О душе животных - Человек нарекает имена (окончание)

farisaios — 10.10.2015
Адам нарицает имена животным. Тутаев, Воскресенский собор, фрагмент фрески "Сотворение мира". 69-70 годы XVII в.

Оглавление.
(Окончание главы, начало здесь)
И еще более важный вопрос – для кого необходимо было это наречение? Предположить, что через наречение имен человеком Бог, как наблюдатель, мог «увидеть» сущность животных – абсурдно. «Название для всеведущего Существа, всегда знающего любую вещь как до момента её возникновения, так и до конца её существования, не представляет для Него Самого какого-либо смысла»[1]. Тем более абсурдно предположить, что Бог не знал, что у Адама нет помощницы и лишь в процессе наречения имен этот факт открылся. «Неужели Бог не знал, что в породах животных Он не сотворил ничего такого, что могло бы быть помощницей, подобной человеку»[2]? Знал ли Адам, что у него нет помощника? Безусловно. «И удивительно, если он мог узнать это тогда только, когда к нему приведены были животные и он пересмотрел их. Ибо если он веровал Богу, то Бог мог сообщить ему об этом таким же образом, как дал ему заповедь, как вопрошал и судил его согрешившего. А если не веровал, то конечно не мог и знать, всех ли животных привел к нему Тот, Кому он не веровал, или же, может быть, скрыл в каких-нибудь отдаленнейших странах земли животных ему подобных, которых не показал ему»[3]. Знал ли Бог, что Адаму известна природа животных – без сомнения, знал ли Адам, что Богу известна природа животных – тоже без сомнения. Необходимо ли было Адаму как-то обозначать виды животных для общения с Богом (вспомним, что никаких людей возле Адама еще не было)? Очень сомнительно. В идеале общение человека с Богом происходит не в рассудочно-словесной форме, а в умно-сердечной (вспомним безмолвие исихастов). Сложно предположить, что безгрешный человек, каким был Адам, для общения с Богом использовал слова, пусть даже глубоко отражающие суть вещей. Даже словесное имя своей жене «Ева» Адам дал только после грехопадения, когда человеческая природа претерпела искажение, и понадобилось рассудочное закрепление за именами сущности обозначаемых ими понятий: «И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих» (Быт.3:20). В Септуагинте: kaÜ ¤k‹lesen Adam tò önoma t°w gunaikòw aétoè Zv®, ÷ti aìth m®thr p‹ntvn tÇn zÅntvn («И назвал Адам имя жены его Жизнь, потому что эта мать всех живущих»).

Таким образом, наречение имен для коммуникации «человек-Бог» было не нужно. Не нужно было наречение имен для коммуникации «человек-человек». Ведь Адам был еще один. Более того, именно в результате наречения имен выяснилось, что у Адама нет помощника «подобного ему» (для наречения).

Однако человеку было необходимо наречь имена. Как уже было сказано, наречение произошло «в рамках» выполнение заповеди о владычестве. Без наречения имен заповедь о владычестве в полноте не могла быть исполнена. Именно поэтому Бог лишь наблюдает за процессом, подразумевая, что Адам знает, что делать и умеет это делать. Адам не мог не дать имена животным. Но для кого он это сделал, если ни Богу, ни Адаму, ни другому человеку это объективно было не нужно? Остается сделать необычное предположение о том, что наречение было нужно для животных, ведь «есть еще один важный аспект называния в библейской традиции: «Вещь окончательно обретает своё бытие лишь тогда, когда ей дается настоящее имя («день», а не просто «свет»; «ночь», а не просто «тьма»; «небо», а не просто «свод»; «земля», а не просто «суша»; «моря», а не просто «собравшиеся воды»)»[4]. Характерно в этом смысле наречение имён животных – Быт. 2:20. Это может быть объяснено тем, что мало создать какую-то вещь: нужно ещё обеспечить возможность её бытия в настоящем и будущем в связи с другими окружающими её вещами и живыми существами, ранее созданными и теми, которые еще будут созданы… Итак, название Богом вещи или явления – это не только информация, но и промыслительное действие, «обеспечивающее на существование» в настоящем и будущем. Это «право» может дать только суд Бога, Который осуществил его «излиянием» на материальный мир «логосов суда»»[5]. По аналогии можно предположить, что название Адамом животных – это не только информация, но и промыслительное действие, обеспечивающее существование. «Благодаря этому служению (которое проявилось, например, в наречении имен) животные и не подпадали под свойственное всему сотворенному изменение вплоть до уничтожения. Если бы Адам и Ева победили искушение и чрез то стали непоколебимы в добре, тогда и животные также чрез них достигли бы окончательной неуничтожимости»[6]. Еще блаженный Феодорит Кирский описал, каким образом происходит дарование Богом «неуничтожимости» животным посредством человека: «Иной же найдет в человеческой душе и другое еще более точное подобие, потому что имеет она в себе и разумную и жизненную силу. Ум рождает слово, со словом же исходит дух, не рождаемый, подобно слову, но всегда сопровождающий слово, исходящий вместе с рождаемым словом. Впрочем, в человеке это бывает только как в образе, а потому и слово и дух не самодеятельны»[7].

