Павел Коган, Часть 1

philzav — 04.07.2025

3 июля 2025   

Завтра, 4-го июля, был бы день рождения большого русского поэта Павла Когана.
Загружаю на день раньше, поскольку 4 июля, День Рождения моей страны, вместе с началом Шаббата вечером, окажется очень занятым.   

Вглядитесь в это вдохновенное лицо.
Это —  Поэт.

Павел Коган.
Родился 4 июля 1918 г. в Киеве.
Погиб 23 сентября 1942, в возрасте 24 года, под Новороссийском.

https://pitzmann.ru/kogan-gallery.htm  
У могилы Павла Когана. 70-е г.г. Ни памятника, ни обелиска
er3ed.grz.ru

Этот очерк - триптих.
Часть 1, Павел Коган
Часть 2, Елена Ржевская
Часть 3, Борис Слуцкий о Павле Когане.

Часть 1, Павел Коган

Один из самых романтичных советских поэтов, автор стихов к песне "Бригантина поднимает паруса".

Фронтовые стихи не сохранились.

Бригантина, автор музыки и исполнитель, Георгий Лепский https://www.youtube.com/watch?v=LAR2KOTps2U

Послушайте ещё раз. Это ведь могли бы быть вы, в аудитории, где все спонтанно встали как при исполнении гимна. Да впрочем эта песня и была гимном нашего поколения.

Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой.

И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса.

***
Из памяти (без йоты самолюбования: я храню в своей больной памяти многие стихи Павла Когана, в том числе все, да, все, включенные в этот очерк).

Павел Коган

Люди не замечают, когда кончается детство,
Им грустно, когда кончается юность,
Тоскливо, когда наступает старость,
И жутко, когда ожидают смерть.

Мне было жутко, когда кончилось детство,
Мне тоскливо, что кончается юность,
Неужели я грустью встречу старость
И не замечу смерть?
1937

***
Начну о Павле Когане с ... Давида Самойлова. Они ведь все вышли из знаменитого московского ИФЛИ, чуть ли не из одного и того же курса Института Философии, Литературы и Искусства, или, как его в шутку и должно быть не без оснований называли "Институт флирта, любви и интриг": Павел Коган, его жена Елена Каган, Борис Слуцкий, Семён Гудзенко, Николай Майоров, Михаил Кульчицкий, Давид Самойлов...

Пройдёт 20 лет и из тех же стен выйдут 60-десятники, Белла Ахмадуллина, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский. Критическая масса, предназначенная судьбой для взрыва.

Давид Самойлов

Перебирая наши даты,
Я обращаюсь к тем ребятам,
Что в сорок первом шли в солдаты
И в гуманисты в сорок пятом.

А гуманизм не просто термин,
К тому же, говорят, абстрактный.
Я обращаюсь вновь к потерям,
Они трудны и невозвратны.

Я вспоминаю Павла, Мишу,
Илью, Бориса, Николая.
Я сам теперь от них завишу,
Того порою не желая.

Они шумели буйным лесом,
В них были вера и доверье.
А их повыбило железом,
И леса нет — одни деревья.

И вроде день у нас погожий,
И вроде ветер тянет к лету…
Аукаемся мы с Сережей,
Но леса нет, и эха нету.

А я все слышу, слышу, слышу,
Их голоса припоминая…
Я говорю про Павла, Мишу,
Илью, Бориса, Николая.

(Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Илья Сельвинский, Борис Слуцкий, Николай Майоров..., "Аукаемся мы с Сережей" - Сергей Наровчатов.)

Из этого списка поэтов-фронтовиков: только Борис, Илья, Сергей и сам Давид вернулись с войны.

Это было особое, рождённое временем, и несмотря на время, поколение мечтателей, поэтов и строителей, что бы там эпатажные циники по обеим сторонах океана не каркали.

Это о них, циниках, счастливо переживших время и войны, сидя на мягких диванах - оглянитесь вокруг себя и увидите - писал Павел Коган:

У каждой ночи привкус новый,
Но так же вдребезги храпят
И спят, откушав, Ивано́вы,
В белье, как в пошлости, до пят.

А я один. Живи в пустыне.
Иди, главы не нагибай,
Когда бараньим салом стынет
Их храп протяжный на губах.

Куда идти, куда мне деться!
От клизм, от пошлости, от сна!
Так выручай, простое детство
И лермонто́вская сосна (*).

И не уйти. Меня за локоть
Хватает мир их, и, рыгнув,
Он хвалит Александра Блока,
Мизинец тонко отогнув.

Я бью нао́тмашь, и мгновенно
Он внешне переменит суть,
Он станет девушкой надменной,
Пенснишки тронет на носу.

И голосом, где плещет клизма,
Пенсни́шки вскинув, как ружьё,
Он мне припишет десять «измов»
И сорок «выпадов» пришьёт.

Я рассмеюсь, я эту ро́жу
Узна́ю всюду и всегда,
Но скажет милая: «Быть может»,
И друг мне руку не подаст,

И будет утро… На рассвете
Мне скажет Александр Блок:
«Иди, поэт, ищи по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок».

Иди, доказывай али́би,
Али́би сердца, или вот —
Вполне достаточный калибр
Мелкокалиберки «франкот».

<22 октября 1937

(*) На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна
И дремлет качаясь, и снегом сыпучим
Одета, как ризой, она.
(М.Ю. Лермонтов, вольный перевод стихотворения Г. Гейне «Ein Fichtenbaum steht einsam."

***
Это стихотворение Павел написал в 1934 г., в 34-ом! О его мечте под названием «Сан Франциско», будучи 16-летним московским подростком:

Ветер, что устал по свету рыскать,
Под стеной ложится на покой.
Я мечтаю о далеком Фриско
И о том, как плещется прибой.

И когда-нибудь лихой погодкой
Будет биться в злобе ураган, -
Я приду взволнованной походкой
К тем маняще-дальним берегам...

Я приду через чужие страны,
Чрез песни дней и гром стихий,
Я приду, чтоб взять у океана
Смех и солнце, друга и стихи.

И вот, сегодня, 91 год спустя, под «Фриско» (Сан Франциско), там, где «плещется прибой», на берегу Тихого, я бормочу себе под нос это стихотворение-мечту, как привет мне лично из 1934 года...

Редкий день проходит без моего напоминания самому себе строчек Павла Когана:

«Современники садят сады.
Воздух в комнаты, окна настежь.
Ты стоишь на пороге беды -
За четыре шага от счастья».

(Каюсь, помню Павла Когана наизусть, почти всего сохранившегося, его фронтовые стихи, увы, не сохранились.  Это были Павел Коган, ранний Евгений Евтушенко и Александр Блок, три поэта, с которыми я рос).

***
Монолог

Мы кончены. Мы отступили.
Пересчитаем раны и трофеи.
Мы пили водку, пили "ерофеич",
Но настоящего вина не пили.

Авантюристы, мы искали подвиг,
Мечтатели, мы бредили боями,
А век велел - на выгребные ямы!
А век командовал: "В шеренгу по два!"

Мы отступили. И тогда кривая
Нас понесла наверх. И мы как надо
Приняли бой, лица не закрывая,
Лицом к лицу и не прося пощады.

Мы отступали медленно, но честно.
Мы били в лоб. Мы не стреляли сбоку.
Но камень бил, но резала осока,
Но злобою на нас несло из окон
И горечью нас обжигала песня.

Мы кончены. Мы понимаем сами,
Потомки викингов, преемники пиратов:
Честнейшие - мы были подлецами,
Смелейшие - мы были ренегаты.

Я понимаю всё. И я не спорю.
Высокий век идет высоким трактом.
Я говорю: "Да здравствует история!" -
И головою падаю под трактор. 5-6 мая 1936

Весной 2015 года, по случаю 70-летия Победы, Еврейский музей в Москве представил выставку «Евреи в Великой Отечественной».

Дочь Павла Когана, Ольга Павловна, прочитала это стихотворение своего отца от 1936 года на открытии выставки.

(См. Часть 2)

Она подчеркнула, что её отцу скорее были близки именно эти стихи, оканчивающиеся словами: «Я говорю: «Да здравствует история!» –/ И головою падаю под трактор», а вовсе не «имперское» «Лирическое отступление» с известным окончанием: «…Но мы еще дойдем до Ганга,/ Но мы еще умрем в боях,/ Чтоб от Японии до Англии/ Сияла Родина моя»… - строчки без устали тиражируемые в сети. С какой целью? Как всегда, опорочить, надругаться над памятью, блеснуть отсутствующей эрудицией.

***
Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
И, задохнувшись "Интернационалом",
Упасть лицом на высохшие травы....
И уж не встать, и не попасть в анналы,
И даже близким славы не сыскать.
1941 г.

***
Ракета
(Отрывок)

И вечность
Космическою бессонницей
У губ,
У глаз его
Сходит на нет,
И медленно
Проплывают солнца,
Чужие солнца чужих планет.

Так вот она — мера людской тревоги,
И одиночества,
И тоски.
Сквозь вечность кинутые дороги,
Сквозь время брошенные мостки.

Во имя юности нашей суровой,
Во имя планеты, которую мы
У мора отбили,
Отбили у крови,
Отбили у тупости и зимы.

Во имя войны сорок пятого года... (**)
1939 г.

(**) Обратите внимание на строчку "Во имя войны сорок пятого года". Эти стихи были написаны в августе 1939 г., за два года до войн, поэт погиб в 1942-м году.

***
Вступление к поэме Щорс

Я открываю окна в полночь.
И, полнясь древней синевой
И четкостью граненой полнясь,
Ночь проплывает предо мной.

Она плывет к своим причалам,
Тиха, как спрятанный заряд,
Туда, где флаги раскачала
Неповторимая заря.

Я слушаю далекий грохот,
Подпочвенный, неясный гуд,
Там поднимается эпоха,
И я патроны берегу.

Я крепко берегу их к бою.
Так дай мне мужество в боях.
Ведь если бой, то я с тобою,
Эпоха громкая моя.

Я дни, отплавленные в строки,
Твоим началам отдаю,
Когда ты шла, ломая сроки,
С винтовкою на белый юг.

Я снова отдаю их прозе,
Как потрясающие те -
В несокрушающих морозах
И в сокрушающей мечте.

Как те, что по дороге ржавой,
В крови, во вшах, в тоске утрат,
Вели к оскаленной Варшаве
Полки, одетые в ветра.

Так пусть же в горечь и в награду
Потомки скажут про меня:
"Он жил. Он думал. Часто падал.
Но веку он не изменял".
1937

***
Поэту

Эта ночь раскидала огни,
Неожиданная, как беда.
Так ли падает птица вниз,
Крылья острые раскидав?

Эта полночь сведет с ума,
Перепутает дни - и прочь.
Из Норвегии шел туман.
Злая ночь. Балтийская ночь.

Ты лежал на сыром песке,
Как надежду обняв песок.
То ль рубин горит на виске,
То ль рябиной зацвел висок.

Ах, на сколько тревожных лет
Горечь эту я сберегу!
Злою ночью лежал поэт
На пустом, как тоска, берегу.

Ночью встанешь. И вновь и вновь
Запеваешь песенку ту же:
Ах ты ночь, ты моя любовь,
Что ты злою бедою кружишь?

Есть на свете город Каир,
Он ночами мне часто снится,
Как стихи прямые твои,
Как косые ее ресницы.

Но, хрипя, отвечает тень:
"Прекрати. Перестань. Не надо.
В мире ночь. В мире будет день.
И весна за снега награда.

Мир огромен. Снега косы,
Людям - слово, а травам шелест.
Сын ты этой земли иль не сын?
Сын ты этой земле иль пришелец?

Выходи. Колобродь. Атамань.
Травы дрогнут. Дороги заждались вождя...
...Но ты слишком долго вдыхал болотный туман.
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя".(***)
1937

(***) Вы, конечно, узнали последние две строчки: "Но ты слишком долго вдыхал болотный туман" из "Жираф" Николая Гумилева.

***
БРИГАНТИНА
(песня)

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса...

Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас...
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.

Пьем за яростных, за непохожих,
За презревших грошевой уют.
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют.

Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой.

И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса.

Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют,
И, звеня бокалами, мы тоже
Запеваем песенку свою.

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса...
1937

***
Сергею Есенину

Иней. Снег. Декабрь. Тишина.
Тишина не бывает тише.
Малярийная бродит луна
Рыжей кошкой по черным крышам.

Ах, кому она, к черту, нужна,
И собаки ее не съели...
От метели и до вина,
От вина до крутой метели,

От стихов до пустой зари
(Тишина, тишина какая...
Непотушенные фонари...
Непроснувшиеся трамваи...)

Ты ходил под этой луной
(Дьявол, холодно...
«Пиво — воды».
«Ресторан».
«Подаеца вино»)
Мимо памятника Свободы,

Мимо домика, где я жил,
Мимо счастья на горностае.
Что ты думаешь, расскажи,
Что стихи чужие листаешь,

Что ты думаешь?
Что молчишь?
Что рука опять задрожала?
Зябко очень.
Такая тишь.
Закурить? Закурю, пожалуй.

Хочешь, все расскажу?
Про снег,
Как сказала, что «нет»,
Про горе,
Как приснилося мне во сне
Без предела и края море,

Как заснеженным декабрем
Я любил, надеялся, путал,
Как, любовь потеряв, обрел
Тот покой, что дается круто.

Хочешь, все расскажу?
Молчишь.
Улыбаешься. Милый... Милый...
Тишь... Совсем заметает тишь,
Видишь, комнатку завалило.

Полчетвертого. Мы одни.
Очень холодно. Тихо очень.
Ах, какие морозные дни...
Ах, какие морозные ночи...
1936

* * *
Неустойчивый мартовский лед
Пешеходами изувечен.
Неожиданно вечер придет,
До усталости милый вечер.

Мы останемся наедине —
Я и зеркало. Понемногу
В нарастающей тишине
Я начну различать тревогу.

Поболтаем. Закрыта дверь.
И дороги неповторимы.
О дорогах: они теперь
Не всегда устремляются к Риму,

И о Риме, который, поверь,
Много проще и повторимее.
Но дороги ведут теперь
Либо к Риму, а либо от Рима.
Март 1936

***
Ночь пройдет по улицам
До нездешниx улиц.
Как она сутулится -
Кофточка на стуле.

Стали тени прочными,
Сжали, окружая.
Спишь, моя нарочная,
Спишь, моя чужая.

Полночь ветер мимо вел,
Тишью запорошенный,
Спишь, моя любимая,
Спишь, моя xорошая.

Можно сердце выложить.
На! Чтоб стужу плавило!
Не было! Было же!
Не взяла - оставила.

Дым плывет по комнате,
Гарью темень полнит.
Полночь спросит: "Помните?"
Что ж, скажу, запомнил!

Все запомнил накрепко,
Только зубы хрустнули.
В ванной, что ли, каплет так...
Тихо как, грустно как...

Грустным быть и гордым?
Боль менять на удаль?
Ночь идет по городу,
Длинная, трудная.
1936

***
Гроза

Косым, стремительным углом
И ветром, режущим глаза,
Переломившейся ветлой
На землю падала гроза.

И, громом возвестив весну,
Она звенела по траве,
С размаху вышибая дверь
В стремительность и крутизну.

И вниз. К обрыву. Под уклон.
К воде. К беседке из надежд,
Где столько вымокло одежд,
Надежд и песен утекло.
Далеко, может быть, в края,
Где девушка живет моя.

Но, сосен мирные ряды
Высокой силой раскачав,
Вдруг задохнулась и в кусты
Упала выводком галчат.

И люди вышли из квартир,
Устало высохла трава.
И снова тишь.
И снова мир.
Как равнодушье, как овал.

Я с детства не любил овал!
Я с детства угол рисовал!
20 января 1936

И с этих строчек Павла Когана: "Я с детства не любил овал!/ Я с детства угол рисовал!" началась перекличка, как эхо от Павла Когана.

Наум Коржавин:
Меня, как видно, Бог не звал
И вкусом не снабдил
утонченным.
Я с детства полюбил овал,
За то, что он такой законченный.
1944

Николай Старшинов:

Обожаю круги и овалы,
Мир от них не уйдет
никуда…
Помню, камушек бросишь,
бывало, –
Вся кругами займется вода.
1963

Леонид Завальнюк
Геометрическое

Имея эллиптическую сущность,
Нельзя не натыкаться на углы.
Не потому нельзя, что невозможно,
А потому, что света нет без мглы.

Есть утренняя серая пора,
Есть пасмурные дни и вечера,
Но как-то забываем мы об этом,
Как и о том,
Что не единым светом
Жив человек.

И что б ни рисовала
Его рука,
Куда бы ни вела, —
Углы всегда лежат внутри овала,
Как сам овал всегда внутри угла.

Да, перед светом надо падать ниц.
Но не мешало помнить бы при этом:
Как меж душой и телом нет границ,
Так нет границ меж теменью и светом.

Я с детства человечков рисовал,
А в них ведь все —
То угол, то овал…

Phil Z.

Оставить комментарий

Популярные посты:

clemens

Транскрибация: как автоматизация процесса ускоряет работу с контентом и повышает производительность

your_food_today

Два варианта

sergey_v_fomin

ИСТОРИЯ СКВОЗЬ ПРИЗМУ ЭСХАТОЛОГИИ

kirill_shatilov

Не буди лохматого зверя: почему лучше дать "спящим псам полежать"

nikonova_alina

ИСТОРИЧЕСКИЕ АННЕКДОТЫ О ВЕЛИКИХ

shichengaru

Выскажу непопулярную мысль

avega_63

На Западе шок — «Интервидение» не станет фестивалем секс-меньшинств, как

logograd

Художественная педофилия...

katya_kch96

Утренняя прогулка у озера

• Архив