Один дневной сон из жизни царя, кстати, тоже Ивана Денисовича. (часть 2)

andreyzuev — 18.11.2010

здесь начало рассказа

Тем не менее, друзей у Дёмы было много, одни хорошие, другие еще лучше, и с царем они тоже крепко дружили, по-настоящему. Как-то раз Дёму накрыло – он вдруг вспомнил, что ему пришлось по милости королевской убить на войне людей, и особенно его поразила мысль, что люди эти, по всей вероятности, были очень уважаемыми людьми в своих семьях, в своих домах и на своих улицах. Слегка озадаченный этим открытием он пришел к царю, выпил стакан водки и стал говорить:

- Послушай, ведь получается что мы, уважаемые люди, пришли на чужую землю и стали там убивать других уважаемых людей, в том числе детей и стариков. Где здесь логика? Ты случаем не помнишь ради чего мы это делали?

Царь не мог помнить, он не воевал, и ему не сразу стал понятно, к чему эти вопросы. Да и мы с вами, о многоуважаемый читатель-убийца, если и прижмурим кого-нибудь ненароком, то начнем терзаться совсем другими несложными вопросами. Остались ли свидетели, сколько их, где они затаились, как правильно спустить кровь, чьи стихи почитать судье, “а судьи кто”? Нас в такой ситуации не слишком заинтересует, насколько уважаемый человек покинул этот мир.

А Дёма тем временем в задумчивости размешал водочки с пивом, выпил и вспомнил сам:

- За интересы Родины! Вот что они говорили! – но не получив облегчения от столь красивого ответа, он налил себе еще полтора литра, выпил и заснул.

Видимо, во сне ему снились крысы, потому что едва продрав глаза на следующий день, он перешел к срыванию масок и пышущих внутренним благородством обличениям.

- Кто это сказал, что именно за интересы Родины я убивал уважаемых людей? – наливая себе и царю по литру вопросил Дёма. - Это сказали те, кого не уважает весь народ. Те, кому говорят, что нельзя жить в хоромах, пока старые воины в конюшнях мерзнут, а они живут. Говорят, нельзя им свой жир на откормленных конях раскатывать перед глазами голодных, а они раскатывают. Они презирают нас. Они презирают наше мнение относительно их дворцов, их коней, их кобыл, их часов и прочих цацек. Разве ты не чувствуешь их презрение?

- Бееее. Бе бебе беееее. – ответил другу царь, потом секунду поразмыслив, добавил, - Мееееее.

Выпили.

- Разве мамы им не говорили, что в интересах Родины каждому на своем месте следовало бы  поступать так, чтобы тебя уважали?  Им следовало бы создавать условия, чтобы все друг друга уважали, человек – человека, подданные – власть, власть – подданных. -  Дёма растолкал засыпающего царя и осведомил его.  – Нам понадобится гаубица! Я чувствую в себе силы поквитаться со скотами.

Почувствовав в себе эти силы, он немедленно заснул. Во сне Дёма продумывал всяческие детали употребления гаубиц. Проснувшись, он объявил:

- Гаубица должна быть портативной. Тогда с ней мы проберемся во дворец, захватим их всех до единого, включая этого гнилого драматурга-манифетчика, который их приятными звонкими воззваниями балует, и наврем, что в интересах Родины ненадолго отправим их на луну и будто бы так они попадут в историю. Все продумано. Будем садить их на подоконник, приставлять к заду гаубицу и весело запускать. -  Дёма, почувствовав себя успешным человеком, выдул через соломинку литр коньячку и подмигнул приятелю добрым глазом. – Но до луны они не долетят. Никогда. Главное – это найти подоконник и гаубицу. Что скажешь?

- Муууу. – затянул царь. – Мооооо!

- Вот и хорошо. Я пошел искать гаубицу, на тебе – продумать тему подоконника. Вечером едем. Кстати, ты едешь?
- Да! – четко ответил царь, выдохнул, крякнул и заснул.

Дёма ушел домой, помылся, побрился, одел белую рубаху, перекрестился, присел на дорожку и … заснул. Выпив с утра водки и пошлявшись где-то весь день, к ночи он опять завалился к мучающемуся похмельем царю, выпил и заплескал ладонями:

- Нигде нет гаубиц! Чего только не предлагают, а гаубиц нет! В основном, конечно, предлагают девок, медсестер и учительниц. 

- Может быть …., - встрепенулся с надеждой царь. Но Дёма прервал его.

- Есть в наличии катапульта. На крайняк мы можем в нее этих уродов заряжать и в дворцовую стену плашмя выпускать, – и вдруг неожиданно у него вырвалось, – Можно подумать, я сам не мог догадаться, что воюю с уважаемыми людьми!

После этого ему стало хуже, руки задрожали, вечноалые щеки посерели, несколько дней он пил мутную крепленую дрянь, время от времени проваливаясь в пропитанную алкоголем дрему. Царь уже почти не употреблял, не мог. Говорили на посторонние темы, но время от времени Дёма что-нибудь отрывисто заключал:

- Во всем виноват только я!
- Все виноваты.
- Во всем виноват Бог!
- Мог отказаться, но страшно было. Там вообще все время страшно. Все страхи подобны страху перед смертью. Не бояться смерти значит не бояться ничего.
- Никто ни в чем не виноват! – наконец выдавил он и замолчал.

Пил и проваливался в бездну. Стало ясно, что никакой рациональный ответ его уже не устроит и впереди – отчаяние и вечная мерзлота. И тут царю чего-то сверху шепнул шептун и он твердо приказал:

- Пошли подеремся!

- Паашли! – удивился Дёма.

Они отошли в ближайший лесок, и буквально за одну минуту изуродовали друг друга так, что еще минут пять валялись, корчась от болей. Стонали ноги, ребра, костяшки пальцев, ныли носы, саднили разбитые губы и вообще вся рожа. А душа рассмеялась. Она, ненадолго освободившись от плена зашедшего в тупик ratio,  обрадовалась и принялась разливать по телам долгожданную радость. Теперь уже царь и Дёма валялись от смеха. Радость доставляло все то, что при правильном угле зрения всегда способно доставить ее любому человеку, – земля, небо, воздух, жизнь, тараканы.  Кое-как ковыляя обратно, к заветным матрасам, они время от времени останавливались и хохотали, иногда показывая друг на друга пальцам, дескать, посмотри на себя, какой ты есть придурок, дрался с другом безо всякой причины. И согласно кивали головами. Безумие – тоже сила.

После этого случая, очень сблизившего друзей, Дёма стал выздоравливать и долго ничего на проклятую тему не говорил. Примерно через год он сказал царю:

- Из той ситуации я вынес два урока. Первый - нынешняя власть и не от Бога, и не от народа. Это растущий ком гавнистых мужичков. Я их не уважаю. Второй, никому не в обиду, касается только меня.

Совсем недаром вспомнил про Дёму царь, обнаруживший в глине мертвого короля. Дёма был понятный человек, а царю был нужен понятный совет. И только он собрался сунуть в глину палец, чтобы с ним поговорить, как вдруг замерло сердце, замерло и застыло. В сознание вплыла картина – хранилище морга, множество тел, на холодном металле стола-каталки лежит голое вскрытое тело. Это изуродованное тело друга, Дёмы. Совершенно очевидно, что в этом теле Дёмы больше нет, это тело не хочется дружески пихнуть, с ним нельзя поздороваться, с ним предстоит попрощаться. Дёма погиб в автокатастрофе. Он не управлял автомобилем, его отлучили от близких тогда, когда он был пассажиром.

Иван Денисович вспомнил, как застало его известие о смерти друга. Он собирался на встречу, ему позвонили и сказали, что Дёма погиб. Царь отказался это понять. Около пятнадцати минут он вел себя так, будто бы ничего не случилось, причем делал это не намеренно, видимо, его мозг блокировал эту ужасную информацию. Царь равнодушно принял ее к сведению, как если бы где-то на земле Мод перевернулся автобус с инками. Иван Денисович попил чай, позвонил кому-то, поговорил о чем-то ненужном, положил трубку и впервые за много лет заплакал. И плакал. И плакал. И плакал.

Не зная, что предпринять дальше, не преследуя никакой конкретной цели, царь ухватил тело короля за грудки и резким усилием выдернул его из целебной глины и оттащил немного в сторону. В освободившемся проеме бледнело покойной маской лицо другого талантливого народолюбца, министра-администратора Вольдемара. Этого вельможу народ обожал, да и как такого не обожать? И в фонтан Вольдемар по просьбе профсоюзов прыгал, и веки себе просил пока не поднимать. “Разорвут!” – подумал царь и им вдруг овладело равнодушие к происходящему. Такое равнодушие может овладеть футболистом, если в больнице ему сообщат, что отняли у него полторы ноги. Или профессором, очнувшимся после пьянки в каталажке и ознакомленного с обвинением в убийстве трех человек. Любым человеком, за пару минут увидевшим все свое ставшее беспросветным будущее, в котором очень-очень долго или даже никогда не будет места привычным пустякам, доставляющим настоящее счастье человеку, долгое время их лишенному.

Царь представил, как загудят королевские каратели, когда обнаружат господские тела. С усердием, достойным солдат Урфина Джюса, примутся они прочесывать окрестности, опросят всех и каждого, найдут Эдика и, обижая его своим недоверием, вызнают всю правду, потом найдут царя, накарябают в своих бумажках о том, “кто на ком стоял”, и передадут их важным проницательным дядям. Эти будут ожидать от подозреваемого заготовленных ими ответов, они не захотят слушать никакой самодеятельности, ничего такого, что заставило бы их подумать о других версиях. Думать - их работа, а большинство из них свою работу ненавидит. Потом “игра и чай на долгие года”, неважно, найдут или нет убивцев, ибо сказано народное и любимое человеком народным и любимым – “наказаний без вины не бывает”.

Потеряв интерес к происходящему, царь отошел от трупов, присел на песок и долго смотрел на реку. Он очень любил реку, любил так сильно, что хотел бы жениться на ней, если бы не несколько досадных “но”. Чаще всего река его умиротворяла, и давая свои беззвучные советы, настраивала царя на самые разумные, самые спокойные и нужные поступки. Но могла и так порадовать его своим подарком, что воздуха не хватало счастьем надышаться. И сейчас так произошло. Иван Денисович, полюбовавшись на свою прекрасную подругу и послушав ее очаровательное пение, вдруг услышал от нее радостную весть, разом снесшую печать уныния с его физиономии:

- Я сплю! Слава Богу! Ну конечно, разве бы я мог забыть в реальности, что погибли мои лучшие друзья? Такого не может быть! Никак! Никак не может быть! Какие еще мертвые короли, какие министры? Их, может быть, вообще не бывает в нормальной жизни, уродов этих,  – горячился Иван Денисович. – Ну какая еще глина против рожи? Господи! Спасибо тебе, иже еси на небеси!
 
Царь немного дрожал от радости, от облегчения. Он встал и прошелся пару раз туда-сюда, стряхивая с себя невидимое бремя. Только сейчас он ощутил весь тот груз, который все время обременял его разум необходимостью переваривать происходящий бред.

- Теперь понятно, почему мне весь абсурдный ход моей жизни казался нормальным. Так и бывает в дурных снах. И чего бы я ни делал, как бы ни старался справиться с абсурдом, ничто не помогало. Ничего удивительного, я - персонаж сна и подчиняюсь странным законам сна, – царь радовался, как ребенок, каждому долгожданному ответу на вопросы, которые томили его всю жизнь.

Ему захотелось поскорей проснуться и увидеть другое утро. Но как это сделать? Царь вспомнил, как читал однажды в книге “Магия для военнослужащих”, что для того чтобы сбросить с себя сон, нужно внимательно рассмотреть свои руки и произнести три раза заклинание. Иван Денисович так и сделал:

- Толя на Поле, а Коля на коллоквиуме! Дурак!
- Толя на Поле, а Коля на коллоквиуме! Дурак!
- Толя на Поле, а Коля на коллоквиуме! Дурак!

Не помогло.

- Ну и ладно, - нисколько не расстроился царь, - Все равно когда-нибудь проснусь.

Он стал представлять себя в новой реальности. Его одолевали видения, в каждом из которых он был бодр, свеж и полон сил. В них он получал удовольствие и никакие кошмары не преследовали его.

- Тогда почему у такого чудесного богатыря такой дурацкий сон? – мелькнула случайная мысль. – Возможно, он тоже объедается на ночь или, употребляет нечто неудобоваримое? Тогда все понятно, я всякие гадости вижу во сне, когда …. Постой, так значит я, находясь сейчас во сне, тоже вижу сны? А почему нет? Значит и в моем сне, тот “я” может спать? Но я не помню его снов. Может быть в это время я вообще не вижу никакого сна?

Побаловав мозг новыми вопросами, к некоторым из которых, удалось подобрать подходящие ответы, царь вернулся к своим баранам. Что же теперь делать до пробуждения, которое неизвестно когда наступит? Возвращаться в город ему никак не хотелось. Не хотелось назад, к крикам  вечно орущих глашатаев, к Эдикам, туда, где он, вовлеченный в состязания по жадности, подлости, тщеславию, умудрился забыть про смерть своих друзей. В городе было много хорошего, и даже красивое можно было разглядеть в нем, имей человек глаза и душу, оставались в городе еще и хорошие друзья и другие достойные, уважаемые люди. Но царь ясно увидел, что вернись он назад - днем будет делать то, от чего вечером его станет подташнивать. И нет у него сейчас таких сил жить иначе.

Вперед? Но как? И куда?

Его взгляд упал на лежащий на берегу двухметровый комель здоровенной сосны, с торчащими во все стороны мощными корнями. Он подумал, что, наверное, когда-то давно выросла она из маленького семечка в огромное дерево, и пока росла, река терпеливо мыла берег до той поры, пока сосна не оказалась на краю яра, потому что только на высоких берегах растут сосны. Наступил момент, когда корням не за что стало держаться и почва, которая всегда казалась сосне незыблемой, стала медленно сползать в реку. И сосна вместе с ней. И вот река легко подхватила красавицу и отнесла на середину. Стала ее бить и колотить об дно и берега, гнуть и мять, содрала кожу, поотрывала конечности. Вода прокралась до самой середины ствола, размягчила волокна и стала метр за метром ломать ей хребет и наконец, сломив всякое ее сопротивление, выкинула на берег.

Царь вопросительно посмотрел на любимицу. За что ж она так сосну? Да ни за что! Она мешала спокойно течь. Реки страшно любят течь и уродливыми остовами тех, кто возмущал их течение, украшают свои берега. Ему стало ясно, что делать дальше.

- Однако, поплыву. Вниз по течению поплыву, не имея ввиду никаких больших планов. Ничего серьезного не имея ввиду поплыву вниз по течению твердой гавешкой. Поплыву гребущим навстречу бонопартам. Не спеша поплыву, рассматривая красивые речные берега. Действительно прекрасные берега. Где понравится – выйду на берег, обсохну. Надоест – уплыву. Может это и ошибка, кто знает, но пусть пока так будет. Пока не проснусь.

- Пока боги спят! – вспомнил он кем-то однажды сказанное.

Царь не спеша разделся, зашел в воду и поплыл. Не испытывая больше ни сомнений, ни тревог.

* * *

Иван Денисович спал, но теперь рот его был прикрыт и, кажется, никогда не был столь красив. Такие красивые закрытые рты обычно украшают лица людей, которым не приходится ломать голову над много лет назад открытыми и невыносимо надоевшими вопросами. Ноги его спокойно разлеглись, не удерживая в своих пальцах никаких тканей, никаких коралловых бус, никаких золоченых фигурок полководцев. Ивану нравился теперечный сон и он в нем с удовольствием сопел.

За открытым окном царской спальни пестрел и шумел очень простой мир, звуки которого, однако, не нарушали покоя высокой особы. Казалось, этот мир состоял из огромного числа невеликих деталей, каждую из которых с любовью, но от нечего делать, много лет выковывал веселый зэк Гоша.

Можно было услышать, как где-то на околице охала взрослая курица.
Виктор Степанович Черномырдин пер на свой огород прибранную откуда-то доску. На почтительном от него расстоянии кушали вафли прапорщики.
На улице Абрикосовой случающиеся собаки попали в западню и взглядом беспомощных честных глаз смешили суровых сталеваров.
На Виноградной улице завел свой тетеревовоз Костя-тетеревятник.
Его жена, остятка Настя, положив одну красивую остятскую ногу на другую, хлебала из кастрюли деревянной ложкой простоквашу.
Запертые в кольце глазеющих зевак катались друг на друге медведи-жокеи, самый молодой и проворный из которых, бегал с треуголкой по кругу, выпрашивая мармелад.
Царскодворский щенок, мотая мордой, остервенело терзал посягнувший на его территорию катетер.
В углу двора, сидя возле лужи, тихо-мирно кидались грязью два закадычных друга, маленький Byxexey, сын дворничихи Люськи и тротуародела Вовы, и Инчучун, сын невоспитанных индейцев. Над Инчучуновским ртом время от времени нависала грязно-зеленая мясистая сопля, которую он умел небрежно, как граф, всосать обратно. Byxexey страшно завидовал этой небрежности друга, Инчучун же никак не мог забыть приключений бегающей без головы курицы, живописанные товарищем. На “сегодня” ничего более значительного их дружбу не скрепляло, им было хорошо, и по “завтра” пацаны не скучали.
А солнышко текло и текло на людей тем простым теплом, которое исходит от любящих своих детушек мягких мам.

Оставить комментарий

Популярные посты:

nerva

Градостроительный аудит земельного участка в Москве

tytgrom

По сугробам в магазин. 16-12-2023

dz4ngrizalosaur

До победе!

365days

Ежедневный дайджест марафона #веснаестьвесна — 22 апреля

fenster99

Опять зима на белом свете?

pro100_mica

Неюбилейный Ефим Копелян

• Архив