Огам моего детства: Тополь

Огам — письменность древних кельтов и пиктов, магический алфавит, основой которого являются символы, соответствующие наименованию какого-либо растения.

Он рос на лужайке у деревенского дома моего детства. Высокий, крепкий тополь с раскидистыми ветвями. Его корни уходили под самое крыльцо, а в кроне застревали облака.
По крайней мере, мне, пятилетней, так казалось.
Я помню его с того момента, когда на месте нашего старого дома стали строить новый. Мне было четыре года, и я впервые увидела маму плачущей.
Тогда наш поселок застраивался приезжими бригадами, и они жили в вагончиках тут же, на месте стройки. И весенними вечерами строители отдыхали под нашим тополем — с гитарой, вином, закусками, смехом. И костром.
Они разводили костер так близко к его стволу, что языки пламени оставили на нем черные подпалины. Мама и бабушка просили рабочих не делать этого, но те только смеялись в ответ. Тогда мама решила поступить с ними, как с малыми детьми. Нарисовала на листе бумаги плачущий тополь, сгорающий в огне. И написала: «Я живой. Мне больно». И прикрепила этот рисунок на ствол дерева.
Строители его сорвали, конечно. Но перестали жечь костер рядом с тополем. Я спросила у мамы: «Твой рисунок помог?». Но она лишь покачала головой и ответила: «Уж не знаю, рисунок, или их нежелание видеть чью-то искренность».
Тополь выжил, и к новоселью на одной из его толстых ветвей мне соорудили веревочные качели. Я раскачивалась на них так, что соседи пугались. Взлетала выше крыши над нашим красивым крыльцом, обустроенном под маленькую террасу.
Так я летала три года. А потом тополь умер.
Это произошло за пару недель до того, как я пошла в первый класс. Помню, как я слезла с этих качелей и вбежала в дом, схватила бутерброд с черникой и книжку. Принялась читать. И вдруг раздался странный звук: хруст, шелест, удар — все одновременно.
Это на лужайку упал тополь. Прошло всего несколько минут с тех пор, как я соскочила с качелей. Он словно ждал, когда я уйду — чтобы никак не навредить мне.
Я и раньше воспринимала его как своего Большого Друга. Но этот случай убедил меня, ребенка, в том, что дерево — это живое, думающее существо.
Надо ли говорить, как сильно я плакала тогда. В общем-то, я до сих пор не переношу запаха свежеструганного дерева и опилок. Для меня это запах потери и смерти.

Наступившая осень и школа показались мне тогда печальными и наполненными скрытым тяжким смыслом: беззаботное детство и впрямь закончилось. Теперь мой Друг не встречает меня у крыльца дома.
Возможно, тополь был не таким уж и старым. Но то, как обходились с ним строители, ускорило его гибель.
Тополя росли и на горке, где стояла моя первая школа. Иногда мы с мамой гуляли там осенними вечерами, и в их кронах сновали сонмы летучих мышей. Мальчишки ловили их и показывали мне. А потом отпускали. Потому и летучих мышей с их потусторонней «внешностью» я тоже очень люблю.
Я сейчас часто поднимаюсь на эту горку, когда приезжаю летом в деревню. Глажу старые, морщинистые стволы деревьев и разговариваю с ними. Они помнят меня маленькую. Меня настоящую.

Сейчас во дворе моего дома, уже городского, тоже растет старый тополь. Его фотографии я использовала в этой истории. В нашем городе очень любят вырубать тополя — их осталось уже не так много. Уверяют, что они опасны для жизни.
И я не знаю, почему они не считались опасными в прежние десятилетия и века.
На моем писательском сайте опубликован рассказ «Старый тополь». Он войдет в уже почти готовый сборник летних повестей о детстве, взрослении, постижении мира. И если хотите вспомнить свое детство и погрузиться в сознание ребенка, наполненное волшебством, вот вам ссылка: Старый тополь