам Михалкова, допустить, что он верит в то, что говорит, то надо признать — он недееспособен (как кинорежиссёр, по крайней мере):

«Немцы оказывали огромное психологическое давление на изумленных жителей, граждан и солдат в том числе. К немецким танкам, которые могли на большой скорости идти по ровной местности, прицепляли большие полотнища, которые, как змеи, развевались по ветру. Это было невероятным зрелищем: люди на высоте 8–10 метров видели летящие на них в пыли свастики. За теми танками шла конница, все лошади были одеты в противопыльные маски, что создавало жуткое впечатление, а также на всадниках были противопыльные маски. Это были какие-то тевтонские рыцари, и на людей, которые никогда этого не видели, это оказывало абсолютно подавляющее впечатление, они зарывались в землю, сидели в окопах и выходили оттуда седыми… Было ли это везде? Нет, это было не везде. Но это было, и подтверждение этим фактам есть». (Lenta.ru)

Лежащие на бронетехнике для ориентировки лётчиков флаги со свастиками не должны превращаться в хоругви, или воздушных змеев, потому что так хочется Михалкову. Если Михалкову показали на картинке лошадь в противопыльной маске, то он не должен из этого создавать типичное для войны явление, как бы апокалиптично метафорически не гляделась бы подобная конница. Иначе трагедия превращается в фарс, а эпическая картина — в несмешную буффонаду.

Может быть, Михалков действительно заблуждается? Честно и искренне. Ну вот поверил он в то, что говорит, убедил себя, и теперь с обидой вчитывается в критику: «за что?! Господа, вы звери!» Может быть, Михалков на самом деле не осознаёт, насколько важно придерживаться верности деталей в фильме на такую тему? Может быть, он недоумевает — ну и что, что не было? Но ведь могло быть! А раз могло, и это так удачно кинематографически, почему же не использовать? Так же, наверное, создавали и фильм «Сволочи». И «Одна война» Глаголевой. И «Ленинград». И «Штрафбат» — все порождёны были по этому принципу — не было? но ведь могло быть? Значит лепим. Ах, не могло быть в принципе? Зрителю это не важно, это только паре дураков-историков важно. Это ж не документальное кино, это искусство иллюзии! Ведь мы хотели как лучше, чтоб пробрало! Причём вопросов ко всяким иностранным творцам, вроде Анно, снявшего «Враг у ворот» нет — обычное дело, клюкводелы делают всякое анно для клюквоедов. А вот вопросы к отечественным режиссёрам есть.

Теперь подробнее

Немцы

Рассмотрим, какими в фильме выводятся немцы — сами по себе и в сравнении с советскими воинами.

1. Эпизод с мостом. По мосту идут отступающие войска и беженцы. Мост должны взорвать наши сапёры, чтобы он не достался немцам. Волей режиссёра сапёры предстают дегенератами и врагами народа — один постоянно зырит из-под моста женщинам под юбки, второй забывает об им же обусловленном сигнале на подрыв, а самое главное, сапёры не дают людям переправиться, они хотят подорвать мост, в отличие от немцев — немцы летят на Ю-87. Ведущий говорит ведомому: «Не трогай мост, он нужен для наших танков». Мост был взорван. Тут же летят немцы назад, командир: «Клаус, что ты наделал, я ж сказал, не трогать мост». Тот: «Это не я, мы по берегу работали».

2. Эпизод с судном. Это один из самых ядовитых и духовитых эпизодов в фильме. Поэтому о нём подробно.

Летят над морем немцы на Ю-87, замечают судно с красным крестом. Из диалогов немцев становится понятно, что они не раз уже пролетали над этим судном, и не бомбили его: «Вилли! Вон опять то корыто! Наша учебная мишень! Смотри-ка, снова наши друзья с красным крестом…» Тут немец машет ручкой: «Алло! привет!» «Наше учебное корыто!»

Капитан судна об этом тоже знает — дескать, попугают и улетят. Кричит в мегафон: «Я предупреждал, они отрабатывают маневр, немцы нас бомбить не будут».

Дальше: командир группы: «По моей команде — учебная атака!». «Юнкерсы» проносятся на бреющем над судном.

Дальше Михалков формирует образ немцев-лётчиков, как прикольных таких военных ребят, которые говорят словами героев Ремарка, Буххайма и Хемингуэя: один из лётчиков улыбается и отдаёт шутливо честь со словами: «Удачи вам, ребята!». Стрелок ему говорит:

— Вилли, меня уже достали эти учебные полёты.

— И что ты предлагаешь, старик? Это же Красный Крест. Они под защитой Конвенции, мы не имеем права их трогать .

Дальше стрелок решил погадить на капитана судна сверху, а бесшабашный диалог рубах-парней продолжается:

— Что ты собираешься делать?

— Буду бомбить капитана вражеского корабля

— Ты с ума сошёл! А если промахнёшься?

— Поспорим?

— На что?

— На ящик «Вдовы Клико».

— Идёт!

Михалков как бы говорит зрителю: вы видите? Немцы просто играют. Это ж молодые ребята, у них никакой злобы к нам нету, они не бомбят, просто развлекаются, для них это спорт. Поспорили на ящик «Вдовы Клико» (а чего?).

Дальше один из эвакуируемых выстрелил из ракетницы и попал в немца, отчего ублюдок сдох. В отместку пилот, вопреки прямому приказу командира, запретившего атаку на корабль, налетает снова и колесом убивает капитана. После чего немец-командир говорит: ну, раз так, теперь придётся их всех уничтожить. И немцы судно бомбят и топят.

Итак, что внушает нам Михалков этой сценой:

1. Немцы суда с красными крестами не бомбили. Отрабатывали учебные атаки, но не бомбили. Немцы строго соблюдали Конвенцию, и санитарные суда не бомбили.

2. Немцы были вынуждены уничтожить судно, из-за того, что был убит стрелок. Если бы не было сопротивления, немцы бы никого не тронули. Максимум — насрали на голову. А в итоге тупые русские свиньи вынудили белокурых рыцарей Люфтваффе убивать раненых и детей. Немецкий командир лечит нервы, бухая из фляжки, лейтенант горько плачет от жалости.

Первое — это явная ложь. Фальсификация истории. Один из примеров: 7 ноября 1941 г. немцы потопили в Чёрном море санитарный теплоход «Армения». Не только по бортам, но и на палубе у теплохода были опознавательные знаки: красные кресты. Теплоход перевозил раненых из госпиталей Ялты и Севастополя, беженцев, на борту находились 7 тыс. Практически все они погибли.

С самого начала войны на всех санитарных судах (в т.ч. переоборудованных) стояли эмблемы Красного Креста, большие, именно для авиации. Тем не менее, немцы атаковали сан. транспорты «Чехов», «Котовский».

То есть, немцы срали на красные кресты, конвенции и прочее, и бомбили суда с красными крестами. Топили раненых, беженцев.

Гибель «Армении» известна каждому, кто хоть мало-мальски интересовался этой темой. Михалков утверждал, что была проведена огромная работа по изучению материалов. Значит, он не мог не знать, что немцы топили наши санитарные корабли. Следовательно, Михалков сознательно искажает действительность. Вымысел Михалкова насчёт того, что немцы не бомбили «красные кресты» — это уже не художественный вымысел, это фальсификация истории.

Религиозность

Религиозность в фильме нарочита. Сцена крещения героем Гармаша героини Нади Михалковой (напоминает финальную сцену из «Титаника»). Сцена, когда кремлёвский курсант молится в траншее вместе с сыном расстрелянного муллы. Сцена, когда бомба взрывает церковь, а икона остаётся невредимой. Нательный крест на груди у санитарки Арсентьевой (Котовой). А вот полковнику ГБ Арсентьеву звонят, он просыпается и первым делом надевает нательный ключ (Берия, понимаешь, ловец человеков, а Арсентьев — апостол Пётр у Михалкова получается). Слишком навязчиво Бога продвигает Михалков. Чересчур показушно.

Перебор — отсутствие чувства меры — отторжение. Навязчивость режиссёра, тычущего в зрителя примерами проявления религиозности вызывает такое же чувство недоверия, как навязчивость советских режиссёров, тычущих в зрителя проявлениями партийности. Там мудрые комиссары и политруки, тут мудрые гармаши и сыновья расстрелянных мулл.

А между тем, молитва героя Сергея Бондарчука в «Они сражались за Родину» — всего лишь эпизод, а не лейтмотив — трогает за душу куда сильнее, чем все религиозные «мессиджи» Михалкова. Потому что у Бондарчука хватило чувства меры. Когда в тёмном небе горит одна звезда, она ярче сотен звёзд. Сотни звёзд — это всего лишь звёздное небо, а одна звезда во мраке — надежда. Это если о символизме.

Символизм и связи

Фильм начинается в того, что Котов спит и видит сон, где он у Сталина на даче. Шутка режиссёра — на фоне торта со Сталиным титры: «режиссёр Н. Михалков», потом «генеральный продюссер Н. Михалков». Стоит Берия, удит рыбу — как бы ловец человеков (занятно, что арестованному в 1936 г. Котову снится сон о Берии, который стал главным чекистом и оказался в Москве при Сталине только в 1938 г.). Сталин, чтоб разрезать торт, вынимает из салфетки не столовый, а кривой нож с пятнами крови на лезвии (абрек!), и предлагает: «съедим Сталина». Испуганный Будённый предлагает это сделать содрогающемуся от ужаса Ворошилову, тот отказывается… Сталин-провокатор хехекает: «Не хотите есть товарища Сталина» и сам нож в свои руки. Ну тут Котов начинает топить Сталина в торте.

Подъём в лагере. Крупно: свешивается с нар рука зека с кукишем.

Забавно, что Олег Меньшиков играет Арсентьева, сыграв в своё время Артеньева в «Моонзунде».

Кремлёвские курсанты в кузовах грузовиков — как юнкера из «Сибирского цирюльника» в начале фильма, в поезде. Молодые, смешливые, и курсанты, и юнкера — будущая военная элита империи.

Приход колонны курсантов — как приход эльфов на подмогу защитникам Рохана.

Ну а если серьёзно, то сцена с курсантами, которая многими воспринята, как чуть ли не единственная здоровая в этом больном фильме, едва ли не вреднее и ядовитей остальных.

Ключевая сцена

Старлей Изюмов (воплощённый Мироновым, который сыграл в первом «УС» восторженного юного танкиста-лейтенанта, вживую увидевшего легендарного комдива Котова), ходит перед строем штрафников с чашечкой, попивая на ходу — как типичный американский командир в типичном американском фильме. Чашечка — одна из героинь эпизода. На ней постоянно фокусируется камера. Один из штрафников говорит: «хорош сказки рассказывать, оружие дай, я ж всё-таки командир Красной Армии». В ответ Изюмов закатывает блатную истерику, в ходе которой сморкается в ладонь и вытирает сопли об инициативного штрафника. Миронов играет просто идеально для этого фильма: орёт, таращит глаза. Оружия не даёт. Сражаться придётся сапёрными лопатками.

Приходит коллона курсантов — в идеальном порядке, с песней, со своим оружием. Командует ими молодцеватый капитан. Ну и как же Михалков мог упустить возможность показать, как опытный офицер-фронтовик ставит на место не нюхавшего пороху паркетного капитана? Капитан подзывает старлей Изюмова к себе. Тот подходит не спеша и недовольно бурчит: «Это чё такое? Чё эт за цирк?» (это всё перед строем курсантов). Капитан наглеца, естественно, обрывает и требует обратиться к нему, как положено. Старлей юродствует, а потом кричит на капитана: «Во-первых, мне насрать, в каком ты звании»… Штрафники довольно регочут. И только потом Изюмов изволит объяснить, что назначен «начальником укрепрайона на этом участке», все ему подчиняются. «Ты хто такой ваще», — спрашивает старлей у капитана. «Я командир кремлёвских курсантов! перед тобой элита Красной Армии», — несёт чушь капитан по воле Михалкова. Герой Миронов ёрничает, дескать, у нас тут не Красная площадь, парадов не предвидится, куда мне твою элиту девать? (Это говорит командир, к которого нет оружия для части своих бойцов, и которого назначили обороняться с довольно малыми силами).

Становится ясно, что Михалков то ли не в курсе, кто такие были «кремлёвские курсанты», то ли снова сознательно вводит зрителя в заблуждение ради «художественности».

Дальше вообще начинается пошлый цирк, определённо напоминающий сериал «Штрафбат». Штрафники запускают китайскую пиротехнику, дескать пошутили — салют в честь прибытия курсантов на передовую (конечно же все курсанты во главе с командиров валятся в грязь). Тот самый штрафник, о шинель которого Изюмов вытер сопли свои, подходит по очереди к курсантам и предлагает: «Давай меняться, я тебе лопатку, ты мне винтовку, зачем тебе винтовка, ведь тебя всё равно убьют». По мнению Михалкова, это очень символично, готично и, главное, правдоподобно — вот она, сермяжная окопная правда.

После боя — все курсанты (кроме героя Артёма Михалкова) погибают. Крупным планом показывают руку с идущими часами (символично-метафорично), потом ещё одну — на ней мужские часы и женские, это немецкая рука (для верности рядом — маузеровский карабин и немецкая каска).

Следует монолог старлея Изюмова о бездарности командования и лично товарища Сталина. Монолог года так из 1991-го:

— Там вообще, в Кремле у них кто-нибудь понимает, как с немцем воевать-то, как его бить-то?

— Сталин, — говорит боец.

— Чё? — Пучит глаза старлей? — это какой мудак тебе сказал?

— Вы же говорили, товарищ лейтенант, — отвечает боец.

После этого старлею остаётся только застрелиться, что он и делает. Прилетает одинокий Ю-87 и посыпает дырявыми ложками бывшего комдива Котова.

Завершение этой ключевой для фильма сцены на самом деле сильное — трупы курсантов, лежащих на поле, запысает снегом, и вот уже чистое поле. Это, без дураков, сильный кадр, напоминающий прежнего Михалкова. Но бездарность и лживость как фильма в целом, и сцены с боя с танками настраивает на такой лад, что действительно удачные, сильные моменты — не более чем ложка мёда в бочке дёгтя, оценить можно только умозрительно, прочувствовать не получается.

Почему я написал, что эта сцена — вредна. Из фильма Михалкова молодёжь, которую он так хотел просветить, узнает, что кремлёвские курсанты прибыли на огневой рубеж, и сразу все полегли. Дескать, бессмысленна была гибель 240 молодых парней.

В основу сцены с курсантами Михалков положил повесть К. Воробьёва «Убиты под Москвой». В повести рота курсантов во главе с капитаном Рюминым встаёт на передовой с ополченцами:

При встрече с капитаном Рюминым маленький, измученный подполковник несколько минут глядел на него растроганно-завистливо.

— Двести сорок человек? И все одного роста? — спросил он и сам зачем-то привстал на носки сапог.
— Рост сто восемьдесят три, — сказал капитан.
— Черт возьми! Вооружение?
— Самозарядные винтовки, гранаты и бутылки с бензином.

Повесть недостоверна исторически, т. к. кремлёвский полк занял в полном составе свой участок обороны (между 2 кавкорпусом Доватора и 316 стрелковой дивизией Панфилова). Ну и Михалков весьма повесть переосмыслил, преумножив и закрепив неправду.

А как было на самом деле?

Полк кремлёвских курсантов (Отдельный кремлёвский полк) воевал с 12 октября по 2 декабря 1941 года. И воевал он геройски, потеряв почти половину своего состава.

Вот что пишет А. И. Карцев о первом боестолкновении полка с противником:

12 октября передовые отряды 4-й танковой группы немцев атаковали рубеж, обороняемый кремлевскими курсантами, но были остановлены. Предприняв контратаку, курсанты отбросили врага и взяли первых пленных. Залогом успеха стал результат изнурительных работ курсантов по инженерному оборудованию взводных и ротных опорных пунктов и грамотной организации системы огня в каждой роте и между батальонами. […] Несколько дней подряд повторялись атаки превосходящих сил гитлеровцев на оборонительные рубежи, занимаемые курсантским полком. Были жестокие бомбежки, артиллерийские налеты и минометные обстрелы. Но все безрезультатно.

Подробнее о том, как воевал кремлёвский полк, рекомендую прочитать в статье А. И. Карцева «Забытый полк» на ArtOfWar.ru.

Так что эти молодые парни не погибли напрасно, а почти два месяца сражались стойко и умело, защищая Москву.

Правда жизни

Помимо уже вошедших в историю киноматографа парусных танков и гадящего бортстрелка, кудрявого Меньшикова и бомбёжки дырявыми ложками, хочу отметить дичайшую сцену с опросом Арсентьева Сталиным. Это когда Сталин заставляет Митю играть на рояле — подарке испанских коммунистов. Митя при каждом к нему вопросе порывается вскакивать, а Сталин ему: «продолжайте играть… нет-нет, вы играйте дальше, у нас просто разговор». А разговор у них забавный:

— Насколько нам известно, вас связывали с Которым личные отношения.
— Личные отношения... тов. Сталин…
— Да-да-да они не могли быть хорошими, это понятно. Про это тоже знаем. И потом, кажется, вы руководили его арестом. Я правильно помню?
— Правильно помните, товарищ Сталин
— Правильно, товарищ Арсентьев. Правильно, блядь.


Заключение

Михалков сварил суп из одних специй.

Он и не ставил перед собой задачи снять действительно серьёзное кино о войне, на уровне «Живых и мёртвых» или «Они сражались за Родину». Хотя бы на уровне кинофильма «Спасение рядового Райана». Михалков решил снять кино, полное воззваний, деклараций и метафор. Фестивальное такое кино. Оскароёмкое.

Он такое кино и снял. Другое дело, что оно — несъедобное.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив