
Ольга Медведкова: "Я была наповал сражена «Аустерлицем» Зе**льда"


Речь шла и тут, и там о том, чтобы спрятаться, чтобы не узнали, забыли. Это уже само по себе достаточно страшно, но дальше — больше. Чтобы забыли «они», надо было забыть самим. То первое поколение, которое приняло на себя удар, еще помнило, что именно оно забыло. А вот следующее поколение уже даже не знало, что ему есть что вспоминать. Вот почему Зебальд такой. Мне кажется, интересно сравнить его с «Последним из праведников» Андре Шварц-Барта. Роман Шварц-Барта ты переживаешь как удар, ты там погибаешь. Тебя в этой книге похоронили; после этого ничего не может больше быть. Только разве что ты встанешь из могилы, как Лазарь. В текстах же Зебальда ты соприкасаешься с чем-то, чему нет имени, со злом серым, размытым, которое везде и нигде, ты спустился, скорее, не в ад, а в чистилище, ты вроде и не умер, но и не жив (ты вроде как жив), а зачем, какой ценой? И что дальше? Это опыт тех, кто не сам, напрямую, как Шварц-Барт, пережил ужасы нацизма или иных тоталитарных режимов.
Это обморок, это депрессия второго, третьего поколений. Я и являюсь таким представителем второго-третьего поколения, обреченного на вроде-бы-жизнь под своим вроде бы именем. Но у меня совсем другой темперамент. Констатировать этот факт мне недостаточно. В зебальдовском «сером» мне не поместиться, я предпочитаю лазурь. Я не могу оставить этих мертвых одних, безымянных, я хочу туда к ним, к мертвым, спуститься, но сама не умереть и выйти оттуда не вроде бы живой, а совсем живой, даже еще более живой. И ради этого я себе на подмогу призываю разных добрых знакомых, среди которых Ницше («О вреде и пользе истории») и Левинас («Существо еврея») являются наиважнейшими и Зебальда в некотором роде перевешивающими".
Подписывайтесь на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky
|
</> |
