Полет вороненка

watermelon83 — 12.09.2016 - как казаки, татары, башкиры, калмыки и русские воевали с россиянами и немцами - гражданская война 1773-1775 гг. Предыдущая часть, вместе с Казанью, лежит тут.

Прости, народ православный!


Отряд Михельсона ничем не походил на будто бы заранее идущих к жертвенному алтарю войска покойного Билова или опального Кара. Артиллерии было мало, но почти тысяча пехотинцев и несколько сотен кавалеристов стали для Пугачева намного опаснее чем более крупные отряды Голицына или Деколонга. Дело, очевидным образом, обстояло в командире, нашедшем себя в такого рода трескучей и быстрой войне. Там где неповоротливые терялись и тонули, лихой кавалерист Михельсон чувствовал себя в своей стихии партизанен сдавайся. Идущие форсированным маршем к Казани солдаты рассеяли по дороге несколько башкирских и мятежных скопищ, успев предотвратить всякие попытки пугачевцев овладеть городской цитаделью. Впоследствии некоторые благодарные жители империи высказывались в том духе, что неутомимый немец нарочно не спешил спасать русский город, дабы присвоить себе все лавры победителя и вообще полюбоваться на казанский пожар как Нерон на римский. Но это были лишь досужие вымыслы, которые мы с презрением отвергаем!
Утром следующего дня начался бой. Громадное преимущество в численности - на одного солдата приходилось до двадцати пугачевцев - некоторое время сказывалось, но когда после пятичасового боя пехотинцы Михельсона подобрались к вражеским пушкам, а из Казани была сделана очень небольшая и вялая вылазка, то ряды армии самозванца дрогнули. Артиллерия анпиратора замолчала, его войско поспешно разбежалось, потеряв около тысячи человек. Пугачев справедливо не считал себя окончательно разбитым и решился покончить с надоедливым преследователем здесь и сейчас, под Казанью. А пока он, отступив на несколько десятков километров от города, собирался с силами для решающего боя с Михельсоном, победитель дня соединился с гарнизоном, став лагерем у сгоревшей Казани. Она почти погибла, огонь уничтожил две трети зданий.

Объявив, что после уничтожения немца-мятежника пойдет на Москву, добывать свой престол, Пугачев вновь повел свое войско к бывшей столице ханства. Двадцатипятитысячная громада мятежников должна была затопить, прорвать, уничтожить плотину екатерининских пехотинцев! Начало четырехчасового боя было неплохим для Пугачева, ему даже удалось потеснить вспомогательный отряд Михельсона - две сотни солдат из казанского гарнизона, но в остальном все атаки разбились о тонкую зеленую линию. Не помогли и заградотряды из немногочисленных, к тому времени, яицких казаков, своими пиками подталкивающих крестьян в бой за гражданские права, как сказали бы сейчас. Наконец, кавалерийская атака во главе с самим Михельсоном заставила бежать и эту конную гвардию Пугачева. Т.е., надо понимать, что казаки отступали не после схватки с правительственными кавалеристы, а до нее - заблаговременно. О десятках тысяч крестьян нечего было и говорить - они бежали, бежали, бежали... Потери вполне соответствовали характеру войны: в трех сражениях у города отряд герр майора (если быть точным, то премьер-майора, т.е. подполковника - согласитесь, что премьером быть намного благозвучнее, нежели быть под полковником) не потерял и сотни убитыми, тогда как русские восставшие оставили 3-4 т. убитыми/ранеными и около 6 т. пленными. Остальные безнадежно разбрелись - у самозваного царя, жалующего бородой и солью, уже не было возможности организовывать массы на прежнем уровне. Казаков почти не осталось, равно как и атаманов-молодцев: умный Грязнов погиб в этих боях, а распорядительный Белобородов имел несчастье оказаться в плену. Теперь, после этого поражения, и башкиры покидают его, он лишается конницы. Еще раньше, с потерею уральских заводов, Петр Федорович остался без последнего довода королей - пушек. Казань стала последним случаем, в котором он действительно надеялся одержать победу на поле боя. Отныне ему предстояло лишь бегство. И Пугачев побежал.

Диктатор и новые вольности
Но побежал не без надежды. Осознание невозможности победить в открытом бою и, таким образом, осознание неизбежности конца, заставляет казака пойти на новый шаг. Движение, начавшееся с недовольства частью яицких казаков утеснением их вольностей, давно уже переросло эти тесные рамки. Через две недели после разгрома Пугачев издает манифест, манифест наиболее сжато и емко выражающий то ради чего десятки тысяч уже отдали свои жизни. Земля и воля! Чудесная вольная Русь и имперская Россия: крестьяне объявлялись казаками, дворяне подлежали тотальному уничтожению. За этим кровавым призывом скрывалось стремление сбросить, уничтожить, прекратить новый порядок любой ценой, уничтожить вместе с его представителями. Никаких компромиссов, только мы или они. Эта, как и любая доведенная до предела формулировка, вызывает новый приступ энтузиазма, объяснить который невозможно иначе чем появлением надежды: имперское государство, такое несокрушимое со времен первого императора, кажется, зашаталось. Эта видимость, в которую более хотели верить нежели верили на самом деле (даже последнему крестьянину пугачевской армии было очевидно, что батюшку нещадно лупят катькины енералы), этот энтузиазм, эта энергия масс и делали пугачевский мятеж настоящей гражданской войной.
Побитый под Казанью великий мятежник, без артиллерии, с несколькими сотнями конных, быстро оброс новыми тысячами и тысячами людей. Разбитая, гонимая армия пополнялась во время бегства - виданное ли дело? В этом успехе, конечно же, сыграла свою роль малочисленность правительственных войск и другие объективные причины, но главным было то, что Пугачев - по сути авантюрист, не дававший до начала мятежа особых поводов считать себя выдающейся личностью - действовал как у себя дома, тогда как противостоящие ему генералы, полковники и прочие премьер-майоры были карателями, во всех смыслах этого слова. Именно это море туземцев и позволяло Пугачеву вновь и вновь оправляться от поражений.
Устремившийся, через Поволжье, на юг, на Каспий беглец приветствовался как истинный царь-победитель. В каком-то смысле он уже победил, навсегда вписав свое имя в историю, но подобные материи мало волновали донца, желавшего теперь унести ноги подобру-поздорову. Это желание вожака бежать, в иных условиях погубившее бы все дело, никак не проявилось на пугачевщине - именно потому, что колоссальные источники питавшие ее, никак не ограничивались архаичной казачьей военной демократией, никонианской ересью или воровством Емельяна Ивановича. Просто жизнь подавляющего числа подданных империи была не только дурна, а и вовсе за пределами человеческой.
Огонь Казани, казалось, мог перекинуться на Санкт-Петербург - в столице уже начинали привыкать к тому, что "маркиз Пугачев" выходит из всех уготованных ему котлов с кипятком помолодевшим. Его побили под Оренбургом, он поднял Урал. Выгнали с Урала - и вот гордый памятник первых завоевательных войн русских царей обращен в пепелище. Теперь его войско идет - куда? на юг - зачем? быть может на Дон? или на Москву, гарнизон которой, быть может, не крепче казанского? Подобные перспективы не радовали. Уже выигранная было, после Татищевой, кампания оборачивалась черт знаем чем. Нужен был новый Бибиков, новый диктатор, сумевший бы взять ситуацию под контроль.
Выбор императрицы пал на генерала Панина, младшего брата знаменитого дипломата и воспитателя цесаревича Павла. Семейство Паниных, хранившее интимные дворцовые тайны (переворот 1762 г., темное дело с убийством принца Иоанна), было в сложных личных отношениях с Екатериной, но ситуация требовала жертв, в первую очередь от императрицы. Так опальный генерал, враль и оскорбитель государыни Панин, получил под свою руку все воинские команды отправленные на подавление и полную административную власть в охваченных мятежем губерниях. Ирония истории! Когда-то Панин отличился взятием Бендерской крепости - и сломал себе тем карьеру, понеся слишком высокие потери (это, впрочем, было лишь предлогом - императрица просто ослабляла его клан), а казак Емельян участвовал в том штурме, после которого и начался новый этап в его жизни, этап наполненный приключениям, вершиной которых стало воровство на Яике. Выходило, что оба закончили свои воинские карьеры на том деле... Да, многое зависело от этой войны с турком, которая - какая печаль для истинного царя - закончилась в том же июле. Теперь на Пугачева шли не роты, а полки - больше двадцати, включая запорожцев и донцов.

Последний полет
Змейка пугачевской армии (вообразите себе эту картину - несколько сотен конных и тысячи пеших крестьян позади) ползла на юг. Не зная этого, нижегородский губернатор, ожидавший войско врага идущего к Москве, слал панические письма: защитить город он не в силах! Но сам Пугачев не знал этого, равно как и того, что отряды его старых врагов - Голицына, Михельсона и прочих - спешили, стремясь перехватить, уничтожить мятежника, остановить его марш на старую столицу. По Волге плыли суда с повешенными: для устрашения! Все напрасно - никогда мятеж не был столь массовым и жестоким как в эти месяцы. Чем сильнее расшатывалась пугачевская организация, чем быстрее таяла его вера на какой-то успех, тем страшнее была творимая расправа. Летом 1774 г. крестьяне убивали всех кого могли - не только дворян, но любых представителей оккупационной власти, вырезая их под корень, с семьями. На множество конфликтов (крестьяне и помещики с дворней, заводы и башкиры, казаки и армия, коренные и переселенцы etc) наложился еще один - сельские и городские.
А Пугачев победно шествовал: города, как в старые-добрые дни, легко брались штурмом или только лишь угрозой оного. Армия опять выросла до десятка тысяч, но она уже не была главным оружием восставших - десятки, сотни малых отрядов, иногда во главе со Лжепугачевыми, создавали такой хаос, что правительственным войскам было не до преследования самозванца. И Пугачев беспрепятственно шел: Алатырь, Саранск, Пенза, Петровск... Дворяне бежали, горожане встречали хлебом-солью, находясь, что называется, в смятении - их, в общем и целом, восставшие не жаловали. Власть менялась с просто карикатурной скоростью. Вот, пугачевцы жалуют горожан бородой, вот анпиратор Петр Федорович забирает казну и порох, ставит новую городскую администрацию - из прежних, как правило, администраторов, и идет дальше. Через день-другой в городе появляются солдаты очередного герр майора и начинают пороть, сажать и вешать - наказывать новых администраторов старыми средствами.
Куда же шел гонимый злодеями истинный царь? В общем - на юг, в сторону Каспийского моря, но конечной цели нового похода не знал никто. Быть может, если дела пойдут хорошо, то на Дон, подымать своих казаков - чем черт не шутит? ну, а если враги совсем обложат, то персы или казахи - везде можно укрыться. Пугачеву, равно как и его уцелевшим в боях атаманам-молодцам, это не впервой - бежать-прятаться от тяжелой, но совсем не ловкой длани имперского правосудия. А что же казаки, главная ударная сила и зачинатели всего дела, избравшие его когда-то в цари? Их осталось совсем мало, они тосковали. Яик был далеко восточнее, победы в чужих, мужицких краях мало что говорили казачьим сердцам, а опытность в ратном деле безошибочно указывала им на то, что Пугачеву уже не пожать лавров. Действовавший явно вынужденно, подчиняясь внешним обстоятельствам, терпящий поражения с начала весны вожак утратил в их глазах ореол удачливости, самую важную характеристику казацкого лидера. Зрел, приготовлялся мятеж в мятеже.
Идущее вдоль Волги войско встретило первое сопротивление у Саратова, к которому оно добралось к началу августа. Оборона этого города дает выпуклое представление обо всем деле в Поволжье. Достаточно крупный, Саратов мог бы, теоретически, задержать пугачевцев до прибытия премьер-майоров Михельсона, Меллина и Муфеля, гонящихся за неуловимым мятежником, и тем спастись, но этому помешало два обстоятельства. Во-первых, город почти полностью сгорел в начале 1774 г., безо всякого, заметим, участия враждующих сторон, и только восстанавливался. Во-вторых, князь Щербатов из Казани и местный астраханский губернатор никак не могли решить - угрожает ли опасность Саратову или нет? Иногда им казалось, что нет и тогда работы по укреплению города прекращались, а иногда - особенно после Казани - им казалось, что да, но работы все равно не велись. Наконец, в третьих, защитой города руководили сразу три человека: армейский полковник, партикулярный статский советник и начинающий литератор в чине поручика. Последний, в последствии, оказался великим русским поэтом Державиным. Разумеется, они сразу же переругались: поручик был из гвардии, да при штабе покойного Бибикова, статский советник вообще когда-то ушел в отставку с воинской службы бригадиром, а полковник мало того, что был из греков, так еще и бедным. Статский советник кричал, что нужно защищаться внутри города, гвардейский поручик призывал поражать неприятеля в поле, а грека упрямо стоял на своем - создать полевые укрепления на подступах к городу и биться там. В итоге, упрямый полковник не получил от мстительного статского советника людей для создания этих самых укреплений, а пылкий литератор поскакал навстречу Пугачеву с полусотней донских казаков, в разведку. Этот лихой рейд закончился большим конфузом - донцы покорно сдались пугачевской вольнице, а сам поручик еле удрал, загнав коня. Вернувшись он узнал, что собранные им для помощи в обороне 1,5 т. окрестных крестьян обратились в смутьян, т.е. передались подлому вору Емельке. В расстроенных чувствах будущий великий русский поэт покинул град обреченный. Вслед за ним, но уже по матушке, по Волге, уплыл статский советник, не забыл заботливо погрузить на баржи все свое имущество. От этого бегства отцов города саратовцы впали в уныние и решили, что всякое сопротивление врагу напрасно. Тороватое купечество, не желавшее сгореть или погибнуть вместо со всем имуществом, послало своего человека на переговоры с подступающим войском самозванца.
Первые же выстрелы из немногих пугачевских пушек по защитникам привели к панике. Бывшие у полковника казаки немедленно перешли на сторону мятежников, а горожане заявили, что драться не будут. Вслед за казаками побежали сдаваться артиллеристы, а за ними и весь батальон (во главе с майором!), составлявший главную силу гарнизона. Комендант, с оставшимися верными престолу шестью десятками солдат, покинул укрепления, город и отступил в сторону Царицына. Все было кончено.

Вниз по матушке по Волге, по широкому раздолью


Падение
Не задерживаясь в Саратове, мятежники двинулись дальше, к Царицыну. Уже через четыре дня войска трех герр майоров заняли столь неудачно оборонявшийся город и, соединившись под общим командованием Михельсона, продолжили погоню. А в это время Пугачеву удалось еще раз ощутить вкус успеха - одержать победу над гарнизоном Камышенки. Майор Диц, защищавший город, имел в своем распоряжении 1,5 т. человек - солдат, донских казаков и вспомогательных калмыков (ровно по пять сотен). Увы! калмыки разбежались, казаки передались, а солдаты сдались. После этого армия Пугачева подошла к Царицыну.
На этот раз штурмы не удались. У Пугачева не было пушек и времени, а в Царицыне не оказалось пылких гвардейских поручиков и упрямых статских советников. После двух неудачных попыток, ощущая, что потерял темп и скоро будет настигнут Михельсоном, Пугачев отказался от попыток захватить город на Волге и продолжил свой марш на Каспий. Впрочем, были и хорошие, для него, признаки: из полутора тысяч донцов, состоявших в гарнизоне Царицына, больше тысячи перешло на его сторону.
В эти дни случилась известная история с русским академиком Ловицем, имевшим несчастье наблюдать звезды среди немецких колонистов Астраханской губернии. Его и повесили поближе к звездам, по приказу Пугачева - или попросту убили за немецкое платье и, собственно, национальность. Обе версии достаточно правдоподобны, хотя вторая кажется более вероятной. Характер действий Пугачева был таков, что академика скорее бы зачислили в штат, заставив заниматься агитацией и пропагандой. А вот крестьяне, или совсем уже калмыки, царской армии повесили бы говорящего с акцентом непонятные вещи человека за милую душу. Этим, к слову, и объясняется чудесное спасение его помощника, сумевшего убежать: вряд ли бы это удалось сделать если бы суд творил лично Пугачев, со своими казаками. Впрочем, верно и то, что спешно уходящему от преследователей государю, после царицынской неудачи, было не до того, чтобы вникать, а приказ повесить поближе к звездам вполне мог быть и Пугачева, вообще склонного к образным выражениям. Так или иначе, но суть одна: во время строительства новой казацкой Руси академику было не жить в любом случае.
Между тем, неутомимый Михельсон наконец-то нагнал отступавшего царя. Его уже почти 5 т. отряд обошел войско мятежников, отрезая им дальнейший путь на юг. Оставалось лишь пробиваться с боем или погибнуть в окружении - со всех сторон на Пугачева шли отряды правительственных войск, прокладывая себе путь через охваченные мятежами губернии.
Последний бой был прост и короток. Два десятка пушек, еще имевшихся у мятежников, открыли огонь по занимавшим высоты солдатам, но были захвачены кавалерией. Пушки почему-то забыли поддержать пехотой и михельсоновы всадники легко изрубили канониров, заставив замолчать пугачевскую артиллерию. После этого нестройная толпа крестьян пошла на убой в бой, была встречена картечью и побежала. Пугачев, вместе с казаками, пытался остановить их, вновь повести в атаку, но все было напрасно. Его армия, в который раз, была уничтожена - несколько тысяч убитых, 6-7 т. пленных, остальные разбежались. Верный Овчинников погиб, Пугачеву с казаками удалось уйти. Наверное, для истории вернее было бы погибнуть, но казак, увы, не был шекспировским персонажем и очень любил жизнь, особенно свою.
Он бежит в сторону казахских степей, но слишком поздно. Оставшиеся с ним наконец-то решаются прибегнуть к излюбленному казачьему способу - выдать вожака и тем спастись. Даже те казаки кто не желал сдаваться покинули своего неудачливого предводителя и разошлись. Емельян Иванович предлагает пробираться в Украину, к запорожцам, в Турцию к салтану, в Сибирь или Башкирию... Его полковники внимательно выслушивают его, а потом бросаются вязать. Так Пугачев оказывается в Яицком городке, в колодках. В середине сентября 1774 г. его полет закончился.

Екатерина - Вольтеру: он не умеет ни читать, ни писать, но это человек крайне смелый и решительный


Последствия
С пленением главного самозванца война не кончилась. Еще бунтовали башкиры, вновь угрожая Уфе - последние бои с ними завершились через год, летом 1775 г. Крестьян и вовсе сумели сломать только после целого комплекса карательных мер, с тысячами повешенных и десятками тысяч упоротых. Власти не упивались кровью из чувства мести, но иначе остановить крестьян было попросту невозможно. После того как движение было подавлено, на смену кнуту пришел пряник.
Но пряник достался не всем. Больше всего от мятежа выиграли татары, башкиры и калмыки. Их верхушка обрела возможность войти в элиту империи, получив дворянство. Остальные дикие народы счастливо избежали крепостного права, остававшегося исключительной участью православного русского населения еще на сотню лет. Как отличительный знак. Казаков лишили рудиментов племенной демократии, но потрафили в остальном, создав и сохранив за ними роль привилегированных, особых войск империи. И только крестьяне не получили ничего - кроме амнистии и некоторых незначительных послаблений на бумаге. Корову не кормили, но доить не забывали.
Пугачева ждала казнь. Привезенный в Симбирск генералом Суворовым в тесной клетке, он был бит генералом Паниным за свой знаменитый ответ - я не ворон (вор), я вороненок, а вор-то еще летает. Тогда же его подвергли первым пыткам, на которых он, традиционно для такого рода допросов, признался во всяких небылицах, навроде давно задуманного мятежа. Сам Емельян Иванович не унывал и продолжал верить в лучшее, надеясь, что государыня сохранит ему жизнь - не могут же его казнить как прочих, обычных людей? Он верил, что еще послужит и заслужит, а потому легко приноровился к обстановке - каялся когда нужно было, жалел о погибших и чистосердечно признавался в том, что он не царь, не царь. Характерная черта прирожденного авантюриста и актера - в какой-то момент он, видимо, отчасти и сам поверил в свою необыкновенность, в то, что остальные могут умереть, но он, главное лицо, никогда. Обращались с ним, несмотря на рвение жестокого Суворова и солдафона Панина, хорошо и после Симбирска уже не пытали, не мучали. В Москве им занялась особая следственная комиссия Тайной экспедиции Сената, вообще расследовавшее дело о мятеже. Под Новый год Пугасева осудили и приговорили к смерти через четвертование, а январе казнили на Болотной площади, милостиво отрубив сначала голову. Так, в 33 года умер величайший мятежник в истории России, выдержка которого на плахе была не хуже, не слабее разинской.
Две его супруги, законная жена Софья и государыня Устинья, и трое детей, в качестве секретных арестантов, отправились к Кексгольмскую крепость, где и жили на 15 государственных копеек в день. Последние, впрочем, часто задерживались и несчастные часто голодали. Безрадостная жизнь в крепости, в заточении темных казематов, стала уделом этих невиновных, в сущности, людей. Постепенно о них забыли. Бедняг так и не выпустили, лишь немного ослабив режим содержания во времена Александра I. Позже, отправившиеся туда декабристы застали в живых состарившихся дочерей Пугачева... Наиболее же безрадостной была судьба Устиньи, расплатившейся за два месяца царствования 33 годами одиночества в крепости. Императрица не проявила здесь ни ума, ни доброты.
На фоне этого остальным соратникам Пугачева, можно сказать, повезло. Овчинников и Грязнов погибли в бою, храбрый Зарубин выдержал пытки и был казнен в так и не давшейся ему Уфе, Белобородова и депутата Подурова, так ловко проведшего когда-то полковника Чернышева, повесили на Болотной рядом с Пугачевым (вместе с несколькими другими), Соколова-Хлопушу обезглавили в Оренбурге, а Перфильева, до конца верного своему царю и старой вере, четвертовали сразу после Пугачева. А вот вожаку башкир Юлаеву так не повезло - он попался в плен и сгнил на каторге после четвертьвекового заключения в крепости. Другой башкир-пугачевец, бывший в чине бригадного генерала (такого же веса как графство Зарубина), исчез в дни краха пугачевской армии, что дает некоторые основания считать его спасшимся. Другим по обыкновению рвали ноздри, клеймили и ссылали. Любопытна судьба Шванвича, которого следствие признало простаком и трусом, но не мятежником. Лишив дворянства, несчастного немца отправили в Сибирь, где он и помер, добывая себе пропитание работой, немногим пережив императора Павла.
Не особо завидной была и судьба полковников-предателей, выдавших Пугачева властям. Императрица, как и многие до нее, любила предательство, но не любила предателей. Этих казаков ждало бесславное угасание в небольших поселениях и крепостях, далеко от Яика... Да и сам Яик исчез - теперь река называлась Урал, яицкое казачество уральским, а станицу Зимовейскую - малую родину Пугачева - переименовали в Потемкинскую, что, несомненно, носило несколько ироничный характер.

Сожженные города, разрушенные крепости и хорошие цифры в десятки тысяч убитых дают нам представление о масштабах этой гражданской войны. Была ли она неизбежна? Да. Мог ли Пугачев победить? Нет. Нужна ли была эта победа? Спаси и сохрани! Виновна ли Екатерина в случившемся? Менее чем кто-либо.
Имя, образ Пугачева - несмотря на всю кровавость и бессмысленность русского бунта - до сих пор остается чем-то притягательным, симпатичным нам. Это не случайно, ведь Емельян Пугачев - это настоящий Остап Бендер, невольно вдохнувший жизнь в Союз меча и орала.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив