ОТМА. Буква "М"

ru_royalty — 17.07.2012

«Какое счастье, что все кончилось благополучно, наступил конец томительного ожидания, но какое разочарование, что не сын...» - записала в своем дневнике 14 июня 1899 года великая княгиня Ксения Александровна. Очередным «не сыном» императора Николая II и его жены, Александры Федоровны, стала третья дочь, Мария.



Разочарование окружающих было, пожалуй, больше грусти императорской четы. Но все равно - внимания бедной Машке (в отличие от старших девочек, у младших была куча прозвищ, так, Марию частенько называли Мари или Машкой) от родных доставалось меньше, чем она хотела бы.
Алексей был долгожданным сыном, тяжелобольным впридачу, Ольга – старшей дочерью, Татьяна – любимицей родителей, а Анастасия делала все, чтобы не остаться незамеченной.  Мария переживала в глубине души и писала матери не дошедшие до нас письма.



На них Александра отвечала: «Милое дитя, ты должна пообещать мне никогда впредь не думать, что тебя никто не любит. Как в твою голову пришла такая необычная мысль? Быстро прогони ее оттуда. Мы все очень нежно любим тебя, и только, когда ты чересчур расшалишься, раскапризничаешься и не слушаешься, тебя бранят, но бранить не значит не любить. Наоборот, это делают для того, чтобы ты могла исправить свои недостатки и стать лучше! Ты обычно держишься в стороне от других, думаешь, что ты им мешаешь, и остаешься одна с Триной вместо того, чтобы быть с ними. Они воображают, что ты не хочешь с ними быть. Сейчас ты становишься большой девочкой — и тебе лучше следовало бы быть больше с ними».
Или: «Старайся всегда быть хорошей и послушной маленькой девочкой, тогда все будут любить тебя. У меня с Анастасией нет никаких секретов, я не люблю секреты». 



Если подобные призывы «быть хорошей» были вполне объяснимы в случае со своенравной Ольгой, то вот кто-кто, а Мария с самого детства такою была. Когда маленькая княжна самовольно взяла со стола взрослых – а до определенного возраста детей кормили отдельно – булочки и была наказана Александрой, то Николай только рассмеялся, сказав: ««Я боялся, что у неё скоро вырастут крылья, как у ангела! Я очень сильно рад увидеть, что она человеческий ребёнок».



Стараясь заслужить любовь, Мария изо всех сил пыталась быть хорошей и полезной. Как писал Жильяр, «она была воплощенной сердечностью и добротой; сестры … звали Ее "добрый толстый Туту"; это прозвище ей дали за Ее добродушную и немного мешковатую услужливость».
Все сестры, кроме Татьяны, которая сама прекрасно могла получить от родителей то, что хотела, без особого зазрения совести использовали Машку в своих интересах. Анастасия хочет подольше не ложиться спать, Ольга – собственную комнату в Петергофе и длинную юбку, а Мария пишет матери письма с их просьбами от своего лица, трогательно заверяя «Это я выдумала Тебе написать».



Видимо, общущение некоторой "недолюбленности" осталось у Марии с детства. Ольга и Татьяна восприняли появление новой малышки прохладно. Николай писал матери: «Наши дети очень выросли и маленькая Baby отлично ходит, но часто падает, потому что старшие сестры толкают ее и вообще, если не смотреть за ними, грубо обращаются с ней».



Няня ОТМА, мисс Игер, в своих воспоминаниях говорила о том, что the big pair дразнила Марию неродной сестрой («step-sister») и не брала в свои игры. Переломным моментом, после которого отношения между сестрами начали выправляться, по мнению мисс Игер, стала очередная игра Ольги и Татьяны, которые сделали дом из стульев и выгнали из него Машку, заявив, что она – лакей, чье место – за дверью. Игер сделала другой домик, но ребенку, конечно, хотелось к старшим девочкам.
Внезапно княжна сорвалась с места, вбежала к сестрам, ударила каждую по лицу и, на мгновение исчезнув в соседней комнате, вернулась, одетая в кукольный плащ и шляпу, с руками, полными мелких игрушек. «Я не буду лакеем, я буду королем или доброй тетушкой, которая приносит подарки!» Сестрички пристыдились, а четырехлетняя Татьяна сказала: «Мы были слишком жестоки к Мари, и она не могла нас не побить».

Если из родителей Мария (как и Ольга с Анастасией), пожалуй, больше любила отца, то среди детей императорской четы наиболее близкие отношения связывали ее со следующей сестрой. Великая княжна Анастасия, которая была на два года младше, считалась в the little pair заводилой и в определенном смысле Мария была вынуждена, условно говоря, не тянуться за старшими, но низводиться до младших. Камаровская называла ее «самой неразвитой из них». Да, на начитанную интеллигентку Машка не тянула, что, впрочем, других ее положительных качеств не умаляло.



Учиться княжна не любила (Моссолов говорил, что «изо всех сестер она была наименее прилежная в учебе»), уроки называла «несносными», однако «единственная …. имела несомненный талант к рисованию и делала весьма недурные наброски - и всегда левой рукой» (Буксгевден).



Благо, в этом ей было в кого пойти –и бабушка, императрица Мария Федоровна, и прабабушка, королева Виктория, хорошо рисовали, а тетка, Ольга Александровна, вообще занималась этим вполне профессионально.



Зато с музыкой, по видимому, у нее было хуже, чем у старших сестер: Ольга сообщала в Ставку, что «Мари разыгрывает "Иже херувимы" на рояле и фальшивит много».
Пусть вас не вводит в заблуждение грамотность приводимых цитат «из Марии» – при переносе из источников практически все считают своим долгом исправить многочисленные оригинальные ошибки. Позже, уже в военные годы, царь писал средней дочери: «"Очень тебя благодарю за твои письма, которые меня веселят, тем что ты в них пишешь, а также вследствие некоторого количества ошибок". Впрочем, надо отметить, что запятые далеко не всегда ложились по правилам у всех сестер, даже у Ольги, а про Анастасию тут и говорить нечего.



Впрочем, когда это плохое знание грамматики мешало великой княжне выйти замуж? Тем более – дочери российского императора (пусть и с чуть подпорченным родовой гемофилией реноме) и такой привлекательной внешне.



Мария отличалась классической красотой. Как писала Буксгевден, «цветом волос и чертами лица Мария Николаевна была похожа на Ольгу Николаевну, но младшая сестра казалась более яркой и живой.





У нее была та же чарующая улыбка, та же форма лица, но ее прекрасные глаза - "Мариины блюдца", как их называли ее кузины - были глубокого синего цвета. Ее волосы славились своим золотистым оттенком; когда же в 1917 году их пришлось остричь после болезни, то, отрастая, они начали виться по всей голове».



Светлана Офросимова писала немного экзальтированно: «Рядом с ней сидит Великая Княжна Мария Николаевна. Ее смело можно назвать русской красавицей. Высокая, полная, с соболиными бровями, с ярким румянцем на открытом русском лице, Она особенно мила русскому сердцу. Смотришь на нее и невольно представляешь Ее одетой в русский боярский сарафан; вокруг Ее рук чудятся белоснежные кисейные рукава, на высоко вздымающейся груди - самоцветные камни, а над высоким белым челом - кокошник с самокатным жемчугом. Ее глаза освещают все лицо особенным, лучистым блеском; они... по временам кажутся черными, длинные ресницы бросают тень на яркий румянец Ее нежных щек. Она весела и жива, но еще не проснулась для жизни; в ней, верно, таятся необъятные силы настоящей русской женщины».
Анна Вырубова вспоминала, что «она была бы красавицей, если бы не толстые губы». Если судить по фотографиям, Машку портили отнюдь не они, а привычка кривить рот.





Основным недостатком ее внешности (Вырубова могла не писать об этом как в связи с тем, что в то время тощие девицы не были еще в моде, так и из-за того, что вес самой был немаленький) была склонность к полноте. Хотя и роста Мария была не низкого (судя по последним фотографиям ОТМА он был не ниже, чем у Татьяны), однако впечатление несколько крупноватой девушки не исчезало. Как писала Юлия Ден, это «было поводом для шуток со стороны Ее Величества». На конвертах писем от Николая, впрочем, тоже частенько было написано «толстой Мари». Сомнительно, что подобные насмешки могли сильно подбодрить девушку. 



Подростковая полнота сошла после того, как Мария перенесла в марте 1917 корь, осложнившуюся воспалением легких в такой форме, что Боткин всерьез опасался смертельного исхода и просил Буксгевден предупредить об этом Александру. Впрочем, сильный организм девушки, о которой говорили, что она пошла в деда – Александра III - смог побороть инфекцию.



Кстати, незадолго до этого, в начале рокового 1917 года, состоялся первый (он же – последний) выход в свет для Марии.  В честь приезда принца Кароля был дан парадный обед, «самый последний, хотя об этом еще не знали».
Как вспоминала Буксгевден, «Она выглядела необычайно мило в бледно-голубом платье и украшениях из бриллиантов, которые родители дарили каждой дочери в день 16-летия. Бедное дитя! Она почувствовала, что жизнь для нее окончена и что она навеки опозорена в глазах всего света, когда она, входя в гостиную рука об руку с одним из великих князей, внезапно поскользнулась в своих новых туфлях на высоченных каблуках и упала на пол. Услышав шум, император насмешливо заметил: "Разумеется, это толстушка Мария!"»



"Недомашних" мероприятий Марии из-за возраста вообще досталось меньше, чем Ольге и Татьяне. В отличие от них, к примеру, она не гарцевала на лошадях перед выстроенными на плацу войсками, наслаждаясь вниманием военных к юному красивому шефу. Хотя «свой полк» Марии выделили по достижению 14-летия. Это был 9 драгунский Казанский. Шел последний предвоенный год, и княжна успела даже обзавестись официальными портретами в форме, чего Анастасии уже не досталось.



Из-за возраста Мария не стала сестрой милосердия как Ольга с Татьяной, а посещала лазареты, дабы подбодрить своим августейшим присутствием раненых. «Помню – придет, бывало, в лазарете к раненому в палату и просидит у него …час …два. Сама ни за что не уйдет – разве позовут старшие Сестры. Занимает больного разговорами, играет с ним в домино или в какую-нибудь другую игру и …увлечется Сама,» - вспоминал С.Павлов. Сама княжна писала отцу в 1916 году: «Мы теперь почти что каждый вечер ездим к сестрам в лазарет. Они чистят инструменты или приготовляют материал на следующий день. Анастасия играет с ранеными в крокет на столе, а я играю в блошки или складываю пузель».



Комитет ей тоже никакой не выделили, но изредка она сопровождала старших: «Вчера я была в городе, у меня было заседание в Зимнем дворце. Было прескучно. Мария тоже была со мной. Так как она была в первый раз на моем заседании, то Нейдгарт решил сказать ей несколько приветственных слов. Причем он и все другие встали и кланялись ей. Она чуть под стол не полезла от ужаса» (письмо Татьяны).
Впрочем, Машка далеко не всегда была тихой и застенчивой. «Мария только и делает, что и говорит», - не без шпильки докладывает в письме Николаю Татьяна. «Мари ходит с шумом по коридору, - рассказывала Алексею о том, что делается дома, Ольга, - от времени до времени влезает сюда в какое нибудь кресло и много болтает».



По воспоминаниям современников, Мария очень любила детишек (она сама признавалась: «Я ужасно люблю маленьких детей, и с ними играть, носить на руках») и мечтала иметь большую семью.
Говорили, что после полученного от лица Ольги отказа Кароль, принц румынский,  сватался к Марии, но Николай отшутился, что семнадцатилетняя княжна еще ребенок. Луис Баттенберг, кузен девушек, много позже вспоминал о своем детском увлечении Мари. Ходили слухи, что годы спустя после расстрела в Ипатьевском доме ее фотография стояла на его столе.
Сама Мария пережила по меньшей мере одно относительно серьезное увлечение, однако, если судить по дошедшим до нас письмам и дневникам, его, в отличие от, скажем, романа Ольги и Шах-Багова, сложно назвать взаимным.
Предметом его стал Николай Деменьков , «Мой душка Деменьков» - как называла его Мария или «толстый Деменьков», как подкалывала Анастасия.


Деменьков слева

«Ах! Я надеюсь, что завтра у всенощной увижу моего Деменькова, но боюсь, что нет»; «Вчера за всенощной видела моего душку Деменькова»; «Надеюсь пройти мимо дежурной комнаты, вдруг Н. Д. будет там. Утром были у нас уроки. Эти два дня были у Обедни в нижней церкви, так как сестры после Обедни ездили в лазарет. Поэтому, конечно, именно вчера Н. Д. был наверху в церкви, и видела его Аня,» - писала Мария в Ставку.
Влюбленность Марии служила поводом для подтрунивания ее сестер. Так, Ольга регулярно сообщала отцу: «Завтра Аня приглашает его, Виктора Эрастовича и Деменькова к чаю (и нас). Мари, конечно, радуется, как мопс» или «Николай Дмитриевич дежурный, так что Мари очень суетится и кричит на балконе».
Знали о ней и другие, так, например, Маргарита Хитрово присылала в Тобольск последние новости, на что княжна отвечала: «Спасибо за известие о Н.Д.»
9 марта Мария грустно написала Николаю: «Николай Дмитриевич прощался с Мамой. До этого они вечером в 7 часов устроили ему проводы в полку кончили только в 5 утра, так что Ресин выглядел довольно грустно и, уходя из комнаты чуть не перевернул вазу с цветами, и голос его тоже не был красив. Но сам Н. Д. был совсем мил. С тех пор я его больше не видела да и не надеюсь больше». Впрочем, до отъезда она успела поговорить с ним по телефону: «Он страшно радовался ехать. Помнишь, я ему рубашку шила, ну, я его спросила, и он сказал, что она ему совсем хороша».
Рубашка эта, к слову, пережила не только свою создательницу, но и владельца, прожившего во Франции долгую и нелегкую жизнь эмигранта. Сейчас она находится в Нью-Йорке.


Письмо Марии Н.Д.

Простая, всегда доброжелательно настроенная красавица, искренне интересующаяся жизнью окружающих, в отличие от угнетаемой страхами Ольги, «величественной» Татьяны и Анастасии, своими иногда достаточно острыми шалостями вызывавшей раздражение, очень нравилась охранникам в Тобольске и Екатеринбурге. И хотя императрица, по-видимому, с некоторой неприязнью относилась к достаточно свободному общению ОТМА с «тюремщиками», многие из которых были младше ее старшей дочери, она пожинала плоды своей собственной политики подталкивать детей к общению не с «испорченными» придворными, но с простыми людьми.



Грег Кинг в книге «Романовы» на основе совпадения сведений (точнее - обмолвок), полученных из нескольких по отдельности не особо заслуживающих доверия источников , приходит к выводу, что в последний день рождения Марии произошел неприятный инцидент: княжну застали с одним из охранников, Иваном Скороходовым, в компрометирующей ситуации. Какой – неизвестно.
Подозреваю, что самое жуткое, о чем могла идти речь – обыкновенный поцелуй, который (если и был) по понятным причинам привел в ужас обе группы обитателей дома специального назначения. Старшие Романовы должны были пребывать в шоке от совершенно неподобающего девушке (и великой княжне) поведения, тюремщики справедливо усмотрели бы свидетельство ненадежности охраны. Иван был немедленно удален.



Верю ли я в то, что такая история имела место? Почему бы и нет. В любом случае, появляется соблазн объяснить тот факт, что из всех детей Николай и Александра при отъезде из Тобольска взяли с собой именно ее, тем, что боялись оставить красивую (и, как, возможно, они знали, немного легкомысленную) дочь без надзора.
Впрочем, с таким же успехом можно заявить, что сделано это было в надежде, что самая обаятельная из детей способна растрогать охрану на новом месте…Или решить, что родители попросили поехать Марию как доказавшую присутствие силы духа своей выдержкой в тяжелые мартовские дни 1917 года, когда сестры слегли с корью, а она сопровождала Александру при обходе военных частей. А то и вообще поверить принятому объяснению: Ольга сидит с Алексеем, Татьяна пакует вещи, а Анастасия слишком мала.



Но произошло ли тогда, в Доме Особого Назначения, что-нибудь?
Или Машка, всю жизнь отчаянно жаждавшая любви, была лишена даже такой простой (как она сама) романтической истории?

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив