О культурных революциях (24)

oohoo — 27.12.2015 24. Узел при увеличении
(начало, пред.глава)
Прежде чем приступить к первым скромным прогнозам, нам осталось обозреть и сравнить исторические окрестности больших узлов, таких как петровская Инициация (узел 9/10) и нынешняя Консолидация (19/20) или, масштабом чуть меньше, консолидация имперской эпохи при Александре I. Нужно отследить и понять, какие черты и тренды политического развития определяются внешним, всемирно-историческим контекстом, а какие – обусловлены внутренними условиями и фазой развития русской цивилизации. А потом уже посмотреть, какие новые черты политики, предшествующие большому узлу потом, в итоге кризиса стали доминирующими на следующей стадии развития. Это и обеспечит нам возможность на основе этих параллелей экстраполировать наблюдаемые сейчас внешние и внутренние тренды на будущие периоды.

Начнем с внешнего контекста. Во-первых, еще раз обращу внимание, что в разные периоды жизни цивилизаций или иных сообществ сначала внутреннее развитие формируется внешним контекстом на Подъеме, затем в Надломе происходит взаимная зависимость, а после Консолидации данное сообщество какое-то время играет роль локомотива для внешнего контекста. Но во всех случаях большие узлы, то есть кризисы развития данной цивилизации примерно совпадают по времени с узлами, не обязательно большими, всемирно-исторического развития. А у сообщества масштабом меньше чем цивилизация, например, политической элит имперской эпохи – то же самое по отношению к обоим внешним контекстам – узлам развития цивилизации и узлам развития глобальной политической элиты как центральной части всемирно-исторического процесса.

Так, двор Александра I является центром для всех управленческой элиты России, но также и частью внешнеполитической коалиции, являющейся в свою очередь центром глобальной элиты. И сейчас тоже – та часть кремлевского «двора», высшей политической элиты, которая включена, так или иначе, во внешнеполитическое маневрирование является политическим центром для всей политической элиты бывшего Союза, формируя вместе с тамошними «дворами» общий политический центр цивилизации. А уже все вместе и при лидерстве Кремля являются сейчас локомотивом развития глобальной политической системы.

Узел Инициации российской истории примерно совпадает с узлом 18/19 всемирной истории, который можно назвать «Кризис центра» или еще короче «Провал». На шкале российской истории такой же узел нам известен как момент между «перестройкой» и «перестрелкой» в конце 1991 года. В конце XVII века, когда центр глобальной политики был сосредоточен в Старой Европе, попытки великих держав того времени взять всю власть (гегемонию) в свои руки привели лишь к еще большей фрагментации, вовлечению и возвышению периферийных держав. При этом идейной основой для всех главных участников было подражание античным империям, то есть, как и положено, в 19 стадии – Реставрация имперских политических форм, бытовавших до революционной 14 стадии, то есть до раскола христианства. Отсюда и попытки преодолеть такой раскол с помощью масонских мистерий, с одной стороны, и подчинения религиозной жизни государственной бюрократии, с другой.

«Кризису центра» предшествовала 18 стадия, начавшаяся Тридцатилетней войной с последующей «разрядкой» Вестфальского мира, пышным «застоем» и разложением элит под руководством «короля-солнце» и переходом к «перестройке» антифранцузских коалиций после резкого ослабления «идеологической вертикали» в лице Испании. Содержанием 18 стадии является формирование баланса политических сил на основе распространения правовых конструкций, а методом – ведение внутриэлитных войн, а потом выстраивание открытых и тайных коалиций для военных угроз и давления. Взаимное ослабление европейских держав создавало условия для российской 9 стадии Упорядочивания, как и во времена застоя и перестройки СССР росло самосознание маргинальной политической элиты РСФСР.

Последние фазы двух процессов – тоже синхронизированы в виде Войны за испанское наследство (1701-1714) в Европе и Великой Северной войны (1700-1721) на ее восточной периферии. В обоих случаях проиграли континентальные державы, исчерпавшие внутренний импульс для колониальной экспансии и пытавшиеся монополизировать торговые пути и доходы внутри самой Европы, как Швеция в отношении Балтийского моря или австрийские Габсбурги в отношении речных магистралей Европы. Выиграли и получили дополнительный импульс развития новые державы – Великобритания и Россия, не тратившие ресурсы на передел границ и удержание путей на континенте, ориентированные на колониальную экспансию на других континентов и боровшиеся лишь за сохранение баланса, то есть статус-кво в Европе ради свободы своей внешней торговли. Именно колониальная экспансия и войны колониальных империй станут основным содержанием XVIII века и всей 19-й стадии всемирной истории, внешним контекстом для петербургской имперской эпохи для России.

Великая Северная война при этом была политическим процессом, соединяющим внутренний и внешний политические контексты. Если быть совсем точным, то война – это надломная, зрелая часть политического процесса, который тоже имел свой фоновый Подъем в виде роста противоречий и предварительную фазу (четверть) складывания альянсов. Ход войны в 1700 году, включая битву при Нарве, также можно считать завершением предварительной стадии, ибо только после Нарвы царь Петр перестал полагаться только на иностранных советников и генералов, сформировался новый политический центр – ядро будущей имперской элиты и началась мобилизация всех сил для спасения чести и защиты интересов российской элиты.

Активизация обновленной элиты и постепенное наращивание и слаживание военных сил составляли содержание активной фазы (четверти) Северной войны в ее внутриполитическом аспекте. Именно генералитет воюющей армии является представительной ветвью политической элиты, доминирующей в этот период вплоть до решительного перелома. Таким переломом в Северной войне была «Полтавская виктория» 1709 года. Хотя это и стало Инициацией на Подъеме для штабного ядра будущей имперской политической элиты, но дальнейший ход событий и вмешательство Турции приводит воюющую элиту к Дну Надлома во время Прутского похода 1711 года. После чего потребуется переходный период для переформирования всей представительной ветви будущей имперской элиты. Вместо Боярской думы учреждается Сенат, а внутри двора складываются два центра – вокруг наследника Алексея и вокруг супруги Екатерины.

Учреждение коллегий в 1715 году и в целом реформа центральных органов государства тоже вполне укладываются в третью, конструктивную четверть этого интенсивного политического процесса. Хотя понятно, что эта реформа затрагивает пока больше внешние формы, а не систему управления в целом. Серия ключевых событий 1718 года – смерть наследника Алексея и объявление наследником младенца Петра Петровича, гибель Карла XII и как следствие психологическая демобилизация элит, конфликт царя с патриаршим местоблюстителем указывают на узел «кризис центра» для царского двора. Наконец, учреждение Синода, то есть полное подчинение идеологической ветви монарху – это признак узла консолидации внутри царского двора. Заодно мы убедились, что последняя стадия московской царской эпохи является повторением на уровне форм высших политических институтов всей последней четверти.

Далее после финальной штабной мобилизации и заключения Ништадского мира 2 ноября 1721 года начинается история Российской империи, на фоне последней фазы демонтажа московской царской эпохи. И здесь тоже переход происходит каскадом – для ядра новой имперской элиты имперская эпоха уже наступила, а для остальной элит наступит вместе со смертью Петра и воцарением не ожидаемого наследника Петра Алексеевича, а императрицы Екатерины.

Теперь сделаем параллельный анализ внешнего контекста и внутреннюю разметку последней четверти 19 стадии российской истории (2000-2014). В начале XXI века, как и в начале XVIII речь идет о столкновении двух трендов и двух коалиций в глобальной политике. Одни силы стремятся к монопольному контролю торговых путей и к удержанию чаемой, но недостижимой однополярности. Бывший гегемон, исчерпавший функцию монопольной эмиссии денег для мировой торговли, как и Испания в конце XVII века, одновременно исчерпал и функцию идеологического диктата. Попытка США в давлении на континентальную Европу опереться на восточно-европейских националистов, чтобы отрезать ее от ресурсов с востока, вполне соответствует роли имперской Швеции и ее прибалтийских и польских вассалов. Только нынче за шведами сохранилась роль главных идеологов лимитрофной фронды на два фронта – против России и Старой Европы. Необъявленная, как и в прошлый раз, коалиция российской и лондонской элит направлена на поддержание баланса и свободы торговых путей. Причем Лондон надеется на усиление финансового влияния не только в Китае и Индии, но и взять реванш в северо-американских штатах. А Россия мобилизует и модернизирует военные и специальные силы ради сохранения и расширения торговли в Европе и на Ближнем Востоке.

Внешний контекст весьма похож с поправкой на технологии финансового капитализма в экономической политике и на информационно-психологические операции вместо горячих военных действий. Узел 20/21 всемирной истории или «третья мировая перезагрузка» - это тоже «война за американское наследство» между тремя западными коалициями, центры которых находились внутри однополярной элиты, не опираясь на военный контроль за отдельными странами, как во времена «войны за испанское наследство». И само противоборство между политическими коалициями заключается в том, чтобы навязать миру те или иные формы «мировой перезагрузки» - угрозы горячих войн, информационные войны и «цветные революции», либо террористическая угроза и спецслужбистские войны. При этом все эти методы пытались использовать для изоляции и политического давления на Россию по всему лимитрофному поясу от Швеции до Афганистана.

Как и в начале Северной войны, российская элита во главе с Путиным ориентировалась на одну из коалиций (антитеррористическая во главе с Бушем-младшим) в качестве ее младшего партнера. Однако уже «Норд-Ост» показал, что бороться с лимитрофным русофобским интернационалом придется в одиночку. Существенную поправку в анализе нужно делать на политически значимые ресурсы и методы, технологии их добывания или защиты. Впрочем, политически значимые ресурсы – это всегда энергоемкие товары, но во времена Петра это было продовольствие и древесный уголь или чугун с медью, а сейчас – это нефтегаз и другие энергоресурсы и их производные. Властные технологии экспансии тогда были в основном военные, захват территорий и подчинение вассалов, но сейчас локальные войны используются лишь как дополнительный рычаг давления при захвате и перенаправлении финансовых потоков, агрессивном слиянии и поглощении активов.

Поход шведов под Полтаву в поисках продовольствия и людских резервов в 1709 году по приглашению предателя Мазепы имеет своим современным аналогом приглашение Ходорковским своих западных патронов выкупить в лице ЮКСИ контрольный пакет нефтяной отрасли в обмен на помощь в перехвате власти на думских и президентских выборах 2003-4 годов. Понятно, что Кремль при этой политической победе тоже опирался на негласную поддержку другой западной коалиции против усиления конкурентов.

Но вскоре после этой Инициации на Подъеме обновленного политического центра случится и аналог Прутского похода со сдачей политически важных позиций в Киеве – сначала Беслан, а потом и «оранжевая революция», завершившаяся не полным из-за сопротивления восточно-украинских элит во главе с Януковичем, но все же поражением. После этого раскола в постсоветских элитах СНГ прежний политический центр в Кремле, завершивший учреждение федерального центра РФ, перестал быть адекватным по методам и решающим задачам, и в его недрах началось переформатирование под решение политических задач нового века. В 2008 году случился «кризис центра» с реставрацией внешних либеральных форм допутинского периода и конкуренцией внешних игроков – двух сильных коалиций за влияние на рычаги власти. Пока в 2012 году не произошла новая консолидация политической верхушки, продолжающей при этом балансировать между западными коалициями, не прекращающими давить на Кремль, но больше занятыми своим кризисом и глубоким расколом.

Воссоединение Крыма весной 2014 года стало таким же символом прощания с затянувшейся позднесоветской политической эпохой, как и шокирующее родовитых бояр, а ныне сенаторов воцарение бывшей кухарки, назначенной управлять государством. Впрочем, эти внутридворцовые расклады, скорее, отражали политическую значимость присоединенной Прибалтики и базы военного флота на возвращенных берегах Невы. Царь Петр был чрезвычайно целеустремленным главой большой семьи, готовым использовать каждую возможность с помощью сильного влияния на всех окружающих, подавления их собственных мотивов в пользу своих. Было бы странно, если бы и замужества своей дочери или племянниц он не контролировал и не использовал в державных целях.

Так, старшая дочь Анна Петровна стала женой принца Голштинии, немецкого княжества, ослабленного давлением всех соседей, особенно Дании. А Дания контролировала проливы из Балтийского моря в Атлантику, конкурируя с Швецией. В интересах России и Англии, прежде всего, но и других торговых держав было поддерживать их друг против друга, чтобы сохранять баланс и свободу торговли на Балтике. Поэтому при усилении Швеции Саксония и Польша вступили в союз с Данией, а занятая испанским наследством Англия вовлекла в интригу своего восточного торгового партнера Россию. После поражения Швеции от России и смерти Карла XII Англия немедленно приняла другую сторону, как впрочем и Россия стала после Ништадского мира поддерживать шведов против усиления датчан. А как надавить на датчан? Правильно, поддержав претензии голштинцев на присоединение датского Шлезвига. Вот из этих геополитических и вполне стратегических соображений и проистекали на поверхности внешней политики матримониальные формы.

В наше время фокус глобальной политики находится южнее, на Ближнем Востоке, но стремление глобальных центров силы использовать Россию, оказывая на нее давление через лимитрофный пояс, ничуть не уменьшилось. Поэтому и сегодня, чтобы гарантировать свободу торгового и не только мореплавания через проливы из Черного моря в Средиземное России приходится сначала максимально идти навстречу Турции, как триста лет назад – по отношению к Дании, опираясь на нее против «центра силы», контролирующего Восточную Европу. А после укрепления своей армии и ослабления этой «партии войны» в ходе политической кампании на Украине можно и нужно дать укорот теперь уже и бывшим турецким временным союзникам. Ослабленная Сирия выступает в роли современной «Голштинии», а на юге Турции есть свой алевитский «шлезвиг», не говоря уже о базах турецких курдов в сирийском Курдистане.

Триста лет назад России был необходим более надежный союзник, чем Англия, желавшая, как всегда, использовать других, не беря на себя даже формальных обязательств и вовсе не заинтересованная в усилении позиций России вместо Швеции. Таким союзником и проводником в глобальную политику мог быть только некий старый «центр силы» (то есть по тем временам – великая держава), объективно, как и Россия, заинтересованный в утверждении баланса сил в Европе, а кроме того – ослабленный или зажатый соседями с угрозой ослабления настолько, чтобы желать усиления позиций самой России. Таким достаточно надежным союзником для России на ближайшие сто лет стала старая «Римская империя» с центром в Вене, которая при поддержке Петербурга стала обновленной Австро-Венгрией. Венский союзный договор был подписан в 1726 году от имени императрицы Екатерины и ее Тайного совета.

Аналогичным образом сегодня Россия вынуждена опираться на ту часть расколотой экс-однополярной элиты, которая так же, как и Кремль, заинтересована в глобальном балансе сил и относительно свободной торговле, противодействуя изоляции и ослаблению России. Эта заинтересованность выразилась в Венской встрече по Сирии и в закреплении ее итогов резолюцией СБ ООН 2254 (2015).

Не случайно политическим лицом этой коалиции стал Джон Керри, представитель старых торговых кругов (империи «Хайнц»). Его символический подарок Сергею Лаврову в виде крупных картофелин был намеком на вопросы продовольственного обеспечения России в случае возможной изоляции, а ответный дар Лаврова в виде кубанских помидоров – намеком на возможный удар по торговой империи из-за перехода к самообеспечению. В любом случае, обе стороны за сохранение баланса и относительного статус-кво, а Керри и его клан заинтересованы зарабатывать на переработке урожая южных стран и сбыте своей продукции в России и странах СНГ, а потому они же против поглощения украинского рынка Евросоюзом, как и против присоединения Турции к ЕС. На марже между европейскими по цене томатами и кетчупами много не заработаешь.

Можно также заметить, что архитектором и проводником проавстрийской дипломатии Петербурга стал выходец из прирейнских германских княжеств А.И.Остерман. В свою очередь российский мининдел С.В.Лавров не только имеет закавказские корни и со времен МИД СССР помогал развитию внешней торговли, но является продолжателем традиций ближневосточной дипломатии Е.Примакова, с опорой на армянские и иные христианские общины на Ближнем Востоке. Что вполне совпадает с интересами политико-экономического клана Керри, делающего ставку на Иран и его союзников.

Таким образом, параллели в двух узловых всемирно-исторических процессах с участием России просматриваются весьма и весьма наглядные. Теперь нужно понять, будет ли и насколько дальнейшее продолжение текущих событий во внутренней и внешней политике повторением известной серии «дворцовых переворотов» начала XVIII века? И следует ли ожидать в ближайшее время очередных войн за польское и турецкое наследство? Хотя для начала нужно понять, есть ли у нас методика для такого рода прогнозов, основанных на сравнительном анализе исторических процессов?

Продолжение следует

Сохранено