Посрамлённый Калиостро

gallant_age — 27.05.2011 Продолжая рассуждения о фильмах Марка Захарова, мне следовало бы в хронологическом порядке заняться «Тем самым Мюнхаузеном», но сперва надо бы перечесть пьесу Горина, да собраться с силами, чтобы отбросить брезгливость перед достославным творением Марка Захарова... Нет у меня сейчас ни времени на перечитывание, ни сил на преодоление отвращения, потому перескочу-ка я этот фильмец, а заодно и следующий, и заговорю о «Формуле любви». Надеюсь, у присутствующих возражений не возникнет, ибо «Уно, уно, уно ун-моменто» огненными буквами бесконечной любви запечтатлено в сердцах миллионов советских граждан, кои посейчас проживают и там и здесь.



Собственно, на это можно было бы закончить, потому как «формула любви», предложенная Марком Захаровым, исчерпывается «уно моменто», больше ничего в кружащихся от любви головах не запечатлелось (ну, к сему можно прибавить пару застольных бон-мо в исполнении Леонида Броневого, но больше уж точно нечего). Однако по занудству своему я всё же разберу этот фильм.
Для начала напомню литературную основу фильма. Это повесть А.Н.Толстого, написанная в традициях стилизаторской прозы «серебрянного века» русской культуры и первоначально называвшаяся «Лунная сырость». Позже автор немного переработал её, смягчил элементы хоррора, усилил меланхолическую интонацию, назвав новую версию «Граф Калиостро».
Алексей Толстой начинал карьеру прозаика с литературных виньеток, которые могли бы служить поясняющими текстами к изящным рисункам художников Мира Искусства. Да и позже он предлагал публике изысканные развлечения в галантном духе – например, такова очаровательная и нежная пьеса «Любовь, книга золотая» в духе Мариво, которая, может быть, где-то и ставилась, только я, к прискорбию своему, никогда о постановках не слышал.
В общем, при написании «Лунной сырости» Красный Граф не был новичком в стилизациях XVIII века, но он попытался решить заодно и другую задачу: сразиться со своим однофамильцем и тёзкой А.К.Толстым на общем литературном поле.
Помимо всего прочего, А.К.Толстой вошёл в историю русской литературы как автор трёх «страшных» рассказов, один из которых стилизован под романтические ужасы Э.Т.А.Гоффмана, другой является развёрнутым комплиментом английской «готической» литературе, а третий, опирающийся на опыты Проспера Мериме, предвосхищает литературный «хоррор» ХХ века. Вот с этим третьим рассказиком, с «Семьёй вурдалака», и сразился Красный Граф.
В русской литературе с ужасами плохо. Начиналось вполне уверенно, красиво, мощно – Сомов, Погорельский, Пушкин, Гоголь, но после «Двойника» Достоевского что-то сломалось в душах русских писателей. Им стало страшно пугать. Весь ужас великой русской литературы переместился в социо-психологический дискурс, так что самое страшное, чем русские писатели запугивали несчастного читателя своего – это кошмары душевной деградации и социального вырождения. Трудно сказать, чем была вызвана такая кособокая деформация русской литературы. Вероятно, Правительствующий Синод, осуществлявший цензорные функции, категорически возражал против изображения внешнего зла. Но это всего лишь предположение, а факт тот, что «Семья вурдалаков» так и осталась стоять особняком посреди обширной русской литературы и в силу своей уникальности неизменно привлекала внимание знатоков и любителей.
А.Н.Толстой решил написать хоррор – и написал. Удачно. Повесть отвечает всем канонам литературы «хоррор», ужасы там отнюдь не картонные и страх не декоративный. Впрочем, «Лунная сырость» не стала эталоном хоррора, ибо Красный Граф не смог удержаться от того, чтобы не внести в текст изрядную долю меланхолической ностальгии, в результате чего повесть из чистого «хоррор» соскользнула в область «тёмной фэнтази». «Лунная сырость», она же «Граф Калиостро», получилась слишком изысканой, слишком поэтичной для пробуждения голого страха. Страх в тексте «Графа Калиостро» оказался эстетически остранён, и потому «Семья вурдалака» осталась Номером Первым в кратком списке русских хоррор-текстов.
Если бы о повести А.Н.Толстого рассуждал Виктор Шкловский, он непременно сказал бы, что «Граф Калиостро» располагается на скрещении «Бабушкиных россказней» Мельникова-Печерского и «Обезьяней лапы» Уильяма Джейкобса, но я не Шкловский, и потому ограничусь личным воспоминанием о том, как ясным майским полднем в любимой моей библиотеке Дворца Культуры Станкозавода (что в славном городе Рязани), сидя на узком облупленном подоконнике в узком проходе между уходящими под высоченный потолок старыми книжными полками, всё никак не мог оторваться от растрёпанного тома Собрания Сочинений и холодок восторга пробегал у меня по спине. Книгу можно было взять домой, но я не смог остановиться, пока не дочитал. До сих пор не оставило меня ощущение чуда.

(продолжение следует)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив