Последняя часть

Ничего не происходит. Прошло два дня. Прошла два дня.

Думаю, что если бы мне предложили поселиться в тайге и взять с собой некоторые вещи, я взяла бы с собой пару-тройку разных сетей, дробовик, тозовку, пару ящиков патронов и дроби, топор, точило для топора, ножовку, ящик спичек и 20 зажигалок, 40 катушек капроновых ниток, набор иголок, два мешка соли и одежду на первое время.

Больше ничего. И я бы выжила. Долго.

Но дробовика нет, сети нет, есть только ноги, немного соли, спальник, два мусорных пакета и спички.

Завтра я съем последнюю резервную гречку. Сегодня у меня еще с утра было какое-то паршивое чувство. Одно дело, когда ты идешь и знаешь, что впереди еще 3 дня, и совсем другое, когда понимаешь, что факторий должен быть сегодня, по всем расчетам еды, по рельефу, по поворотам реки.

Должен быть факторий. Но его нет. Нет.

А я, глупая, так тщательно причесывалась и умывалась сегодня утром, как же, ждала встречи людей… Но я прошла вырубленный пустырь с двумя полуразвалившимися сараями и кусками толи. Ничего там не было, кроме большого количества бочек. Это не могло быть факторием никогда. В голове все долбится та фраза из отчета Сергея Офицерова: «В фактории камень есть почта и магазин. На попутном катере можно уплыть в Волочанку», отчет датирован 99-м годом. Я не жду катера, я жду просто избушек, хоть чего-то… Каких-то признаков развитости человека. Видимо, тот, кто работал на этом пустыре в этих сараях, ездил в факторий ночевать, решила я. Шла дальше.

Ела голубику для заполнения желудка. Думала о человеке как явлении.

На другом берегу добротный домик с покрашенными в голубой цвет окошками. Домики если и строят вне населенных пунктов, то далеко от таковых. Надежды ушли. Река всё петляет, временами уходя то на север, то на юг. Вдали виднеются Путораны.

Я размышляю о хлебе насущном. Завтра последняя гречка. Фактория нет….

Отче наш, сущий на небеси… (написано в дневнике расплывчатым, крупным и корявым почерком.)

очередной

(здесь почерк четкий, круглый и аккуратный)
Вот так вот оно и бывает – попросишь у Бога помощи, и Он тебе рррраз – и подкинет её…

Набрела на избу. Да не просто избу, а избу каких-то рыбологов (так я решила вначале, позже рыбологов зачеркнула и подписала «рыбаков-охотников»). Я увидела очертания избы на высоком обрывистом берегу издалека, с огромного плеса очередного изгиба реки. Долго всматривалась, не веря. Взобралась по окраине склона, пошла лиственничником. Уедалась голубикой, не особо торопясь, отлично понимая, что сейчас от скорости моего добирания до избы или ее отсутствия не изменится ничего. И вот… Овраг, очередной литр съеденной голубики, и медленными кругами я подхожу к Дому… Так похоже, что люди здесь ЕСТЬ. Это похоже и издалека, и вблизи. Я почти уверена, что они здесь есть. Висят сети. Лежит лодка. Свежие тропы по кустам. Стружки, едва начатое строительство чего-то еще. Обхожу дом не торопясь. Хм… Дверь заперта на гвоздик… Значит, никого. Может, ушли на время? Отпираю. Захожу. Открываю припертую палкой внутреннюю дверь…

Хлеб!!! Пол буханки немного отрезанного хлеба стоит на столе, две кружки с недопитым чаем. Хватаю хлеб: он твердый, как кирпич. Вгрызаюсь в него, поняв по твердости, что люди не рядом.

Здесь есть ВСЁ!...

Здесь еда!
Антикомарины, да и самих комаров в доме нет. Сегодня, как себе и обещала, я здесь ночую. Уже почти вечер, солнцу осталось сантиметров десять до горизонта. Сегодня-то я могу позволить себе днёвку. Есть здесь кофе, стоящее рядом с хлебом на столе, есть сухое молоко, консервы, крупы, ролтон, аптечка… Всё, в общем, есть.

Рыбологи обладают огромным количеством сетей и ведут дневник – когда, сколько и чего поймали и какая погода. Усаживаюсь на кровать, скинув сапоги, пролистываю дневник. В нем не написано, сколько ещё до фактория, но здесь я отдохну, поем и теперь смогу идти хоть до Волочанки пешком…

Ур-р-р-раааа!... Ликую.

Последняя запись в их дневнике – 19.05.10.

Спасибо, рыбологи, вы уж простите, я немного поем…


Прочла весь дневник. До Камня отсюда ходят пешком, но, судя по дневнику, население там, как и здесь, непостоянное. Где-то в лесу владельцы Дома прорубили дорогу напрямую в Волочанку. «Дорогу жизни», как они сами ее назвали. Увы, дорогу эту, видимо, я не найду. Разглядываю Дом. Всюду порядочек, и жизнь людей здесь так видна. Я прямо вижу, как здесь, при свете этой керосиновой лампы в холодную полярную ночь, обувшись в эти валенки, сидит крупный рыбак в камуфляже и вот этой ручкой пишет дневник – «Сегодня рубили дорогу жизни. Приходил Вася с фактория. У них закончилось масло, а у нас еще есть», «Сегодня утром вышел – а внизу плывёт волк. Пока прямо в трусах бегал за ружьём, он убежал», «Сегодня вытаскивали сети. 432 налима, 235 тайменя, 43 гольца.» «15 октября. На термометре 6. Ну и октябрь! Когда же зима?» А в стоящей посередине буржуйке между тем трещат теплыми огненными звуками сухие дрова. А над буржуйкой на проволоке сушатся верхонки и носки.

Да, у них трещат и сушатся… Встаю, пытаюсь в домашней, такой непривычной безветренной тишине развести огонь в буржуйке. Не получается. Пытаюсь есть. Еда не доставляет никакого удовольствия, не лезет.

М.б. в Волочанку я пойду пешком, это не меньше недели. Дорогу, прорубленную в лесу, я не найду. Вообще, в дневнике много всего написано о рыбе, погоде, олене, которого здесь называют «диким» и волках, которых здесь уйма, судя по дневнику и по следам. Да, действительно уйма. А дневник с короткими записями по две строчки в день – это целый роман тундряной жизни. Я проваливаюсь в эту жизнь с головой.

А теперь ложусь здесь спать, так и не воспользовавшись возможностью попить горячий чай с сахаром, так как на еду мне по фигу почему-то, а завтра я решу, что брать. Жаль, здесь нет карты. Завожу стоящий на письменном столе будильник. Заворачиваюсь в три местных одеяла. По-домашнему тикают часы, тепло, нет ветра и нет привычного вечного жужжания комаров вокруг спальника.

Ну, спокойной ночи, давно я не спала с подушками и одеялами…

очередной

С добрым утром!...

Ну вот и настало такое удивительное утро, утро в Доме. Ночью я проснулась и слегка испугалась – что это такое – сбоку что-то темное, над головой темное?... Я привыкла, просыпаясь, видеть небо. Я что, в пещере?

Сообразив, уснула. Второй раз проснулась оттого, что мне снились ручьи. Многочисленные холодные горные ручьи, из которых я пью такую вкусную воду. Жажда. Желудок успел забыть, что это такое – ужин, и на переработку пищи требовал воду.
Нужно было вставать и идти вниз с горы к реке.
Ночи сейчас уже сумеречные. И вот удивительно – как мне не хотелось выходить из дома! Мало ли кто там снаружи – может, зверь какой… А ведь я столько ночей провела на улице!

Все-таки вылезла. Странно, рыбаки здесь столько живут, а ступенек по крутому берегу-обрыву я не нашла. Пришлось с двухлитровой кружкой карабкаться по каменистой осыпи, держась за кусты.
Пила разведенное сухое молоко. Снова уснула.
Проснулась сейчас явно поздно. Но это ничего, до Камня тут несколько часов, а ночую я сегодня на Камне. Отсюда, пожалуй, возьму только спички, немного сухого молока, один ролтон и хлеб. Кордон 15 лет как нежилой. Но я там все забрать не смогла, думая о подобных мне в будущем. А здесь что-то взять – всё равно что своровать, это все чьё-то. Но я им напишу объяснительную.

Здесь у ребят есть всё для изготовления отличного плота – камеры трактора, доски, гвозди, топоры, что очень важно – пенопласт, но я как-то теперь боюсь воды. И осознание, что по воде Камень-Волочанка 3 дня (из отчетов Офицерова), а берегом неделя, меня тоже как-то не очень провоцирует на плот. Поэтому я делаю себе хорошие стельки из местного войлока, обматываю ноги в голенях ватой (кровавые мозоли как раз в голенях). С присущей мне редко, но все присущей женственностью навожу в доме порядок и оставляю на столе письмо следующего содержания:

«Многоуважаемые ХОЗЯЕВА!

Чтобы Вас не возникало вопросов «кто ел из моей чашки», «кто сидел на моем стуле» и «кто спал на моей кровати», сообщаю Вам, что это вовсе не Маша, а Юля. В своем одиночном походе Лама-Волочанка я потерпела кораблекрушение, потеряв всё, что было, много дней пройдя пешком, проводя ночи в лесу и питаясь ягодами, грибами и немногочисленной сохранившейся едой, я набрела на Ваш Дом.
И я не могла не воспользоваться возможностью спать и есть в Доме.
И я спала на Вашей кровати.
И я ела из Вашей чашки.
Я не могу благодарить Вас за гостеприимство, так как меня сюда никто не приглашал, но я благодарю Вас за Дом и прошу у Вас прощения за съеденную и взятую с собой еду.

С уважением, Юля из леса»

очередной

Вчера был первый день похода, в который расстояние до цели сократилось на ноль километров, хоть я и шла.

Да, я пошла вчера дальше. По руслу. При этом успела заметить уходящую в лес «дорогу жизни», ту самую, описанную в дневнике как «дорога в Волочанку напрямую».
Примерно через час-полтора на другом берегу реки я узрела 4 домика.

Судя по отчетам Офицерова («есть почта и магазин») это не могло быть факторием.
Но в моей голове всё копошились другие мысли, мыли о дневнике рыбаков: «на Камне полно народу - пацаны приехали на налима», «на Камне поселились такие-то, хорошо – веселее будет», «Саша пошел на Камень». Фразы из дневника как раз и сбивают меня с толку. Именно по этим, дневниковым фразам я предположила, что домики эти и есть Камень, и всё никак не идут из головы «дорога жизни», река с крупной галькой берегом и плохо проходимой тундрой верхом делает уж слишком большие извороты…

Что мне нужно было от фактория? Прежде всего, еда. Был изначально такой расчет – до фактория. Потом, я очень хотела помыться и постирать вещи… И надеялась на попутную лодку. Не катер, просто лодку. Но тут фразы из дневника…
Дорога жизни.
Я развернулась. Я пошла к Дому, как к себе домой. Это несколько часов назад. Я пришла. Я растопила печь. Я постирала все вещи. Я помылась, согревая воду в чайниках. Я приготовила вкусные макароны с приправами и чай. Я заправила постельное белье. Я снова спала в Доме. Я поздно проснулась. Растопила печь. Испекла голубичный пирог. Позавтракала.
Дорога жизни.
Совсем не хочу из Дома. Это уже будто мой Дом, как же хорошо мне в нём.

Дорога жизни. Тундрой. Я прошла по ней немного. Там, где мужики её рубили, она видна очень хорошо – чёткая тропа. Но что дальше? Дальше она вполне может затеряться в тундре. Конечно, в случае, если затеряется, я смогу уйти восточнее к Хете. Но в тундре гнус. Гнус – это не комарики. Гнус – это что-то ужасное… Это серое персональное облако из мелкой-мелкой мошки так плотно обсаживает меня, что я вся серею, и она, эта серая сплошная масса, ползёт. Они очень маленькие, эти мошки, и они заползают под одежду, как бы плотно она не была заправлена, они заползают в штаны, заправленные в носки (а сверху еще штаны и еще носки). Кусая, они оставляют запекшуюся кровь. У меня все тело в кровавых коростах. Гнус невозможно терпеть…
И потом, что, если я потеряю дорогу в тундре? Даже от крупного внедорожника следов здесь почти не видно – мох и кусты выпрямляются. Я боюсь идти тундрой.
Есть другой вариант. Плот. Я уже писала, что для плота тут есть всё-всё-всё. Но что-то и на воду мне не очень хочется, так много раз в жизни вода чуть не убила меня.
Я боюсь воды.
Но я проверила плавучесть пенопласта. Она отличная. Хета здесь аки Мана в устье – спокойная и широкая. Плыть 4 дня. Я могу плыть и сутками. Весло здесь есть. Неизвестно – что опаснее, тундра или плот.

Я принимаю решение – я делаю плот.

очередной

Три ночи я провела в Доме. Три. И жила бы там ещё, если бы не мысль, что обо мне уже могут начать беспокоиться (как показала впоследствии практика, в этот день никто ещё и не думал беспокоиться).
Вчера, проснувшись в невероятной неге вся чистая, на мягкой кровати, я целый день играла в моделиста-конструктора. С утра было холодно и дождь, поэтому пилила, прибивала и конструировала я прямо в Доме. Очень уж я люблю пилить, строгать, прибивать и вообще строить. Параллельно иногда подтапливала печь, заварила очередную кружку «Брук Бонда» и выпекала очередной голубичный пирог. Пирог получался ну очень вкусным, и из всего большого выбора еды мне все время хотелось именно этого пирога. Временами по каким-то нуждам (за гвоздями, голубикой, досками, дровами) я выходила из жарко натопленного Дома и с высоты своей горы осматривала раскинувшуюся внизу голубыми петлями по тундре Хету. Как спокойно, как хорошо, как просторно и свободно!... И здесь очень далеко, на очень много километров нет ни души. Мой Дом… Сложно передать, что я испытывала, хозяйствуя на этой точке.

Изначально за целый день мой была сконструирована штука полукилевая с большой плотообразной платформой. Киль я делала, глядя на очень большую сегодня волну. Но вечером, когда всё уже было прибито, привязано и спущено к реке, меня вдруг осенило. Вот дура! Какой киль! Какая палуба! И я, вооружившись выдергой, всё сколоченное за день разодрала и за три часа соорудила… Катамаран.

Прибила и привязала весь пенопласт к двум трехметровым доскам и доски скрепила тремя поперечными досками. Все. Готово. Посадка на рюкзак. В Волочанке хозяевам отдам их доски и пенопласт.

Солнце тем временем очень уверенно спускалось к горизонту и краснело. Поставила себе план – ночевать в тех четырёх домиках.

Уже по темноте снова тщательно убрала Дом, такой родной, такой теплый, и выплыла вдоль берега дальше. Ох, какой момент – когда я оттолкнулась веслом от дна и сквозь прозрачную воду увидела под собой холодную глубину. Глубину между досок «катамарана». Ноги висят над водой.

Страшно-то как! И как неудобно с одним веслом! И маневренности никакой. Решила сбегать за вторым веслом и соорудить байдарочное. Пришвартовалась. Пошла к Дому. Как же больно ногам в голенях, когда складка сапога упирается в кровавую мозоль!…

Совсем стемнело. Где же уже Дом? На востоке на тёмно-синем небе зажглась звезда. Одна-единственная, но какая яркая звезда! Первая заполярная звезда, она знаменует конец полярного дня. Глядя на звезду в небе, иду такой знакомой галькой.

Но где же Дом?... Стоп! Этого поворота я не помню! Я не шла здесь вчера, когда возвращалась! Кажется, я прошла подъем. Залажу на гору. Сумерки. Темные кривые лиственницы, заболоченная тундра. Где же мой родной, хороший, где мой Дом?!...

Совсем темно. Спотыкаюсь, проваливаясь в ямы и вскрикивая каждый раз, когда сапог снова врезается в мозоль, нахожу во тьме квадратные очертания, добегаю. Отпираю лично закрытый гвоздик. Скидываю сапоги и одежду. Спать-спать-спать-спать, утро вечера мудренее. Я никуда сегодня не поплыву, ну уж нет… Я Дома… Запираю на засовы обе двери, укутываюсь на мягкой кровати в одеяла…

очередной

Утро оказалось погожим. Но течение 0,5 м/час. С муками, пополам с бечевой дошла на своем «катамаране» до 4-х домиков. Да, это был Камень. Давно. Теперь это огромный пустырь с то тут, то там валяющимися грудами ржавых бочек и остатками домов.
Ужасно. Ужасно не то, что за 10 лет от фактория ничего не осталось, ужасно как люди сейчас здесь живут и как хозяева моего Дома с этими людьми общаются. Страшный бардак, всё грязное, скомканные одеяла на полу, разбросанные игральные карты и сигареты «Прима», порножурналы и порнопостеры 2007 года. Много порно, грязного и отвратительного.
Фу!...
Даже местную еду брать противно… Это место - просто притон бомжей, самый опустившихся бомжей…
Фу-фу-фу.
Взяла все же 1 кг гречки. Больше ничего полезного не нашла.
На стене одно из домов висит рисунок этих четырех бомж-жилищ и подпись: «кАминь». На столе письмо туристов из Томска. Благодарят за приют и за баню. Да, баня… Маленькая такая… Люди из моего Дома, пока не построили свою, сюда мыться ходили. Но какие же люди в моем доме отличные Хозяева, какие Люди!... А эти…

Снова сажусь на своё сооружение. Рюкзак засунут в белый мешок для картошки. Сидя на этом мешке и опуская весло то с одной стороны «ката», то с другой, точно перпендикулярно берегу за час с лишним переправляюсь на «свой» берег обратно. Ну надо же! Течения нет вообще, оно не снесло меня даже на метр. Бросаю конструкцию вчерашнего дня на высоком заметном берегу – хозяева увидят и найдут. Снова иду пешком.
М-да… Еще 4 дня идти… А то и пять…

очередной

Нет, сказать, что день в постройке лота прошел зря, я никак не могу.
Прежде всего, я невероятно отдохнула. Я очень люблю пилить, прибивать, клеить и ещё что-нибудь там мастерить, и в совокупности с Домом это был очень счастливый и самый длинный день похода.
Но «катамаран» провёз меня не больше 8-ми км. Но зато с Камня я добыла свежие сапоги. Снова аккурат моего размера, но с толстой, почти деревянной, прибитой и пришитой широченной подошвой и кожаным голенищем. Вот это мечта для гальки!
И я прямо полетела, а не пошла в таких сапогах.

Спала в ольховнике. Утром в ливень накрылась спасательным одеялом, но как-то всё же мокровато стало. Спустя 2 часа после подъёма, когда дождь кончился, узрела вдали домик. Да, очередной домик – сколько их ещё?

При своём очень плохом (-4,5) зрении я с огромных расстояний в густом лесу всегда вижу и идентифицирую дома как дома.

Дом ещё издалека показал своё нежилое состояние, поэтому, прежде чем зайти, около полутора часов объедала голубичные плантации. Наконец зашла в явно разодранную каким-то зверем дверь. В сарае-веранде ничего, кроме банки сухого молока. Заношу её в дом. Как хорошо хоть немного посидеть без гнуса. Прочитала лежащий на полочке дневник. Взяла здесь же лежащую книгу. И… Зачиталась… Захлопнув книгу на последней странице, укорила себя за безделье, и, прикрыв дверь, продолжила путь. За этим домом в Хету впадает широкая река. Примерно час ушло на форсирование. Перешла вброд, выбрав самое широкое и мелкое место, и даже при этом ушла в воду гораздо выше, чем по пояс. Несла рюкзак над головой.

_______________________________________________

23 августа 2010.

Двадцать третье августа. Волочанка.

Ровно тридцать дней понадобилось мне на преодоление этого пути. Я не ждала Волочанки сегодня. Я брела своим берегом, думая о всяком разном, только не о Волочанке, только не о количестве дней впереди, не о количестве километров кустов, топей и болот. Видела волка – только второго волка за столько дней. Он убежал от меня. Я шла, шла, шла. И тут.. Мне показалось это невероятным, немыслимым и нереальным, - зелёная лодка с мотором у берега. Да-да, зелёная лодка с мотором! Не будь здесь этой лодки, я прошла бы мимо столба с кабелем в кустах, приняв его за обычный здесь уже остаток человеческой деятельности. Но есть лодка – есть и люди. Я пошла вглубь, в кусты. Искать обладателей лодки. Дома с берега видно не было – дом оказался существенно дальше, длинный –длинный тротуар из плющенных бочек провёл меня кустами, через мост мимо большого озера и вывел к трём человеческим постройкам.

Как-то неловко. Вот зайду я – и что скажу?...

Потопталась на пороге. Зашла, отогнув край одеяла на двери. Сказала «тук-тук-тук», а когда вышел мужчина – «здравствуйте». Ну что тут ещё скажешь?...

Мужчина отреагировал совершенно естественно:
– Здравствуйте! Проходите!

Прошла. Первый мой вопрос:
– Сколько ещё до Волочанки?
- До Волочанки? Ну, 50 километров.
.- А-а-а-а… Пятьдесят…

Второй вопрос:
- А какое сегодня число?
- Двадцать третье.
- Двадцать третье? Да?... Уже?... Ну надо же…

Эта фраза возвращает меня в мир людей. В мир числовых измерений.

Мужчина не задавал дурацких вопросов, а сразу пригласил сесть и со всего дома начал стаскивать еду. В разговоре всё и выяснилось. В длинном разговоре, первом за 30 дней. О тундре. Об оленях. О Волочанке. Обо мне. О мужчине и о его сыне-старшекласснике, копошащемся в соседней комнате. Меня никто не расспрашивал ни о чём, я говорила только то, что сама хотела сказать и спросить. Я гладила двух больших и добрых лохматых собак. На столе коптила керосиновая лампа.

Мужчина однозначно сказал, что пешком одну в Волочанку он женщину не отпустит. Я хмыкнула про себя – «чего это женщину, я видела себя в зеркале на Камне – конечно, не юная особа, но, даже похудев, я не стала выглядеть старой». Да-да, в зеркале я боялась увидеть себя постаревшую.

Тем не менее. Женщину одну до Волочанки Фёдор отпускать не хотел. Решил отвезти. Я рьяно бросилась с ведром собирать голубику, чтобы хоть как-то отплатить за то, от чего я честно отказывалась. Но не успела собрать и половины ведра, как пришёл Фёдор в накомарнике:

- У меня всё готово, пошли поешь утку с грибами и поплыли.

А спустя два часа я узрела этот посёлок долган с нганасанами. Меня же узрела секретарь администрации – в администрации тут всего три человека – глава, секретарь и техничка. Глава в отпуске.

И вот, меня снова накормили до отвала, дали позвонить маме и я, вписавшись в местную больницу, ложусь спать.

Тридцать дней прошло…

очередной

Волочанские жители увидели во мне событие. По посёлку ходили слухи. Разные. Например, что была я не одна, а было нас пятеро, и четверо утонули…

Если я находилась в школе в интернете, туда звонили из больницы – узнать, когда я приду и к какому времени греть оленину с макаронами. Если я читала музейные книги в больнице, звонили из администрации с просьбой зайти к ним после трёх. Весь посёлок знал, в какой точке находится и что делает пришедшая из тундры девушка. Имя никто не спрашивал и неизвестно, как они меня именовали между собой.

В больнице меня одели. Всем коллективом собрали джинсы, ботиночки, маечку, нижнее бельё, носки (всё новое), свитер, принесли мыло, шампунь, мочалку, дядя Саша-кочегар истопил баню. С собой собрали немного еды.

Когда я ушла к вертолёту, весь коллектив собрался на крыльце меня провожать. Пока я по деревянному тротуару пересекала посёлок, в небе появился красный МИ-8. Несмотря на стоимость билета 6500, мало кто сомневался, что я улечу бесплатно. К вертолёту собралось пол посёлка – кому-то пришла посылка, кто-то отправляет. Вертолёт бывает только по средам.

Улетали сегодня четверо. И вот, я уже первый раз в жизни поднимаюсь в небо над тундрой. Первая мысль: «Здо-о-орово-о-о!...». Действительно же здорово! Я видела такие панорамы на фотографиях, но в иллюминаторе это оказалось гораздо эффектнее – тундра, пестрая тундра, состоящая из покрасневших кустиков голубики и мха, и тысячи озёр, озёра, озёра, озёра, будто капли, синие под голубым небом, серые под тучами. До горизонта. И петли ровной Хеты уходят на Север. Правда, после посадки в Усть-Аваме попривыклось и поднадоело. Вот уже внизу можно разглядеть какие-то контейнера, асфальт, машины, железную дорогу, какие-то инопланетные сооружения. Дудинка – столица Таймыра.

У меня не было беспокойства о дудинском моем пребывании, в конце концов, я остаюсь Юлей, а север остается Севером. Сначала я зашла в центр социальной поддержки населения. Об этом месте как о соцгостинице, месте, где всегда всем помогают, где ночуют малоимущие бесплатно, где дают талончик на кипяток и небольшое питание, и откуда в 11 утра всех выгоняют до следующей ночи.

Я вполне поверила. Действительно, есть такие места в российских городах. Пришла. Объяснила ситуацию. Весьма неряшливого вида тётка с размазанной косметикой возмущённо тряхнула головой:
- А мы тут при чём?!... Вон, лавочек много в городе, мешок спальный есть поди.

На мой вопрос, чем тогда занимается их заведение, тётка закатила глаза:
- Ну, мы много чем занимаемся. Помогаем бабушкам, инвалидам, есть у нас соцгостиница…

- Вот – говорю,- соцгостиница!

- Ну вы же не бомж и не инвалид!
- Это почему же я не бомж?...
- Ну, если вы бомж, то вам не к нам, а в милицию. Пусть они вам дадут справку, что вы бомж, как мы вас можем пустить, вдруг вы опасный преступник…

Далее в том же духе. Высказав тётке всё, что я о ней думаю, вышла.

Ничего, мы спасёмся…

На берегу Енисея, с видом на морские суда, доела больничную кильку. Пойду в порт, что уж делать. У порта большой штандарт: «РЕЖИМНАЯ ЗОНА. НАХОЖДЕНИЕ НА ПРИЧАЛАХ ПОРТА СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО. ШТРАФ». Так как объявление было уж слишком большим и висело в нескольких местах, я пошла к КПП со шлагбаумом.

- Здравствуйте. Я хочу подойти к речным судам. Как это можно сделать?
- С какой целью?

Объяснила. Отлично объяснила, молодой симпатичный милиционер проникся. Ночь я провела в балке ЛОВД, а ночью пришёл пассажирский теплоход Лермонтов. Но я отказалась по явным причинам идти вверх на Лермонтове. Морские суда уходили не в Мурманск - за границу. Около 9-ти утра милицейская машина выгрузила меня, мой рюкзак и кулек купленной милицией еды на пришедший сверху СТ-311. Так началась моя судовая жизнь-2010. Моя очередная навигация. Но это уже совсем другая история…

Прощай, Дудинка - город, где швартуются сердца.

До свидания, мой Таймыр!...



ЗАКЛЮЧЕНИЕ:

О могилках. Могилки на Аяне были не чем иным, как пастями для ловли песца. Кому интересно, спросите, я нарисую и объясню, что это такое

О фактории. Долгане с фактория Камень были переселены Соввластями на оз. Хантайское в 1971 году. Позднее дома растащили по брёвнам на окрестные точки.

О точках. "точка" - это дом промысловика в тундре. На точках люди бывают дважды в год, весной и осенью. Подробнее о хозяйстве в моём посте "Туземцы Таймыра"

Об одиночестве. В те 30-дцать дней на Путорана мне было гораздо менее одиноко, чем в любой другой день моей жизни.

О цели:


Если бы вам действительно было интересно понять, зачем я туда пошла, вы прочитали бы мой профиль и мои посты. Они говорят о моих ценностях достаточно хорошо. Но, так как вы этого не сделали, а прочитали весь этот длинный текст только из интереса, как триллер (люди так любят "жареное", происходящее с кем-то другим), то я попробую привести несколько цитат любимого мной когда-то Антуана Мари Роже де Сент Экзюпери:

"Земля помогает нам понять самих себя, как не помогут никакие книги. Ибо земля нам сопротивляется. Человек познает себя в борьбе с препятствиями. Крестьянин, возделывая свое поле, мало-помалу вырывает у природы разгадку иных ее тайн и добывает всеобщую истину."

"Царство человечье внутри нас."

"Все наши богатства - прах и пепел, они бессильны доставить нам то, ради чего стоит жить."

"Работая только ради материальных благ, мы сами себе строим тюрьму."

... Зачем цитировать Антуана, зачем пытаться объяснять красоту пустыни, ведь ее красота не в песке, а в душе бедуина...

Поток событий, окружающих меня, заставляет меня забыть самое главное. Забыть о целостности. Забыть о происхождении. О происхождении происходящего вокруг. В таком отпуске от людей и от проблем социальных, таких бессмысленно раздутых, занимающих так много пространства в голове, я пыталась увидеть сквозь дробность целое. Увидеть то, что так сложно увидеть и так важно увидеть. Эта уединенность, ограничение мыслей, выкидывание всех условностей из головы помогло мне оставить только самый костяк меня, только то самое главное, что есть во мне. Помогло мне меньше заблуждаться.

Люди кочевали. Люди много ходили пешком. Мигрировали, нападали на соседние племена, шли в паломничество. Люди вообще умеют ходить. Все. Но мы забыли об этом. Забыв, мы изобрели спорт, и ходьбу приравняли к спорту и назвали "туризмом". Изобрели каноны ходьбы, выведя догматы о невозможности ходьбы без надлежащего снаряжения, без "надлежащей подготовки". В потоке происходящих изменений социальности люди просто забыли, что ходить - это точно такое же свойство человека, как спать, есть, смотреть, нюхать. Людям просто лень ходить и только. Некоторые люди считают мой поход чем-то приравненным к самоубийству и выводят теории о теоретичности, совершенно забыв, что ВСЕ люди могут ходить на ЛЮБЫЕ расстояния. Не понимая, что я не заявляла прохождения туристического маршрута, что я не туристка. Я просто идущий человек.

Тысячи мыслей о моей собственной жизни там, где моя жизнь была не чем иным, как просто жизнью в самом её животном понимании... Десятикратное осознание пути эволюции человека. Начало осознания, что вообще происходит. Начало освобождения, если хотите...

... Зачем пытаться объяснить уставы своего монастыря, красота пустыни не в песке, а в душе бедуина...

Царство человека.

"...Долго искал я, в чем суть покоя. Суть его в новорожденных младенцах, в собранной жатве, семейном очаге. Суть его в вечности, куда возвращается завершенное. Покоем веет от наполненных закромов, уснувших овец, сложенного белья, от добросовестно сделанного дела, ставшего подарком Господу.
И я понял: человек -- та же крепость. Вот он ломает стены, мечтая вырваться на свободу, но звезды смотрят на беспомощные руины. Что обрел разрушитель, кроме тоски -- обитательницы развалин? Так пусть смыслом человеческой жизни станет сухая лоза, которую нужно сжечь, овцы, которых нужно остричь. Смысл жизни похож на новый колодец, он углубляется каждый день. Взгляд, перебегающий с одного на другое, теряет из вида Господа. И не та, что изменяла, откликаясь на посулы ночи, -- о Боге ведает та, что смиренно копила себя, не видя ничего, кроме прялки.
Крепость моя, я построю тебя в человеческом сердце."

"Великая истина открылась мне. Я узнал: люди живут. А смысл их жизни в их доме. Дорога, ячменное поле, склон холма разговаривают по-разному с чужаком и с тем, кто здесь родился. Привычный взгляд не дивится выхваченным частностям, он и не видит ничего, родная картина давно легла ему на сердце. В разных мирах живут не ведающие о царстве Божием и ведающие о нем. Неверы смеются над нами, предпочитая воздушным замкам реальные, осязаемые. Но радует только неосязаемое. И если кому-то хочется завладеть лишним стадом овец, то хочется из тщеславия. А утехи тщеславия нельзя потрогать."

"Не мне обращать внимание на глупого болтуна, упрекающего кедр за то, что он не пальма, и пальму за то, что она не кедр: книжное несварение тяготеет к хаосу. Для закоснелости, позабывшей о жизни, болтун прав: отвлеченно и кедр, и пальма одно и то же и одинаково превратятся в прах."

А. Экзюпери

И сколько бы вещей я не утрачивала на пути, я строю самое главное, я стою незыблемое, я обретаю себя. Я обретаю.





---- Из отчетов туристов:
"4.1. Пеший переход оз. Лама -- р. Б. Хонна-Макит (36 км, 25 техч.).
4.2. Сплав по р. Б. Хонна-Макит до первого водопада (66 км, 24 техч.).
4.3. Пеший переход на разлив р. Аян (8 км, 5 техч.).
4.4. Радиальный выход на озеро Аян (10 км, 5 техч.).
4.5. Сплав по р. Аян и по р. Хета до поселка Волочанка (380 км, 59 техч.)"

Приведенное говорит о большем, чем заявлено, расстоянии, мной пройденном. Учитываем обходы скал и разливы. Итого более 500 км.

Фото (чужие все):
Это плёсы Аяна:


А это и есть та самая Калтамы в устье:


Это просто типа фотка (Лама вроде):


подобные места приходится облазить ежедневно:


А вот так выглядит тундра с вертолета: