ПИСЬМА ОБ ЭВОЛЮЦИИ (107). «Вольница» и «подвижники»

maysuryan — 11.06.2024
Неизвестный художник. Портрет Арона Сольца. Не позднее 1935

Как-то я уже писал о старом большевике Ароне Сольце (1872–1945), которого в 1920-е годы называли «совестью партии». Среди прочего, в своей лекции «О партийной этике» (1924 год) он высказал такую любопытную мысль:
«Ещё у народника Михайловского было деление всех борцов на подвижников и вольницу. Он говорит, что кроме обывателей, живущих своей жизнью, есть группа людей, которые говорят: давайте жить так, в таких условиях, в каких живут самые беднейшие люди. Это — подвижники, столпники, отказывавшиеся от радостей жизни. Другие борцы — вольница — говорят: надо добиваться радости жизни для всех и надо самому от этой радости жизни не отказываться. Я считаю, что мы, большевики, принадлежим к вольнице, а не к подвижникам. Мы говорим и ставим себе задачей создать радостную, вольную жизнь для всех. Те люди, которые в основу своей жизни ставят отказ от всех радостей, те неспособны с энтузиазмом бороться за эту радость... А большевик должен жить, он должен получать от жизни максимум удовольствия».

Возвращаясь к тому, о чём говорилось в предыдущих постах, какую температуру внутренней конкуренции имеет социальная группа, состоящая из таких «столпников»? По-моему, ясно, что минимальную, в идеале — что-то близкое к абсолютному нулю. А какую социальную температуру имеет «вольница», где каждый стремится «получать от жизни максимум удовольствия»? Максимально возможную. Как же одно согласовать с другим?
Посмотрим, что писал об этом народник (и не просто народник, а один из властелинов дум, столпов народничества) Николай Михайловский, на которого сослался Арон Сольц.


Николай Константинович Михайловский (1842—1904). Вторая половина 1890-х

Н.К. Михайловский: «Поступательный ход цивилизации постоянно будит новые потребности в людях, но не всегда и не всем разбуженным даёт средства удовлетворения. Бывают такие исторические моменты, когда эта неудовлетворённость достигает крайнего напряжения. Тогда возникают два, по-видимому, противоположные, но несомненно из одного источника вытекающие и весьма часто сливающиеся движения: формируются вольница и подвижники. Вольница стремится во что бы то ни стало, не останавливаясь ни перед какими крайними средствами, добыть себе удовлетворение всех потребностей. Подвижники, напротив, опять-таки во что бы то ни стало, стремятся заглушить свои потребности и довести их до minimum'a. Несмотря на кажущуюся противоположность, эти два течения вполне родственны. Они всегда возникают единовременно, рекрутируют свой персонал из одних и тех же слоёв общества, имеют одних и тех же врагов и легко переходят друг в друга. ...Нетрудно вывести этот исторический закон образования вольницы и подвижников, нетрудно указать, при каких обстоятельствах они должны неизбежно возникнуть. Но это отнюдь не значит, что им самим нетрудно возникнуть. Напротив, роды их крайне трудны. Огромные умственные усилия тратятся всякий раз на образование этих противоположных идеалов, хотя они постоянно повторяются в истории... Много ужасов и много даже грязи выступает на арену истории, когда поднимаются подвижники и вольница. Но это неизбежно, и надо помнить, что единовременное их появление свидетельствует о глубокой внутренней работе, совершающейся, к сожалению, по той или другой причине в потёмках».

Подцензурному публицисту приходилось выражать свои мысли эзоповым языком, но смысл, кажется, ясен: накануне социальной революции в обществе огромную силу приобретает, с одной стороны, «вольница» — движение различных классов, которые стремятся максимально расширить свои права и возможности. И это касается не только угнетённого класса, но и правящих. (Напомню ещё раз характерное высказывание Талейрана о предреволюционной Франции: «Трон был изолирован, и все страстно стремились к ослаблению королевской власти. Всем казалось, что власть слишком много управляет; возможно, что никогда в нашей истории не управляли меньше...»)
А с другой стороны, возникают группы «столпников», подвижников, которые идут, возможно, к той же цели для своих классов, но себя лично всецело ей подчиняют и ограничивают, особенно в области материальных благ.

Что касается марксистских и — шире — революционных «столпников» — то о них я написал, кажется, достаточно подробно в главах, или письмах этой серии 9—20, посвящённых «модели поведения Рахметова—Ленина». Ну, как будто, ясно, что Рахметов, условно говоря, спящий на гвоздях, как настоящий средневековый аскет — это и есть типичный революционный «столпник», «подвижник», так сказать, эталонный образец. В реальности таким эталоном мог бы служить, например, и тот же упомянутый выше Сольц: как бы он ни стремился изобразить из себя этакую жизнелюбивую «вольницу», но любой, мало-мальски знакомый с фактами его биографии, только посмеётся: уж большего аскета трудно и сыскать!

Но сейчас мы говорим о другом: о взаимодействии «столпников» с «вольницей». Как столь разные по своей температуре социальные стихии вообще могли действовать заодно? Ведь их соприкосновение, на первый взгляд, должно было производить, примерно, эффект прикосновения льда к раскалённому металлу.
На самом деле блестящую формулу для соединения их усилий нашёл тот самый создатель литературного образа Рахметова, то есть Николай Гаврилович Чернышевский.


Евгений Данилович-Горовых (1930 г.р.). Н.Г. Чернышевский пишет роман «Что делать?» в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. 1953

С логической точки зрения формула эта, возможно, и слабовата, зато с практической стороны она абсолютно неуязвима. Рахметов у него говорит:

«Он сказал себе: «Я не пью ни капли вина. И не прикасаюсь к женщине». А натура была кипучая. «Зачем это? Такая крайность вовсе не нужна?» — «Так нужно. Мы требуем для людей полного наслаждения жизнью, — мы должны своею жизнью свидетельствовать, что мы требуем этого не для удовлетворения своим личным страстям, не для себя лично, а для человека вообще, что мы говорим только по принципу, а не по пристрастию, по убеждению, а не по личной надобности».


Николай Травин (1904—1942). Рахметов — бурлак на Волге. 1928

На первый взгляд, в цитате есть некоторая логическая несообразность, несостыковка: если вы за «полное наслаждение жизнью», то есть за «вольницу», по Михайловскому, так и практикуйте её на своём примере! А если вы за ограничение потребностей, то ограничивайте всех, а не только себя!
Но на самом деле именно в этом парадоксальном сочетании — ключ к успеху революции 1917 года, как и революции вообще. И даже не только революции... Никогда большевики не победили бы, если бы они, по худому примеру Александра Фёдоровича Керенского и эсеров вообще (причём и правых, и левых) и т.д. призывали народ только к новым жертвам на фронте, бесконечному терпению и «самоограничению». С другой стороны, они не победили бы, если бы являли собой зрелище разнузданной «вольницы», стремящейся «получать от жизни максимум удовольствия». То есть наслаждающихся «сладкой жизнью» эпикурейцев-гедонистов наподобие свергнутой ими буржуазно-дворянской элиты. Как ни странно, но именно в этом сочетании — ограничение своих собственных потребностей, как у «подвижников», и поддержка вполне земных желаний большинства населения (то есть для 1917 года: мира любой ценой, передела помещичьей земли, ограничения рабочего времени и т.д.) — львиная доля «секрета победы» большевиков.


Лев Кербель (1917—2003), Н.И. Мешко. Рахметов. Начало 1950-х

Я уже писал, что в образе Рахметова Чернышевский создал умозрительный проект, чертёж образа «особенного человека», то есть «профессионального революционера». Таких людей до Рахметова не было или почти не было в России. Но, пользуясь, так сказать, план-схемой Чернышевского, они появились. Начиная с Владимира Ульянова, которого этот роман, и опять-таки в первую очередь образ Рахметова, «всего перепахал». Так вот, этот «секрет» взаимодействия «вольницы» и «подвижников» тоже, безусловно, входил в «план-схему» Чернышевского...
Кстати, революционеры-марксисты старого поколения — Плеханов, Засулич и другие — этого открытого Чернышевским «секрета» совершенно не поняли и не приняли. Именно поэтому они и оказались не у дел в момент победы революции. Они были обескуражены и разочарованы «приземлённостью» народных желаний в 1917 году. Они искренне воображали, что «свободный народ» захочет самоограничения и жертв, как некогда они сами, а не постарается «добыть себе удовлетворение всех своих потребностей». Кстати, современные левые этого тоже совершенно не понимают, и пока они этого не понимают — они обречены на поражение.

Чернышевский интуитивно сформулировал своего рода «закон исторической термодинамики», который гласит, что холодная социальная группа («подвижники») может победить, только опираясь на стремление своего класса к большему «теплу» («вольнице»), и никак иначе.
Кстати, если мы обратимся к истории, например, к истории СССР, то увидим, что каждому следующему руководителю страны, да и просто — каждому следующему поколению руководства — обязательно бросали упрёк, что оно опирается на «потепление». Про Ленина и его поколение большевиков мы уже писали — их обвиняли, что они оседлали сугубо эгоистические, шкурные, низменные побуждения масс: штык в землю, не воевать, делить барскую землю и барское добро, «грабь награбленное» и т.д.
Но совершенно симметричные обвинения в опоре на низменные страсти левая оппозиция бросала и сталинцам! В 1923 или 1924 году Лев Троцкий говорил своему стороннику Ивану Смирнову о Сталине: «Историческая диалектика уже подхватила его своим крючком и будет его поднимать вверх. Он нужен им всем: бюрократам, нэпманам, кулакам, выскочкам, пройдохам, всем тем, которые прут из почвы, унавоженной революцией. Он способен возглавить их. Он готов возглавить их, у него есть заслуженная репутация старого революционера. Он даст этим самым прикрытие в глазах страны. У него есть воля и смелость. Он не побоится опереться на них и двинуть их против партии. Он уже начал эту работу. Он подбирает вокруг себя пройдох партии. Конечно, большие события в Европе, Азии и у нас, всё это опрокинут. Но, если всё пойдёт автоматически дальше, как идёт теперь, то Сталин автоматически станет диктатором».
Ну, а надо ли говорить, что ровно то же самое обвинение — опора на эгоизм, на стремление «добыть себе удовлетворение всех потребностей» — адресовалось позднее и Никите Хрущёву? Даже прижившееся позднее название его эпохи — «оттепель» — говорит само за себя... А что говорить про «эпоху застоя, эпоху застолья»?.. Про которую сам её лидер, то есть Леонид Ильич Брежнев, сказал в тот день, когда возглавил страну: «При Сталине люди боялись репрессий, при Хрущёве — реорганизаций и перестановок. Народ был не уверен в завтрашнем дне. Поэтому советский народ должен получить в дальнейшем спокойную жизнь для плодотворной работы». А что сказать про «перестройку»?..


Константин Ротов (1902—1959). «Держись, корова, из штата Айова!». «В этом году Советский Союз догонит США по валовому производству молока». Журнал «Крокодил», 1958 год

В общем, всю советскую эпоху шло сплошное «потепление», возможности рядового человека росли и расширялись, как в сказке. Температура общества росла, «вольница» побеждала, а «подвижники» рахметовского типа в руководстве куда-то делись. :) Их внезапно сменили сплошные жизнелюбцы. Последние 30-35 лет «все страстно стремились к ослаблению королевской власти. Всем казалось, что власть слишком много управляет; возможно, что никогда в нашей истории не управляли меньше...» Однако один из главных «фокусов» (вернее сказать — законов) исторической термодинамики состоит в том, что общество может существовать в равновесии только при наличии определённого количества «подвижников», стоит им иссякнуть, как всё затопляет «вольница» с её стремлением всех и каждого «получать от жизни максимум удовольствия». Но на такой основе общество просто не может существовать. И через некоторое время всё рушится. Что мы и наблюдали воочию...

(Продолжение следует)

ПОЛНОЕ ОГЛАВЛЕНИЕ СЕРИИ

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив