рейтинг блогов

почему ты не показал мне суслика (P.S.): люди собирают мир в глаза

топ 100 блогов _arlekin_10.05.2023
Я стал раздобывать со всех сторон
Бытописания былых времен.

И награжден за то я был вполне:
Что нужно было, то открылось мне.

Нашел я много в них жемчужин-слов,
Наполнил чару мысли до краев.

Алишер Навои "Фархад и Ширин"

Положа руку на сердце, книга очерков Сигизмунда Кржижановского "Салыр-Гюль. Узбекистанские импрессии", созданная по горячим следам от путешествия в 1933 году, но не изданная, за исключением небольших фрагментов в журнальной публикации, при жизни автора (как, впрочем, и почти все остальные его оригинальные прозаические сочинения), а вышедшая лишь почти 60 лет спустя в сборнике "Сказки для вундеркиндов" (который я сразу тогда же и купил, вот сейчас он мне как пригодился!), в Узбекистане меня не сопровождала, том объемистый, многостраничный, а я стараюсь передвигаться налегке, мне и без дополнительного груза тяжко, я даже ноутбук с собой этот раз не стал брать, чтоб не отягощаться. Однако без обращения к Сигизмунду Доминиковичу с его "реалиоризмом" (этим терминологическим новообразованием Кржижановский номинально предлагает, "предсказывает" путь развития новой литературы Советского Узбекистана - в действительности же скорее самоиронично описывает собственный творческий метод...) затея так и свелась бы к формату группового тура со всеми его, допустим, организационными выгодами - но и логистическими просчетами, которых, строго говоря. при желании можно и стоило бы избежать, а главное, сознательной установкой, обязательным концептуальным упором на ковры, горшки, песни и пляски, и, конечно же, на обед и туалет... насчет последних двух пунктов я после Узбекистана даже не знаю, что из них первично. Цикл очерков "Салыр-Гюль" - название расшифровывается как древнейший ковровый узор в виде розы — подобные уже и на момент приезда Кржижановского в Узбекистан перестали ткать, а в природе вообще этой формы цветков не встречалось никогда - помимо ощущения "мы все проебали" (ну это уж как водится...), хотя бы частично и умозрительно восполняет мне содержательный дефицит, ежедневно испытываемый в путешествии непосредственно, и задним числом, с одной стороны, позволяет расценить состоявшуюся турпоездку по факту как не вполне бессмысленную трату моего времени и чужих денег, а с другой, с оглядкой на образ "несуществующего цветка", малость подуспокаивает пониманием заведомой несоразмерности задачи ее потенциальному воплощению, желаемого возможному.

"Уже на обратном пути из Узбекистана, листая свои записи, я увидал сквозь их строки новеллу, точнее, костяк новеллы, который когда-нибудь, может, и обрастёт живой тканью. А пока перескажу его с остеологической сухостью.

Мелкий советский служащий. Допустим, счетовод. Каждый день от дома до службы и обратно. И каждый день счётные костяшки под пальцем – по стержню – от края рамы до рамного края, и обратно. Но человек, служащий в прислугах у чужих цифр, всё же сын запада. Ему знакома тяга пространства. И раз в году, получив двадцать один день в собственность, он выбирает, после долгих раздумий, какой-нибудь дальний маршрут. Счетовода притягивают белые пятна глобусов и ландкарт. Его подштопанным подошвам хочется ступить туда, куда «не ступала ни одна человечья нога». Но белые пятна для избранников, для любимцев бога путей. Счетоводам же надо ездить в Феодосию или в Ейск. И лишь в крайнем, крайнейшем из крайних случаев… и герой мой берёт билет до одного из городов Туркестана. Дни убывают быстро, деньги ещё быстрее. Еле достигнув цели, приходится в очередь за обратным билетом. Вдалеке, за голубоватой завесой воздуха виднеются смутные контуры предпамирских гор. Но Предпамирье – это уже для бухгалтера или заведующего канцелярией. А счетоводам надо назад. В последний вечер перед отъездом бродит он от чайханы к чайхане и мимо затухающего базара. Неожиданно знакомство у опорожненной пиалы. Сначала встретились глазами, потом навстречу друг другу слова. Новый знакомец немолод; редкие длинные зубы из-под нестриженых усов, грязноватая чалма, свесившая плоский язык на плечо, протёртый, выцветший халат. Но по-русски говорит довольно бойко, умеет спрашивать, качать в такт ответу головой и сочувствующе прицмокивать. Разговорившийся счетовод от закончившегося путешествия переходит к неначатым, настоящим, делится огорчениями и надеждами, и в откровенности своей доходит даже до мечты о белых пятнах. Слушатель его полон сокрушённого сочувствия и готовности помочь. Он придвигается ближе к собеседнику, взволнованно притрагивается к его колену и рукаву, оглядывается по сторонам и переводит голос в шёпот. Помочь бы можно. За самые скромные деньги. Но… приезжий заинтригован. Спрашивает: как? В ответ отрицательные кивки головой. Он настаивает. Тогда новый друг, пододвинувшись губами к уху собеседника, сообщает: у него есть пузырёк – от прадеда к деду и отцу, от отца к нему переходил он по наследству – а в пузырьке под шестизвёздой шахрудовой печатью запрятана… Что? Снова долгие отказные движения головой, вздохи о нерушимости печати и тайны. И наконец, под затиском печати там хранится тайное средство для выведения белых географических пятен. Приезжий хохочет, абориген то же, но не очень весёлым и вместе с тем прощающим смехом. Так мудрые смеются неверию невежд. И вскоре гость Востока даже без легчайшей улыбки слушает брюзгливый причёт человека в чалме: люди оттуда, из Москвы, дети-люди, они, как тень карагача, движутся сперва вперёд, потом назад и опять вперёд; а сам карагач смеётся над своей тенью и не ходит ни вперёд, ни назад, а только невидимо для глаза вверх и вниз; их глобусы, по которым учатся в школе дети этих детей, глобусы, круглые, как карагач, вертятся вокруг своих стволов; и глаза людей с заката тоже кружат, ища новое и новое, это маленькие глобусы, заболевшие вертячкой и ворочающиеся с боку на бок, пока их не прикроют белым пятном смерти; они истирают свои подошвы о землю, гоняются за солнцем, убегающим в закат, – а между тем достаточно одной капли из-под шахрудовой печати на кончик вот этого платка, достаточно чуть потереть смоченным углышком о белое пятно глобуса и… И? – спрашивает гость с запада. Он не всё понял в этой дивагации, но однообразное кружение слов, маятниковое – в такт словам – качание чалмовой свеси передалось его мозгу. В мыслях счетовода уже перекатываются монеты. Если экономить в дороге, то, может быть, у него хватило бы на две-три капли. А продавец шахрудовой тинктуры продолжает нахвал товара: о, он знает силу своего пузырька, он мог бы сам, при его помощи, обойти всю землю, ни разу не коснувшись её ступней, но зачем ему земля, он охотно готов уступить её другу; а ему, владельцу тайны, ничего не нужно, разве несколько затяжек наргиле и глоток шорбы в день; друзья познаются по их благодарности. Пусть саиб странствует, а он, сидя на своей старой циновке, будет смотреть, как странствует дым над водой его кальяна.

И покупатель из собеседника превратился в спутника. Двое молча идут по пустому руслу ночной улицы. Отщёлк висячего замка, низкая притолока, сараеобразная комната без окон. Темнота неохотно отступает от огня ночника к углам. В одном из них, среди всякого хлама, железным меридианом кверху поваленный наземь глобус; он на подкривленной у основания оси, но, очевидно, старинной работы. Он не знает или притворяется, что не знает, ряда давно открытых островных точек, стран и даже морей. Он весь точно в хлопьях белого, точнее порыжелого мартовского снега. Продавец присел у глобуса на корточки и начинает свои манипуляции. Вот блеснула пузырчатая скляночка. Вскрыв её, человек, распластавший полы своего халата крыльями по земле, нюхает сам и приближает склянку к ноздрям наклоненного над глобусом покупателя. Ещё? Можно и ещё. Аромат шахрудовых капель горьковат, прян и будто из уколов. «Люди собирают мир в глаза – они не знают, что его можно вынуть из глаз, что можно сжать горсть звёзд в небо вот так», – и продавец делает движение зажатым в пригоршни смоченным платком. Перед глазами покупателя тинктуры промельки искр, разгорающихся в пламена. Сквозь их лет он уже не совсем ясно видит, как глобус поворачивается под пальцами странного знакомца, и словно не глобус даже, а голова, его собственная голова, пересаженная с шеи на железную ось, мягко поддаётся под толчками рук. Вот пёстрокрылый выбрал: приостановив кружение, он притрагивается влажным углышком ткани к оваловидному белому пятну.

«Такла-Макан», – шепчет он, подморгнув совиным веком, – и тотчас же пятно начинает расти и распестряться: жёлтая зыбь песков, змеевидные выгибы безлистого саксаула, чёрный провал колодца с круглой вырезкой из неба, упавшей на дно. Внезапный ветер бросает навстречу глазу кружащийся клуб песку; клуб, тьмя пустыню, вворачивается в себя, оваловидно стягиваясь, – и снова перед глазами на вспучине глобуса небольшое, сейчас чуть влажное овальное пятно. «Кутб шымалы» – и из-под трущих движений ткани выступают стеклисто мерцающие полярные льды; солнце вечного дня остановилось, точно заледенев у горизонтного круга; лучи его, ударившись о ледовые грани, разбились на пёстрый дребезг спектра; чья-то жирная, сизая лопасть выблеснулась из полыньи и снова нырнула вглубь. Холод так силён, что кругозор начинает стягиваться; круглый горизонт, ёжась, умаляется и набегает на зрение; от страшного сжима сквозь пейзаж проступили его рёбра – это радиально расположенные чёрные линии, ясно теперь различимые сквозь прозрачность льдов; видны даже цифры – 85° – 86° – 87°… и снова круглое арктическое пятно глобуса.

Не буду продолжать. Развернуть ряд прозревающих глобусных бельм дело писательски нетрудное. Ясна и сюжетная концовка. Она вряд ли допустит много вариантов. Только боюсь, что преждевременным рассказом о своём будущем рассказе я у него отнял право на рождение. Недозрелый плод можно, конечно, вынуть из чрева. Но как его вложить обратно для дорождённости – наукой до сих пор не дознано".

Сигизмунд Кржижановский. "Салыр-Гюль. Узбекистанские импрессии". (1933)


почему ты не показал мне суслика (P.S.): люди собирают мир в глаза

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
В 2014 г. новиопы получили, как им тогда казалось, один подарок и одну проблему. Подарок заключался в крымском консенсусе. Новиопы исправили допущенное «троцкистом» Хрущевым нарушение священных советских законов, а то, что они вошли в клинч с Западом, представлялось как временная ...
У меня есть друг в далекой стране Нигерия. Он из тех людей, которые любят и умеют дружить. Такие люди не забывают говорить спасибо и поздравлять с праздниками. Я-то сама не такая, и на расстоянии дружить не умею. Но парень с простым и понятным именем Ралучукуву тронул меня своей потрясающе ...
Если у вас есть производство или сервис, о котором вы хотите рассказать нашим читателям, пишите Аслану ( [email protected] ) и мы сделаем самый лучший репортаж, который увидят не только читатели сообщества, но и сайта Как это сделано Еще раз ...
Необычайная популярность у этого музыканта была в своё время, в том числе и в нашей стране... Билли Джоэл (Billy Joel, полное имя Уильям Мартин Джоэл, William Martin Joel; род. 9 ...
- помянем . Хороший был канал, действительной хороший. 500 (кажется) фрагментов кинохроники, особенно жаль материалы до 1929 года... В такие моменты я вспоминаю императора Карла V - как-то он несколько часов подряд починял очень сложные часы (было у монарха такое увлечение), а вбежавший ...