О Яблочном Спасе


Когда подходит 19 августа в душе поселяется трепет и ожидание чуда... Какой-то общей радости.
Я много уже писала про этот день. Про маму и папу, про дедушек и бабушек...
До сих пор помню ощущение сухих и тёплых жилистых ладоней прадеда Алексея, который говорил тихо и складно, смотрел на мир светло и по-доброму, не нарушая гармонии природы, движение ветра и шелеста трав, как бы вторя им, сливаясь с ними. «Часть корабля — часть команды»(с).
Моё с ним знакомство началось в обычной домашней обстановке нашей квартиры. Мама, когда приезжал дедушка Алексей (для моих папы и мамы), встречала и вела его сразу в зал. Это был самый важный и желанный гость в нашем доме.
— Ну-с, — говорил ласково Алексей, — Нинушка, невестушка любимая, чем потчевать станешь меня сегодня? — как всегда приговаривал прадедушка Лунь.
Лунь — не фамилия. Краткое содержание. Наш старик был белый: волосы, брови, усы, борода давно побелели. Более того, и одеждами он мне запомнился белыми: из выбеленного холста, льна, рубашки, брюки, даже исподнее, майки с кальсонами и трусами, зимний полушубок из овчины и шапка, жилеты из белой козьей шерсти и толстые свитера под горло; то же и обувью: парусиновые туфли, штиблеты, бурки и белые валенки, — всё зависело от погоды, а не от моды. Высокая тросточка, на которую опирался при ходьбе худой и прямой старик с белыми сухими руками в синих прожилках вен, и та была белая. Чистовик — весь на ладони наш прадед.

На Яблочный Спас Лунь всегда приезжал к нам, или мы к нему ехали. У него был большой яблоневый сад. Пра-прадед Алексея зачинал. Сад пошёл с первого яблоневого росточка, выращенного из яблочного семечка, потому как сын первый народился в семье. Так в семьях русских было принято. В середине сада стояла дичка, на неё и прививались все ростки яблони будущего сада, чтобы долго плодоносили деревья, чтобы росла семья, укреплялась. Некоторым яблоням к середине семидесятых было больше века, а они удивляли округу урожаем. Прадед мой сад всю жизнь берёг и лелеял, больных деревьев не было, и в заморозки окуривал, и при налогах на кореня, особенно при хрущёвском правлении, яблони не были вырублены, хотя был он простым хлеборобом. Считал себя почти счастливым:«Кабы не войны и вовсе». Как он обихаживал яблоньки, находя что-то ласковое и своё для каждой. От цветения до плодоношения Алексей с ними одними секретничал, пел, и это с годами многократно умножалось...

Когда моя мама была беременна моей сестрой, была жива ещё его жена, Надежда. Так однажды мама, бродя по саду, остановилась у той самой усыпанной дички, где яблочки были самые маленькие и зелёные, кислющие, а мама ела одну за другой и не могла остановиться. Так по вкусу они пришлись. Надя увидела и пошла говорить Алексею.
— Ты глянь, Алексий, насколько Нина наша. Ну угодил нам Миша, так угодил. Радость рода.

— Откушайте, Папа, (так мама всегда называла дедушку со стороны мужа при мне), борща с говядиной и чесночком, как Вы любите. Каша вот гречневая упарилась, только что из духовки, томлёная на сметане, с грибами и свининой. Иван-чай заваривается с яблоками, — суетилась мама.
— Как не откушать у такой-то хозяйки. Ух и проголодался я, с рассвета не евши, покуда докачаешь до вас — насмотришься на людей в общественном транспорте и улиц из окон: город-то как поднимается, ширится, съезжает деревня-то.

С подмигиваниями мне щёлками сияющих глаз во множественной сети морщинок вокруг Алексей быстро справлялся и с первым и со вторым блюдом. На правильном лбу в обрамлении волнистых белых шёлковых волос проступали градинки пота, которые ловко промокались батистовым платком. Забавно причмокивая и кряхтя, даже потея носом, то и дело с неизменными паузами и хм-хм-хмм, Папа Лунь принимался за стакан чая в подстаканнике. Чай пил только с яблоками. Первый стакан чая готовила мама, а потом прадед сам, своим складным ножичком, нарезал яблоко на тоненькие дольки, а их на кусочки на разделочной круглой доске. И щепотью опускал в пустой стакан. Брал из сахарницы кусок колотого сахара-рафинада. Прадеду не подходил чайник, только самовар, если он пил свой чай, а другой он и не хотел «ни за какие коврижки». За чаепитием начинались длинные разговоры о неизвестных мне Танях, Петях, Шурах, Васях и Машах. Об уборочной, о жатве, жниве, о том, сколько зерновых убрали с гектара, не перестали ли сеять рожь, и не сменился ли на селе председатель с агрономом. Этим мирским разговорам не было конца и края, как и стаканам чая с яблоками, в который доливался заботливой мамой крутой кипяток из самовара.
Сегодня, когда я встречаю такое отношение молодёжи к старшим своим родственникам, мне хочется обнять незнакомых людей, как родных.
Прадед Алексей не позволял себе ночевать у нас, хотя любил бывать — засиживался до упора, но каждый раз рвался домой. На кухне у нас тогда был Красный угол с иконами, где находилась икона Николая Угодника. Я смотрела на одного и другого и находила много сходства... Чудотворцы!