О Сталине или очень плохо, или только хорошо, но нам придется говорить

– без этого не будь национального согласия

В общественных дискуссиях последних лет фигура Иосифа Сталина занимает место главного исторического символа, своего рода «исторического Рифея», о который разбиваются все волны наших споров о прошлом и будущем. Доктор социологических наук Константин Антонов в своем докладе «Парадоксы сталинской эпохи: между необходимостью и жестокостью» предлагает не просто очередную оценку, а инструмент для преодоления этого раскола.
Он приглашает нас увидеть в той эпохе не чёрное и не белое, а трагическую и полную противоречий картину, без понимания которой мы рискуем либо идеализировать прошлое, либо бездумно его отвергнуть.
Парадокс первый: Палач как порождение системы
Часто Сталина представляют как нечто инородное, «чудовище», сокрушившее ленинскую партию. Однако Антонов убедительно показывает: Сталин был не внешней силой, а логическим, хоть и крайним, продуктом той самой партийной среды. Жёсткость, нетерпимость к инакомыслию, культура подполья и закалённая в Гражданской войне привычка к силовым решениям — всё это было в культуре и традициях большевизма с самого начала.
Парадокс в том, что, уничтожая «ленинскую гвардию», Сталин действовал по её же лекалам. Он был «идеальным большевиком», доведшим внутренние установки партии до абсолютного и страшного предела. Большевистская партия, по меткому сравнению Антонова, уподобилась хищному растению, которое для ускорения роста пожрало свои же побеги. И стоит задаться вопросом: был ли возможен в тех условиях иной, менее кровавый «садовник»? Историческая альтернатива в лице Троцкого с его идеей «перманентной революции» и милитаризацией труда едва ли была мягче. Борьба шла не между демократией и тиранией, а между разными моделями авторитарной модернизации.
Парадокс второй: Управленческая революция ценой террора
К концу 1920-х страна столкнулась с острейшим дефицитом компетенций. «Легенды революции» в крайкомах — бесстрашные конспираторы, террористы-бомбисты и пламенные ораторы — часто оказывались катастрофическими управленцами. Надвигающаяся война требовала не романтиков, а эффективных администраторов, способных выполнить план и наладить производство.
Чудовищный парадокс «Большого террора» 1937-1938 годов заключается в том, что он стал кровавым и бесчеловечным способом проведения кадровой ротации. Он смел старую гвардию, расчистив место для нового поколения выдвиженцев — «красных директоров» и инженеров. Эти люди, с одной стороны, были продуктом системы страха, а с другой — именно они обеспечили невиданные темпы индустриализации и организацию тыла в Великую Отечественную войну. Цена этой «управленческой революции» стала незаживающей раной в народной памяти, а ее результат – предметом гордости даже нынешних поколений.
Парадокс третий: Преступление как метод решения кризиса
Коллективизация — возможно самый болезненный эпизод той эпохи. Споры о ней часто сводятся к моральному осуждению, что, безусловно, справедливо. Но Антонов призывает увидеть и страшный системный вызов, перед которым стояла страна. Дореволюционная Россия хронически страдала от аграрного перенаселения и низкой товарности крестьянских хозяйств. Мелкие наделы не могли прокормить растущие города и дать ресурсы для индустриального рывка. Между тем, развитие индустрии требовало мобильности и перераспределения трудовых ресурсов из деревни в города.
Парадокс сталинского решения — в его циничной «рациональности». Государство действовало как колонизатор в собственной стране, изымая из деревни хлеб и людей, сознательно принимая гибель части населения как «неизбежные издержки». Это был выбор в пользу скорости и тотального контроля в ущерб гуманности. Вопрос «был ли другой путь?» остаётся открытым, но факт в том, что выбранный метод сработал для решения узкой задачи индустриализации, но надломил хребет русской деревни и оставил глубокий шрам в национальной психике.
Почему этот спор — о будущем?
Константин Антонов абсолютно прав: сегодняшний диалог о Сталине — это не академический спор, а спор о ценностных основаниях, на которых будет строиться завтрашняя Россия.
Кризис моделей. Распад СССР многими воспринимался как окончательная победа либерализма. Но последующие десятилетия с их кризисами, ростом неравенства и потерей суверенитета заставили общество по-новому взглянуть на советский опыт — не как на «империю зла», а как на альтернативную модель глобализации, основанную на социальной справедливости и технологической независимости. В этом контексте фигура Сталина, олицетворяющая силу этой модели, вновь оказывается в центре внимания.
От истории к политике. Эти дискуссии напрямую влияют на современную повестку. Оценка сталинской эпохи определяет наше отношение к ключевым вопросам: допустима ли высокая цена за модернизацию? Что важнее — суверенитет или открытость? Должно ли государство быть всепроникающим «менеджером»?
Необходимость национального компромисса. Единственный путь вперёд, как указывает Антонов, — это не поиск «золотой середины» между тиранией и свободой, а сложное, соборное признание всей полноты исторической правды. Мы должны научиться одновременно гордиться Победой в 1945 году и скорбеть о жертвах 1937-го. Признавать масштаб индустриального прорыва и осознавать, какой ценой он был достигнут.
Призыв Константина Антонова к диалогу — это призыв к национальной терапии. Мы не можем строить будущее, либо идеализируя прошлое как «золотой век», либо демонизируя его как «чёрную дыру».
Мы должны принять его как трагическую, противоречивую, но неотъемлемую часть нашего общего пути. Только пройдя через это сложное, болезненное осмысление, Россия сможет синтезировать из своего опыта — и имперского, и советского, и постсоветского — новую, целостную идентичность.
Идентичность, которая позволит уверенно двигаться вперёд, не повторяя старых ошибок и не разрываясь между полярными мифами.
