Piero_Harlequin_Slash

ЯОЙ-ФАНФЫ — 10.01.2010

Название: Другое Кино.

Автор: Irees

Бета: ryojoku, Янкель Брав

Фендом: Ориджинал

Пейринг: Макс/Томас, Дениел/Томас.

Рэйтинг: R

Жанр: school life

Статус: в процессе.

Размещение: с согласия автора.

Предупреждения: Ненормативная лексика

Глава 1

Прошла неделя. Первая рабочая неделя в новой школе. Не сказать, что у блондина по этому поводу появились какие-то особые впечатления. Ну, уроки он учил исправно, учителей кормил точными ответами и радовал желанием учиться. С одноклассниками особо не контактировал, держался особняком и на всех смотрел косо. Могло быть и хуже.

Первые выходные прошли так же — никак. Пока его обожаемый дядюшка в поте лица трудился в лаборатории, квартира была в распоряжении мальчика. Но, по правде сказать, распоряжался он жилплощадью без особого полета фантазии. Впрочем, ожидать пьяных вечеринок от юного Мириелла было бы глупо. Хотя Макс, узнав, что у Томаса никого до поздней ночи не будет, отчаянно напрашивался в гости. Мол, «пиво и телевизор — мужик ты или не мужик?».

Томас оказался не мужиком. Заявив что-то вроде, что пиву он предпочитает чай, черный, крепкий, с медом, а телевизору — учебник по истории, он заслужил обиженное фырканье и клятвенное обещание научить мальчика развлекаться. Заявление о том, что у каждого разные понятия о развлечениях, на Макса не подействовало. У шатена появилась идея фикс — сделать из аристократа нормального, на его взгляд, человека. Томасу оставалось только лишь передернуть плечами, ну, он же не дурак, чтобы спорить об очевидном?

К слову, с Максом они за это время сблизились. Ну, как сблизились. Блондин с натяжкой мог бы назвать зеленоглазого другом: Адамс составлял ему компанию на переменах, встречал у школьных ворот перед началом учебного процесса, а иногда они после уроков сидели на школьной коробке. Там собиралась вся его компания. Несколько человек. Они кидали мяч в кольцо, обсуждали какие-то свои дела — Томас не вникал; говорили о музыке, девушках, о ребятах из соседней школы. На коробке был и Дениел. Завидев его первый раз, блондин хотел было сбежать, но, поймав себя на трусливой мысли, остался. На самом деле, он просто надеялся, что на глазах у Макса и Ко брюнет никого бить не станет.

Обломался. Бил. Часто. Много. Сильно. Но не Томаса. Дрался с друзьями — небо, это кошмар какой-то! Так колотить человека, которого называешь другом — каким же зверем надо быть? И такие «дружеские» стычки считались нормой, разнимали дерущихся только в том случае, если у брюнета совсем сносило крышу. А крышу у него сносило часто.

Дениел практически всегда ходил побитым. На лице царапины, криво наклеенные пластыри, руки перебинтованы, фингалы и синяки уже стали имиджем. Блондин, наблюдая за ним с другого конца поля, думал, что когда-нибудь его убьют в потасовке. У кого-нибудь окажется нож, и тогда никакой пластырь не спасет от кровотечения.

Или он получит заражение крови. Или ещё как-нибудь умрет. Встанет на криминальную дорожку, и его кто-нибудь обязательно застрелит. Томас надеялся на это. Пожалуйста, небо, ты же забираешь у нас нормальных людей? Забери и этого ублюдка. Пожалуйста, черт возьми, пожалуйста.

Он бесит Томаса. Всем. Взглядом, равнодушным и насмешливым, и это в то время, как у самого аристократа дух от ненависти захватывает; тем, что распивает пиво на школьной территории, что курит, как последний паровоз и смеётся после очередной стычки с парнями из другой школы. Он избитый, весь в крови и пыли, в порванной футболке, с разбитым лицом, сидит и смеётся, рассказывая товарищам и своих боевых подвигах. Ему больно смеяться, он корчится, но продолжает. Разрушение на грани Саморазрушения. Это неприемлемо. Томас его ненавидит.

Вторник. Вечер. На площадке холодно, ветер царапает кожу, норовит выдуть из парнишки душу. Томас хмурится, кутается в серо-красный шарф, наблюдая за летающим над асфальтом листом бумаги. Листок кружится, то взлетает высоко вверх, то дрожит, зацепившись за бордюр. Падает на землю и замирает, не реагируя на попытки ветра поднять его. Кажется, листок устал или умер. Но потом всё начинается по второму кругу.

Это не похоже на танец, нет. Скорее на издевательство. Томасу жалко листок. Насколько вообще можно жалеть лист бумаги.

— Брось, это будет забавно. Позлим этих козлов — оно того стоит, — голос Дениела оказался совсем близко. Томас поднял глаза, рассматривая брюнета и недовольного Макса рядом. Минуту тому назад они ругались в середине поля. Эти двое постоянно ругаются. Удивительно только, что брюнет не поднимает руку на зеленоглазого.

Картер нагнулся, поднимая с земли открытую бутылку пива. У них ни одна посиделка без спиртного и чипсов не обходится, блондин уже привык. В какое-то мгновение показалось, что Дениел подмигнул ему. Томас аж воздухом подавился.

— У тебя странное представление о юморе, Кино, — Макс устало закатил глаза, — А потом, с чего ты взял, что он должен это сделать?

— Потому что, — брюнет расплылся в улыбке. У Томаса внутри всё сжалось в предчувствии чего-то не совсем хорошего. Дениел смотрел на него и улыбался, продолжая, — Нас там всех в лицо знают. А его — нет. Да и должен же твой ненаглядный, — последнее слово резануло слух. — Хоть что-то полезное сделать, да, Томми? Сходишь к нашим дорогим товарищам из соседней школы, напишешь им на стене любовное послание от нас и смоешься. Элементарно же. Тебя никто и не заметит, не заподозрит, — парень хмыкнул. — Да не трусь ты, я всю ответственность беру на себя.

Брюнет отхлебнул от своей бутылки и замолк, выжидающе смотря на блондина. А у того появилось стойкое ощущение, что его где-то обманывают. Макс молчал, так же выжидающе смотря на друга. Все молчали, ожидая ответа Томаса. И он молчал, ожидая собственного решения. И оно сорвалось с губ. Само. Казалось, это говорит кто-то другой. Таким спокойным, ровным, бесцветным голосом, наполненным железной решимостью:

— Я не Томми, козел. Меня зовут Томас, запиши себе где-нибудь, если голова дырявая, — губы сами растянулись в ухмылке, — И если тебе так надо оставить своим дружкам послание на стене, то я готов тебе помочь. Можешь даже сказать спасибо.

Дениел хмыкнул, приподнимая бутылку в сторону Томаса. Он был доволен. Хочешь заставить аристократа работать — поиграй на его гордости. Макс неодобрительно покачал головой. Ребята на площадке вернулись к своим бутылкам, мячу и разговорам. А Томас всё думал, на что он только что подписался?

Думать долго не пришлось. Уже на следующий день Дениел встретил его возле школьных ворот, вручил баллончик с красной краской и велел следовать за собой. Ничего не оставалось, хотя блондин и не был в восторге от предстоящего приключения. Он далеко не самый смелый. Но признаться в этом ублюдку — то же самое, что обречь себя на вечные муки. А с другой стороны, Томас задницей чувствовал, что ничем, абсолютно ничем хорошим для него это не кончится. В душе его со вчерашнего вечера засело стойкое ощущение опасности. Его обманывают, он точно знает, иначе с чего бы это глаза Кино так нехорошо блестят, а на лице подозрительно самодовольная улыбка? Но, блин, нельзя же сейчас остановиться, развернуться и уйти обратно только потому, что у него паранойя разыгралась? Или можно?

— В общем, так, — брюнет остановился, выглянул за угол, убедился, что подозрительных личностей рядом нет, и повернулся к блондину, — Сейчас за ворота — направо. Там спортивный зал, в это время там никого. Заходишь, пишешь на всю стену что-нибудь обидное, — брюнет, сомневаясь в способностях мальчика крепко выражаться, задумался. — Пиши, что Карл сосет у Дениела, — парень хмыкнул. Скромностью он не страдал по определению, — и вся его компания неудачников — траханные педики. Понял? Разборчиво пиши, чтоб они поняли. У тебя сорок минут, Томми, — он как-то нехорошо улыбнулся и подтолкнул блондина.

Томас буркнул, что он не Томми и, недоверчиво оборачиваясь, поплелся к школьным воротам. Там, уже у входа, нос к носу столкнулся с мрачными на вид старшеклассниками. Думал, что умрет от страха, когда один из парней бросил взгляд на зажатый в руках баллончик с краской. Ан нет, откуда-то взялись силы кивнуть и даже заговорщически улыбнуться.

Мальчик перешел школьный двор и остановился перед входом в спортивный зал. Большая железная дверь приоткрыта, изнутри не доносится ни звука. Томас волнуется, переживает, ломается, боязливо оборачивается и, последний раз вздохнув, тянет дверцу на себя.

У него нет выбора, он уже подписался. Дурак. Думать надо было.

Расписывать стены само по себе плохо. Расписывать стены с риском быть побитым — плохо в квадрате.

Внутри пусто и холодно. Огромное пустое помещение с высокими потолками и большими окнами на стенах. Два баскетбольных кольца, на полу — спущенная волейбольная сетка. У стен темно-синие маты. Стены желтые, темно-серый пол размечен красными линями, окна защищены решетками. Зал ничем не отличается от их зала, такой же, как две капли воды.

И пустой. Ни звука.

Томас сразу определился со стеной, которую будет расписывать. Она тут одна свободна. Длинный прямоугольный зал: с двух сторон окна, сбоку — входы со стороны школы и с улицы, у одной стены маты, а другая, кажется, так и просит, чтоб на ней написали что-нибудь гадкое.

И ждать, наверное, не стоит. Мальчик обреченно вздыхает. С трудом заставляет себя поднять руку и надавить на клапан, краска новая, распылитель работает плохо, и первые буквы выходят кривыми. Да ещё и краска летит в лицо, красными пятнышками оседает на одежде, волосах, коже. Томас закашлялся, но руку не упустил. Он невысокого роста, буквы получаются не на всю стену, но красная краска на желтой стене — должно быть заметно. Томас про себя отчаянно сквернословит, поминая всё, на чем свет стоит, хмурится, но продолжает выводить фразу.

Интересно, как Дениел узнает? Не придет же и не проверит. Надо полагать, это должно разозлить оскорбленных ребят и сподвигнуть их на какие-то действия. Томас злорадно улыбается, надеясь, что тогда брюнета наконец убьют.

Эта мысль, как масло, разжигает в парнишке огонь. Чем лучше он сделает, тем больше разозлятся ненавистные Дену парни, тем сильнее они побьют брюнета. Теперь Томас красит лучше, старается, можно сказать, вкладывает душу.

И вот он, момент кульминации.

— Эй! — удивленное и очень злое «эй!». Мальчик замирает и медленно оборачивается.

Сомнений быть не может, судя по разбитым лицам парней, это именно для них он сейчас так старательно выводил ровные красные буквы.

«Блин, попал».

— Я проездом, господа, не обращайте внимания, — мальчик приподнимает руку с баллончиком, неуверенно машет и, роняя краску, срывается с места. Выход перекрыт и его единственный путь к отступлению тот, что ведет в здание школы.

Трусливо бежать — ну нет, что вы. Мы называем это – наилучшее решение в тупиковой ситуации. Разумное отступление для дальнейших атак. Как угодно, господа, но только не трусливое бегство. Слова «трусость» и «бегство» вообще не актуальны, когда ты стоишь напротив шестерых разъяренных малолетних преступников. Ну не подходят они сюда, что поделать? Вот спасать свою жизнь — это да, это здесь очень даже подходит.

Итак, Томас не трусливо бежал с поля боя, а спасал свою шкурку. Она и него дорогая и единственная, жалко ему.

Мальчик пулей вылетел из зала, не вписался в поворот, споткнулся, но скорости не сбросил. Он хотел было рвануть в коридор, что вывел бы его к выходу из здания школы, но несколько пролетел, а возвращаться уже не было времени.

Пришлось продолжать бегство: вверх по лестнице, опять лицом об угол и снова вперёд.

Так он добрался до третьего этажа. Преследователи отставали на какие-то тридцать секунд замешательства. А Томас уже выдохся.

Дыхание сбилось. Он стоит, согнувшись, зрачки расширены, на виске испарина, сердце в груди вот-вот разобьется о ребра. Томас уже слышит торопливые неровные шаги на лестнице. Двадцать секунд.

Мозг отчаянно работает, ищет пути спасения. Бежать дальше блондин уже не может, у него болит бок, а ноги, кажется, стали ватными. Парень уже придумывает слова, которыми будет тянуть время. Жаль, «помилуйте, меня заставили» тут не потянет.

Ему нужно пять минут, чтобы восстановить дыхание и набраться сил. Потом пулей в кабинет директора, пусть уж лучше с него вычтут за порчу имущества, чем побьют молодые и очень злые преступники. Определенно преступники, их всех по тюрьмам распихают в будущем.

Пятнадцать секунд. Парнишка оборачивается и окидывает взглядом пока еще пустой коридор и выпрямляется. Встречать обиженных защитников крепости лучше лицом, а не задницей. Мало ли, вдруг они это расшифруют не так?

Томас уже про себя отсчитывает секунды, когда кто-то хватает его за талию, зажимает рукой рот и тащит в сторону. Правильно, что рот зажали, иначе Томас точно завопил бы не хуже дамы, увидевшей мышь на своей кухне. Небо, как он перепугался! Эффект неожиданности всё-таки.

Неизвестный затащил парня в кладовку. Очень вовремя, к слову, там, в коридоре, уже послышались шаги и голоса.

— Не смей кричать, блонди, — коротко и ясно. Этот голос он узнает везде и всегда. Теплое дыхание обожгло ушко, блондин мысленно взвыл. За что, небо?!

Дениел, а это, несомненно, был он, убрал руку, давая мальчику возможность дышать. У брюнета пальцы пахли сигаретами. Не удивительно, он же постоянно курит. Страшно представить, в каком состоянии легкие парня. В будущем он наверняка заработает рак.

— Что ты тут делаешь? — гневный шепот. Очень гневный и тихий, Томасу пришлось приподнять голову, чтобы брюнет мог его слышать.

В кладовке места мало. Томасу приходится стоять, прижавшись спиной к ненавистному ублюдку, тот в свою очередь поддерживает его за талию. Это немного странно, но возмущаться сейчас неудобно. Одно лишнее движение — и весь инвентарь посыплется с полок на головы парней.

Здесь пахнет сыростью, порошком и пылью. Темно, ничего не видно. Хотя и видеть нечего — перед носом у Томаса дверь. Не самая, если честно, волнующая дух картина.

— Тебя страхую, дебил, — ага, тоже, блин, спаситель божий. Томас фыркнул. Хотите сказать, что Дениел пророк и о том, что блондин остановится именно возле этой кладовки знал заранее? Не смешите наши тапочки, господа. Да парню легче было поверить, что по небу летают розовые козы, играющие на зеленой электрогитаре 9-тую симфонию.

Около минуты они стояли в тишине. Томас прислушивался к собственным ощущениям, крыл Вселенную отборным матом, попутно напрягал слух, вслушиваясь в голоса за дверью. Ну, и чего они не уходят? О чем думал Дениел — одному Дьяволу известно. Но результаты его умственных трудов поразили Томаса.

Рука брюнета, что до сих пор покоилась на талии блондина, неожиданно поползла вниз по животу, забралась под рубашку и скользнула вверх, пересчитывая ребрышки.

— Ты что творишь, придурок?! — мальчик задыхался от возмущения. Хотел было дернуться и закричать, но вовремя вспомнил, что за дверью целая компания разъяренных преступных элементов, мечтающих разбить ему череп об асфальт на заднем дворе их родной школы. В другое время, Томас без тени сомнения в словах и мыслях, возмущенно бы заявил, что лучше умереть, чем… чем они с Дениелом, в кладовке, вдвоем, и его руки, бессовестно лапающие Томаса, обветренные губы на тонкой шейке, горячее дыхание на коже…

Но, ясное дело, реальность, как всегда доказывает свою истину. Как это ни печально, но лучше уж перетерпеть, чем умереть от внутреннего кровоизлияния.

Хотя и в этом парень с каждой секундой всё больше и больше сомневался.

— Не дергайся, блонди, — прошипел Дениел в ответ на робкую попытку скинуть с себя чужие руки. Одной рукой брюнет поглаживал грудь Томаса, задевая темные пуговички сосков, другая же комфортно разместилась в его собственных штанах.

Слишком близко. Блондин чувствует, что делает Дениел у него за спиной. Чувствует слишком хорошо. Слишком близко.

Мальчик зажимает рот ладошкой, перестает дышать и мечтает провалиться сквозь землю. Он дрожит. Это всё так мерзко, так неправильно: рука у Дениеля в штанах, задранная рубашка, хулиганы за дверью. Его же не должно быть здесь, да? Реальность перестала походить на реальность. Томасу хочется верить, что это только кошмарный сон.

Но эти ощущения. Ощущения не дают забыться — кажется, сейчас напряжен каждый нерв, и любое прикосновение троекратным эхом отдается в мозгу. Он чувствует всё, что делает брюнет. Невольно отмечает любое движение. Запоминает. Хотя, конечно, предпочел бы забыть.

Томас вздрогнул, когда сухие губы провели линию от затылка вниз к позвоночнику, по плавному контуру шеи. Это было даже приятно. Совсем чуть-чуть. Если на секунду забыть, как это мерзко. Нет. Это могло бы быть приятным, если бы… точнее, ладно, это не могло быть приятным вообще. В принципе. Но если на секунду забыть о вопиющих фактах абсурдности кошмара, если, скажем, исключить все человеческие факторы и оставить только голые ощущения, то тогда, надо думать, это было бы чертовски приятно. Всего на секундочку.

Потому что уже в следующее мгновенье его укусили. До боли сжимая тонкую кожу на плече зубами, Дениел разом вывел Томаса из ступора. Мальчик дернулся, сильнее зажал рот ладошкой и попытался уползти вниз. Кожа натянулась, сделалось больнее.

Брюнет прокусил кожу до крови, довольно слизнул капельки крови и криво усмехнулся. Ну ещё бы! Этот извращенец умудрился даже кончить.

Это ужасно.

— Пусти меня! — он задыхается от злости. Вот сейчас уже правда всё равно, если их кто-то услышит. Мальчик вырывается, извивается, поддается вперед и буквально вываливается в пустой коридор. Бледный, как сама смерть. С нездоровым румянцем и огромными испуганными глазами. Мальчик оборачивается на своего «спасителя», голубые глаза смотрят с ненавистью, страхом, отвращением.

— Неженка, — только и фыркнул брюнет. Да плевать он хотел на этот взгляд. Его каждый второй ненавидит. И это Дениелу нравится. В этом весь он.

Парень застёгивает ширинку и, доставая из заднего кармана джинс помятую пачку сигарет, выходит из кладовки. Такой же, как всегда. Можно подумать, для него привычное дело зажимать кого-то в кладовке.

В общем-то, конечно, привычное. Он так сюда и попал. Проследив, что мальчишка таки зашел в спортзал, брюнет поспешил делать свои грязные дела этажом выше. Он же не дурак, чтобы всё веселье буржую отдавать? Надо было приложить ручки к святому. Масло в огонь подлить, так сказать. Порча чужого школьного имущества — дело святое.

А уж тем более, когда попутно можно потискать сестру того самого Карла. Сестра не против. Карл в гневе, Ден доволен.

Он уже уходил, когда наткнулся на блондина. Было бы жалко, если бы мальчишку убили бы в первый день же день его триумфа.

Томас, молча наблюдавший за брюнетом, сорвался с места, когда тот вышел из кладовки. Брюнет только удивленно моргнул. А мальчик тем временем уже летел вниз по лестнице, игнорируя косяки и совсем не заботясь, что его заметят. Тело всё ещё хранило память о чужих руках. Это надо было смыть. И прийти в себя...

«Урод».

Оставить комментарий

Популярные посты:

mesian

Маленькие хранители свежести: полезная информация о колпачках для бутылок и преформах ПЭТ

kiowa_mike

Бежит через поле кошечка от kazutoshi_ono_photo

myworld

Детская в замке, игрушечный домик, я б там жила:)

ilyavaliev

Все хохотали, а Зеленский все предсказал. И Стамбул - тоже. Что в итоге ждет

olegkorsun

Без названия

home_and_garden

Спрекелия formosissima – "самая, самая, самая красивая"

uctopuockon_pyc

Вспоминая Танафи

maysuryan

Сталин вернулся, а книжников посадили

d_34

От Сталина до Брежнева - американский негр в СССР

• Архив