Необходимо сказать несколько слов и о «технологии» наречения имен. Как мы уже говорили выше, наречение имени или наименование чего-либо в знакомом нам из жизни опыте сопровождается присвоением определенному объекту некоей словоформы. Присвоение же имени в словесной форме необходимо для коммуникации. Если Адам имел собеседником лишь Бога, с которым общался посредством ума и сердца, то возникает вопрос – а использовал ли Адам речевой аппарат, подобно нам? Или же общение человека с окружающими (сначала с Богом, потом с Евой) носило словесную, но не речевую форму? Есть такое устойчивое выражение – «понимают друг друга без слов», которое характеризует взаимоотношение очень близких людей, которым для понимания друг друга не обязательно пользоваться речевым аппаратом. Слова при таком общении имеют не форму сочетания звуков, а сердечно-душевных образов. Вообще библейское слово выходит далеко за рамки исключительно лингвистики. Чтобы не давать повода суесловам, сразу скажем, что такое общение не является формой телепатии или гипноза. Преподобный Григорий Синаит обозначает такое общение между людьми термином «внутреннее слово». «Святые в будущем веке (или на небесах) вещают между собою внутреннее слово, Духом Святым изглашаемое»[8]. А блаженный Августин говорит о возможности такого общения и между людьми и животными и обозначает его термином «впечатления». Рассуждения Августина о возможном общении между Богом и тварями настолько соответствуют рассматриваемой нами теме, что заслуживают прочтения целиком: «Ибо всякая живая душа, не только разумная, как у людей, но и неразумная, как у скотов и птиц, движется впечатлениями. Но разумная душа или сочувствует, или не сочувствует впечатлениям произволением воли; неразумная же душа не имеет этого суждения, хотя и природа в своем роде движется под влиянием известного впечатления. Душа не властна над теми впечатлениями, которые ею воспринимаются или в телесное чувство, или глубже, в самый дух, и которыми движутся желания каждого одушевленного существа. Отсюда, когда впечатления внушаются при посредстве ангельского послушания, повеление Божие достигает не только до людей, не только до птиц и зверей, но и до всего, что скрывается под водами, как, например, до кита, проглотившего Иону (Ион. 2:1); да и не только до таких крупных животных, но даже и до червяка, ибо и ему, как читаем, велено было свыше подгрызть корень тыквы, под тенью которой покоился пророк (Ион. 4:7). И если человека Бог устроил так, что он, будучи облечен даже и греховною плотью, может при могуществе своего разума, а не тела, ловить, приручать и держать удивительным образом в своей власти не только скотов и вьючных животных, покорно служащих его домашним надобностям, не только домашних, но и свободно летающих птиц и даже диких зверей, когда, подмечая их желания и горести, приманивая, запирая в клетку и выпуская на свободу и, таким образом, мало-помалу их усмиряя, он отучает их от диких инстинктов и, так сказать, облекает человеческими правами: то не тем ли более обладают могуществом ангелы, которые по велению Бога, познаваемому ими в самой непреложной, постоянно ими созерцаемой Истине, двигая сами себя во времени, а подчиненные им тела во времени и пространстве, могут внушать всякой живой душе и впечатления, которыми она движется, и желания, вытекающие из ее телесной недостаточности, так чтобы она сама о том не зная, влеклась туда, куда ей должно идти»[9].

Резюмируем. Адам не нуждался, как это иногда говорят, в развитии речевых функций, не нуждался в развитии интеллектуальных способностей (не путать интеллект с умом). Не для развития последних Адаму необходимо было дать имена животным. «Коммуникация человека с видимым миром в райском состоянии была полноценной и помогала пророческому служению человека»[10].

В связи с предположением о том, что общение прародителей носило словесную, но неречевую форму, наименование Адамом своей жены словесным именем «Ева» после грехопадения (см. Быт.3:20) как бы подчеркивает, что между мужем и женой, пораженными грехом, пролегла тень сердечного непонимания.

Если допустить, что наше предположение о неречевом общении прародителей верно, мы можем избежать подобного колебания в понимании общения Евы со змеем: «змий говорил, и то было или свойственное змию шипение, которое понимал Адам, или в змие говорил сатана, или змий по собственному умышлению испросил себе дар слова, или сатана испросил Бога дать этот дар слова змию на время»[11]. Ведь можно предположить, что человек мог воспринимать душевно-сердечные образы и от зверей. Безусловно, это не было «внутреннее слово» в понимании Григория Синаита. «Внутреннее слово» имеет теоцентричный характер. Сердечные образы животных имеют примитивный, по сравнению с «внутренним словом» характер, обусловленный тварным происхождением души. Если Адам понимал «язык Духа», то отказать ему в понимании «языка души» сложно. В связи с таким предположением интересен комментарий преподобного Иоанна Дамаскина на форму общения змея с Евой. «Поэтому-то родоначальник зла — дьявол и внушил чрез него нашим прародителям злейший совет», — пишет преподобный, что: «даже змей был привязан к человеку и чаще других животных приближался к нему и своими приятными движениями как бы беседовал с ним»[12]. Преподобный интуитивно улавливает, что общение Адама с животным миром носило более тонкий характер по сравнению с привычным нам речевым общением. Предположить, что под «приятными движениями», с помощью которых дьявол посредством змея вел с Евой богословскую беседу, Иоанн Дамаскин подразумевал исключительно изгибы тела змеи, не решимся. Кстати, и сейчас некоторые владельцы животных, у которых завязалось тесное общение со своими питомцами, могут понимать их без слов. Безусловно, нельзя возвести бессловесных в разряд словесных. Словесность человека является следствием присутствия в нем Божественного образа. Все душевно-сердечные образы зверей не выходят за рамки телесных инстинктов. Именно поэтому беседа змея с Евой посвящена красивому виду и приятному вкусу. Змею не обязательно было шипеть или произносить звуки человеческим голосом. Сатана, используя змея как орудие искушения, мог общаться с Евой сердечно-душевным образом. Еще раз подчеркнем, что это не телепатия, внушение или гипноз, являющиеся по нашему мнению греховным искажением той первозданной способности словесного, но неречевого общения людей. «Тогда язык совпадал с самой сущностью вещей, и этот невозвратно утраченный райский язык обретают вновь не изыскатели оккультизма, а только те «милостивые сердца», о которых говорит Исаак Сирин, те сердца, «которые пламенеют любовью ко всему тварному миру... к птицам, к зверям, ко всей твари». И дикие животные мирно живут около святых, как в то время, когда Адам давал им имена»[13].

«То, что эмпирическая наука называет "человеческим естеством", в библейском и святоотеческом понимании есть уже позднейшее естество, состояние, вошедшее в силу после падения, а не первозданная, подлинная человеческая природа: "Поскольку только жизнь, устроенная по подобию божественной, поистине подобает человеку и находится в согласии с его природой" [Св. Григорий Нисский. Толкование на Экклесиаста 1, PG 44, 624B.]»[14].

Получив после грехопадения грубые кожаные ризы, словесное общение человека переходит в грубую рассудочно-речевую форму. «Важно понять, что душевные силы и сами стали "плотью" наряду с телесными. Их, вместе с телом, свт. Григорий называет "завесой сердца, то есть плотью,... плотским одеянием ветхого человека"… [Свт. Григорий Нисский. О девстве, 12, PG 46, 376B.]»[15]. Причем, даже огрубев, один общий для всех людей язык сохраняется довольно длительное время. «Мы знаем, что первоначально, прежде чем гордость [строителей] воздвигнутой после потопа башни разделила человеческое общество на различные языки, существовал один язык (Быт. 11:1—8)»[16]. Уместно сделать небольшое отступление. Давно известен лингвистический парадокс, связанный с тем, что все без исключения древние языки сложнее современных. «Мы вроде знаем из диалектики, что развитие идет от низкого к высокому, от простого к сложному. А в языке почему-то все наоборот! Все языки без исключений развиваются от сложного к примитивному. Древние языки - латынь, древнерусский, санскрит - значительно сложнее современных версий (итальянский, русский, хинди). Казалось бы, интересы древних людей должны были сводиться к тому, чтоб пожрать, выжить, размножиться. Так зачем им тогда очень сложные языки? Обладающие огромным количеством временных форм и падежей? В санскрите есть, например, такая форма: «Я бы хотел, чтоб ты это сделал, при условии, чтоб это не противоречило Божественным установлениям». Это форма глагола такая, это все одним словом выражается! И вот в древности люди это не то что писали, а говорили! Значит, им это для чего-то надо было!»[17]. Одной из теорий, объясняющих этот парадокс, как ни удивительно, является теория большого языкового взрыва. «По одной из теорий, язык возник практически моментально. Наблюдался своеобразный лингвистический Большой Взрыв, сходный с тем, что породил Вселенную»[18]. Множество сторонников теории придерживается материалистических взглядов на происхождение мира, поэтому неудачно пытаются объяснить возникновение языков из некоего хаоса. Но, если предположить, что общение человека до грехопадения (большого духовно-нравственного взрыва) происходило в душевно-сердечной форме, после грехопадения с получением кожаных риз резко огрубело, а после рассеяния языков (см. Быт.11:8) получило разнообразие форм, то становится понятной постепенная примитивизация языков во времени, сопровождающая секуляризацию общества. Если бы Господь по Своей милости не набросил кожаные ризы на форму общения людей, останься во всей полноте возможность знать настоящее душевное стремление собеседника, насколько бы трагичной была бы история человечества, плененного грехом.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив