О "имманентном дефекте" советской экономики

В поисках различных вопросов истории экономики СССР приходится обращаться к работам экономистов. Результаты этого обращения иногда получаются небезынтересными. Довелось мне тут случайно прочитать статейку экономиста В. Попова.

Не могу сказать, что знаю этого экономиста. Это не Гавриил Попов. Но человек публиковался в конце 80-х вместе со Шмелевым (см. список литературы). А это уже серьезно. Как никак, Шмелев — это первый человек в СССР, который публично выступил сторонником безработицы. Или, точнее, ему позволили выступить. Статья В. Попова показалась мне характерной для современных экономистов. Поэтому я решил ее разобрать.

Автор считает экономику наукой для посвященных. Он с удовольствием сыплет именами зарубежных экономистов (с англоязычными фамилиями, наверняка американцев), большинству людей неизвестных, называет различные экономические модели, употребляет сложные философские термины. Однако экономика — это не только наука, а, собственно, ее предмет (хозяйство), который понятен любому человеку. Поэтому будем разбирать В. Попова по-дилетантски.

Цитата: «...самое слабое место плановой системы — ее неспособность производить своевременную замену устаревшего оборудования и других элементов основных фондов. Плановая экономика может строить новые мощности и расширять действующие». В СССР «...основные инвестиции шли не на возмещение выбытия, а на расширение основных фондов». Разумеется, в отличие от США.

Это и есть основной спорный момент. Автор считает, что СССР при Брежневе не мог обновить основные фонды своего хозяйства, но признает, что СССР мог расширять производство и создавать новое. Если экономика может строить новые мощности и расширять действующие, то почему она не может обновлять? Рассмотрим варианты.

1. Расширяется старое производство. Есть старое здание завода со старыми станками. Я строю рядом пристройку и ставлю туда новые станки. Это СССР по В. Попову мог.

2. Создается новое производство. Есть старое здание завода со старыми станками. Я строю в другом городе новое здание и ставлю туда новые станки. Людишки тоже нашлись. Это СССР по В. Попову тоже мог.

3. Обновляется старое производство. Есть старое здание завода со старыми станками. Я вместо этого строю новое здание и ставлю туда новые станки. Старый завод заменяется новым. Благо, что у меня проблемы с трудовыми ресурсами. Этого СССР по В. Попову не мог.

Вопрос: как? Если я могу сделать 1 и 2, то почему я не могу сделать 3? Я не понимаю этого. Автор пишет, что я не могу сделать вариант 3 из-за «имманентного дефекта» моей экономической системы. Но я все равно не понимаю. Допустим, мне скажут, что я не делаю вариант 3 потому, что при замене оборудования производство сокращается, а я не могу этого допустить (из-за «имманентного дефекта»). Но ведь можно сделать это предельно аккуратно. В конце концов, если так может сделать капиталист, который рискует гораздо больше меня (он может разориться, а я не могу), то почему этого не могу сделать я — частичка мощной единой хозяйственной корпорации под названием СССР? То, что мои оппоненты знают такие термины, как «имманентность», меня не убеждает. Я не знаю этого слова, я посмотрел в словаре. Но меня это не убедило.

Допустим, мне скажут, что станки теперь нужны совсем другие, принципиально новые, с ЧПУ, которых я еще делать не умею. А я отвечу: «Значит, мое умение строить новые здания Вы не оспариваете? Уже хорошо». Я пока не умею делать новых станков, как на Западе. Но ведь и при индустриализации так было. Я ввез их и многое научился делать сам. Тогда у меня не было «имманентного дефекта». Да, индустриализация была вариантом 2. Но — опять же — если я могу делать вариант 2, то могу и 3. Иное дело, у меня теперь могут быть заводы, которые выпускают старые станки, а мне нужны новые. Поэтому старый завод не нужен совсем. И таких заводов у меня много. Так не было при индустриализации. Разве это что-нибудь меняет? Раньше я выводил людей из села и задействовал в работе женщин, теперь я перевожу рабочих со старого завода на новый. Понятно, изменения предстоят серьезные. Революция экономическая. Но ведь индустриализация и коллективизация тоже были революцией. Может быть, я не так понимаю термины «обновление» и «расширение»? Буду благодарен за ликбез.

Автор сравнивает экономики стран социализма и стран капитализма, не делая различий. Получается, что разницы нет. Автор явно считает, что экономика — объективная вещь, в которой разберутся лишь специалисты. Но это не так. Есть экономика как хозяйство и есть экономика как наука. Вторая — вещь классовая. Она объясняет первую с классовых позиций. Если есть две экономические системы, в одной из которых я олигарх, а в другой нет, то я, став олигархом, сделаю все возможное, чтобы мои экономисты признали альтернативную систему «имманентно дефектной» и абсурдной. Я им так заплачу, что они просто не смогут иначе. Иначе они подохнут с голода или в дворники пойдут.

Да и первая экономика (как хозяйство) явление не совсем такое простое. С одной стороны, вроде бы экономика любого периода обеспечивает одно и то же — удовлетворение потребностей. Но сами экономические системы разные, структура экономик разная, природные условия могут быть благоприятными или неблагоприятными. Автор сравнивает довольно ограниченный набор показателей: темпы роста производительности труда, доля инвестиций в ВВП... Этого мало, как нельзя сравнивать страны юга и севера по производству на душу населения сельхозпродукции или, например, по добыче полезных ископаемых. У маленькой страны, богатой нефтью, производство ее на душу населения будет определенно выше. Точнее — сравнивать так можно, но нельзя использовать для сравнения экономик. И позвольте! Ведь в экономике Древних Афин доля инвестиций в ВВП может оказаться выше. Допустим, это шутка. Но есть производительность в экономике А и производительность в экономике Б. Есть же разница между страной, которая производит самолеты, и страной, которая их не производит. Одно дело темпы роста в период НЭПа и совсем другое — в период индустриализации. Это как сравнивать два сражения по потерям. В одном мы потеряли меньше людей, но захватили лишь небольшую территорию, нанеся незначительный урон врагу. В другом потеряли больше, но наголову разбили большее количество врагов и заняли огромную территорию. Очевидно, что второе сражение лучше первого. Автор же уподобляется такому военному историку, который будет сравнивать два сражения только по потерям и первое поставит выше второго.

Автор разбирает кризисные явления в СССР, но совершенно игнорирует то, что произошло после. Он отмечает проблемы постсоветсой РФ. Но остается в тумане, как он относится к изменениям форм собственности, развалу страны, разбазариванию ее богатств. Как же можно говорить об экономике брежневского периода, но не говорить, что было потом? Ведь если от того, что произошло в начале 90-х, определенные социальные группы получили выгоду, то корни этого события следует искать в брежневских временах. Неужели же страну развалили и народ ограбили только из-за того, что не обновили оборудование или из-за мифического «имманентного дефекта»? Не лучше ли тогда все объяснить волей Божьей? И если все же это было так, то почему не обновили оборудование после отказа от плановой системы? Автор допускает характерную ошибку горе-ученых (историков, экономистов, политологов), которые считают, что подавляющее большинство правителей все делает не так, по-глупому. Ученые, правда, обосновывают это тем, что их, дескать, не спросили, а они-то точно знают как. Обратитесь к специалистам! Спросите у Лившица! Однако среди когорты экономистов всегда найдется немало ученых, отстаивающих разные концепции. Поэтому те, которых в советники не позвали, с удовольствием объяснят потом, что их конкуренты, удостоенные внимания политиков, дилетанты и ничего в экономике не понимают. Вот если бы нас позвали! Очень удобная для буржуазии точка зрения.

Автор замечает довольно верно: «Остается заключить, что в самой советской плановой системе, в принципе способной к быстрому развитию, в 1960-1980-е годы произошли некие изменения, подорвавшие прежний потенциал роста». Изменения таки были. При этом не только в экономике, хотя автор вряд ли будет это исследовать, т. к. он узкий специалист. Но эти изменения он определяет неправильно. Это всего лишь износ оборудования.

Автор называет 50-е годы «золотым веком» советской экономики. И то хлеб, учитывая, что в период перестройки Г. Попов и Шмелев такого не писали. Хоть что-то признали. При этом автор вдруг заявляет, что темпы роста экономики СССР в 50-х гг. были самыми высокими за весь советский период, кроме НЭПа. Приехали! Это пишет экономист? Во-первых, темпы роста НЭПа насколько достоверны? Во-вторых, есть же разница между аграрной и индустриальной страной. Там был восстановительный рост. Без обновления оборудования, заметим.

Еще: «Растущий «дефицит рабочей силы» был не чем иным, как оборотной стороной падающей загрузки — в действие вводились новые мощности, не обеспеченные рабочей силой... Общее число станков в советской промышленности в два с половиной раза превышало число станков в промышленности США, но работали эти станки вдвое меньше времени». Как учил т. Сталин, план дает эффект, если он правильно посчитан и правильно воплощен. Плановость сама по себе лишь инструмент, который можно использовать без толку. У автора получается так, что плановость не дала обновления оборудования. Значит, виновата плановость. Я не смог молотком забить гвоздь, значит молоток — это инструмент, который не подходит для забивания гвоздей. К сожалению, наука породила массу «специалистов», которые при всем своем образовании, на голову уступят спор практикам (прежним председателям колхозов, директорам заводов и т.п.).

Еще: «...надо было просто переориентировать инвестиции со строительства новых мощностей на реконструкцию старых... Однако это как раз тот случай, когда долгосрочные цели плановой системы приходили в абсолютное противоречие с самым главным принципом ее функционирования — плановым заданием по объемам производства (плану по номенклатуре). Главным критерием оценки деятельности предприятия было выполнение «плана по валу», причем отказаться от этого принципа, не меняя самой природы системы, было абсолютно невозможно». Не будем углубляться в термины «номенклатура» и «вал». Что такое главный принцип плановой экономики? Откуда он взят? Это где-то декларировалось? Это некая абсолютная идея? Откуда она взялась? Почему нельзя было отказаться от «этого принципа», не меняя «природы системы»? Простите, это надо доказать. Какая ж там природа-то у системы? Почему отказаться «абсолютно невозможно»? Нет, почему не «трудно», а «невозможно» и при этом «абсолютно»? Я понимаю, что этими терминами автор прикрывает то, о чем говорить не хочет или не может. Но ведь и мне никто не может запретить данную особенность подметить. Я уж не говорю о том, что автор не рассматривает историю советской экономики в динамике. Она у него работает по незыблемым принципам со времен индустриализации.

Еще: «Замена устаревшего оборудования требовала временной остановки завода на реконструкцию, что было сопряжено со снижением выпуска, то есть невыполнением плана. Даже если бы реконструкция и могла быть проведена мгновенно, увеличение выпуска (из-за большей производительности нового оборудования) было бы в краткосрочном плане меньшим, чем в случае, когда все новые инвестиции были бы направлены на строительство новых заводов или расширение действующих мощностей. В последнем случае была надежда, что старый завод кое-как продержится без реконструкции и продолжит выпуск продукции, до тех пор пока в строй не вступят новые мощности, так что решения о замене оборудования постоянно откладывались». А если мы запланировали невыполнение плана и снижение производства? Если увеличение выпуска было в краткосрочной перспективе меньшим, то каким оно бы было в долгосрочной? А разве первая пятилетка не рассчитывала на долгосрочный эффект? А при плановой экономике ликвидация устаревших отраслей разве не должна проходить более безболезненно, чем без плана? Безболезненно — то есть без безработицы, т. к. это и есть безболезненно. Вопросы, вопросы... В том-то и дело, что плановая экономика должна была бы эти проблемы решать лучше, чем решала при Брежневе.

Еще: «Инвестиции направлялись именно на расширение производственных мощностей, что и позволяло быстро увеличивать производство дефицитной продукции в относительно короткие сроки. Весь плановый процесс, таким образом, выглядел как непрерывная череда вынужденных решений по ликвидации острых дефицитов, которые возникали быстрее, чем плановики успевали с ними справляться». Интересно, что автор видит в дефиците сознательный замысел. Но всегда ли был такой дефицит? Природа дефицита менялась.

Еще: «...плановая система из-за имманентно присущего ей и неотъемлемого дефекта — неспособности своевременно обновлять устаревающее оборудование — обречена была пережить жизненный цикл, связанный со сроками службы основного капитала... После двадцати лет начинается выбытие основного капитала, но плановая система не обеспечивает в полной мере его своевременного возмещения». Это объяснение задним числом. Не обновили устаревающее оборудование, значит — не могли обновить в силу «имманентного дефекта». Некий человек вел определенный образ жизни: бегал по утрам, обливался холодной водой и по вечерам учил французский язык. Врачи обнаружили у него рак. Следовательно, его образ жизни способствует образованию рака. Имманентный дефект!
Еще: «...изменение темпов экономического роста после «большого толчка» зависит от сроков службы элементов основных фондов и, таким образом, определяет цикл жизни плановой системы». Хорошо. А как произошел первый «толчок»? И почему невозможен второй? Наступил мороз и река замерзла. Но потеплело. Теперь лед растаял. Природа оказалась не в состоянии обеспечить новое понижение температуры. Почему?

Вывод автора: «В Советском Союзе плановая экономика утвердилась после свертывания НЭПа, в ходе первой пятилетки (1928-1932), через двадцать лет вступила в период очень быстрого роста, но затем (1960-1980-е) произошло старение основных фондов, падение фондоотдачи и темпов экономического роста... Итак, плановая система имеет свой жизненный цикл, определяемый сроками службы основных фондов и моментом «большого толчка»... Из этого, в частности, следует, что, если и была необходимость ввести плановую систему в начале 1930-х годов для осуществления «большого толчка», ее надо было реформировать в 1960-х, после того как основные ее достоинства были уже исчерпаны. Азиатский путь (Китай и Вьетнам, где плановая экономика сложилась только после Bторой мировой войны) и в этой сфере выглядит предпочтительным — так, в Китае рыночные реформы начались в 1979 году, во Вьетнаме — в 1986-м. Странам же Восточной Европы, где плановая экономика просуществовала более четырех десятилетий (1945/50-1990), и в особенности СССР, имевшему плановую экономику дольше всех, более шестидесяти лет (1929/30-1991), пришлось испытать негативные последствия «старения» плановой системы в полной мере».

Автор запросто сравнивает СССР и Восточную Европу. Но страна с безработицей (скажем, Югославия) и без (СССР) — это два разных варианта плановой экономики, страна с полностью коллективизированным сельским хозяйством (СССР) и без оного (та же Польша) — это тоже два разных варианта экономики. Как будто нет никакой разницы между формами собственности, наличием безработицы, отраслевой структурой хозяйства и т. п. Теория «большого толчка» вещь, конечно, интересная. Но для большого толчка и задница нужна большая, чтобы в дерьмо не сесть (кстати, Мао называл «задом» сельское хозяйство). Нужно знать причины «толчка» (неужто дело в «хотении» Сталина?) и понимать, почему не произошло второго, когда он был нужен. Не понятно, какая экономика в Китае наступила после восхваляемых автором реформ. Неужели она перестала быть плановой? Ведь реформы-то были запланированы, плановость сохраняется в Китае и сейчас. Была одной плановой, стала другой плановой, следовало бы сказать.

Какой можно сделать вывод? Увы, такая наука ущербна. Автор взял несколько реальных проблем экономики СССР и... Все. Надуманные выводы не подкрепляются указанием на механизм декларируемых явлений, на причинно-следственные связи. Классовый вывод автора в итоге буржуазен: плановая экономика не так эффективна (хотя определенный эффект нынче не признавать сложно). Нет, нет, нужна классовая пролетарская политэкономия. И лесоповал.