Название: Последний сезон

russian_weirdo — 28.03.2011 Название: Последний сезон.
Пейринг: Евгений Плющенко/Эван Лайсачек
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс/ангст, AU.
Таймлайн: Сочи-2014.

- Женьк. Ну, Женька, - потянувшись через стол, Яна подергала его за рукав, - смотри, что я нашла.
Он только отрицательно помотал головой, жуя, - после тренировок аппетит был просто зверский. Перед Олимпиадой, к тому же, нельзя было позволять себе ни грамма сверх положенного. И если перед Яной стояла вазочка с подтаявшим итальянским мороженым, то он питался овощами на пару и грудкой-гриль. А потому, что бы там ни происходило, оно могло подождать до конца обеда.
- Ох, ладно, - понимающе сказала жена, поудобнее перехватив смартфон. - Слушай.
- Ну? - ради такого дела Женя даже отложил вилку.
- Эван Лайсачек, сегодня в четвертый раз ставший чемпионом США, утверждает, что готов защитить свой титул олимпийского чемпиона на предстоящих Играх в Сочи.
Выступления соперников — если они не находились на одном мероприятии, Женя не смотрел принципиально. Вот еще не хватало ему переживать, кто там что себе повредил. Как в 2010-м, когда тот же Лайсачек на национальных упал с четверного в самом начале произвольной. Подумаешь, стрессовый перелом; да они все ломаные, и что теперь? Все равно стоило бы попытаться прыгнуть, а не... танцы эти на льду устраивать.
- И ради этого ты не даешь мне поесть? - возмутился он, смахнув челку со лба. - С ума сошла.
- Жень, - обиженно сказала она, надув губы, - ну что ты в самом деле. Тут видео произвольной. На, глянь сам.
Забрав у Яны ее новую игрушку, тяжело легшую в ладонь, он ткнул на треугольник в центре ютьюбовского окошка. И, продолжив с того места, где она закончила, тут же увидел заходящего на вращение Лайсачека. Музыка была до боли знакомой — какая-то классика, и его костюм...
- Ян, что это? - изумленно спросил он, щурясь. - Он лесником одет? Егерем? Убей меня, не помню, что за трек, под него никто не катался...
- Не катался, - это «Пер Гюнт» Грига. «Утреннее настроение». И он правда лесник — видишь, ягдташ на поясе?
- Охуеть, - он сжал рукой челюсть, уставившись в экран, хотя двухминутный остаток видео уже закончился.
Лесник и царь. Это все уже отдавало театром, потому что его собственная произвольная по настоянию Мишина была поставлена на музыку из оперы Глинки «Жизнь за царя». И мало того — он сам был царем, и смотрелся в костюме весьма достоверно.
Будь он чуть более attention whore — вот непременно бы сейчас черкнул в твиттер что-нибудь в духе «О царской охоте холопам будет объявлено заблаговременно». Но не его это были методы, не его. Посидев немного в задумчивости и потыкав вилкой в полосатые от гриля куски курицы, Женя вдруг понял. Джонник, он же не писал ничего в духе «Ксюша давай!» или «Yuzuru ganbatte!», хотя до Игр оставалось немногим более месяца. Стало быть, не мог выбрать, за кого из них болеть. Впрочем, Женьке на его месте тоже было бы сложно; друг или любовник — попробуй определи, кто важнее.
Они с Лайсачеком официально не были парой — тот просто не хотел светить это, предпочитая отмалчиваться во время интервью. Но при этом все знали, что они спят. И в те разы, когда камеры запечатлевали их вместе, Эван и Джонни вели себя так, что, в общем, все было понятно. Даже если не прикасались друг к другу; Вейр так коротко и томно взглядывал ему в глаза, так темнел румянцем, что никаких доказательств и не требовалось.

***

Он знал, что Яна спит. А потому, полежав еще немного для верности, встал и тихо прокрался из комнаты, прикрыв за собой дверь. Прихватив со стола ноутбук и пойдя почему-то на кухню — это, видимо, чтоб подальше от нее. То, чем он собирался заняться, Женя для себя классифицировал как просмотр порно. В смысле, совсем не хотелось, чтобы жена за этим застукала.
Не зажигая свет, он уселся на высокий табурет к барной стойке, свесив одну ногу. И, руками набрав в строке поиска ключевые слова, дождался, пока начнет проигрываться ролик на два с лишним часа — гала с последней Олимпиады. Выступление Лайсачека было в два часа ровно — несложно запомнить. Перемотав сразу туда, Женя щелкнул на значке фулскрина, и изображение Эвана, готовящегося выйти на лед, заполнило весь экран.
Он отлично помнил эту торжественную часть — сам откатал в середине, сделав все безукоризненно и трагически скорчившись на ледяной поверхности в завершение программы. Лайсечек тогда произносил речь — глубоким, неожиданно звучным голосом. Женя даже не слушал, что он там говорит — все равно это наверняка была всякая пафосная чушь, листочек с которой ему всучили накануне.
Женя нервно покусал губу, глядя на показанное крупным планом лицо — характерный нос, такой же выдающийся, как и у него самого. Выразительные темные глаза, щетина, наверняка мягкая наощупь. Он никогда не понимал подобных штук — ведь кроме неуклюжей и стыдной возни с Лешкой Ягудиным в юности, оно как-то всегда проходило мимо. Хотя, что там говорить — в этом спорте таких, как он, было меньшинство, и если бы захотел — Женя всегда бы мог.
Но он не мог. А вот сейчас, в который уже раз глядя на катание главного своего конкурента, понимал ясно, вот с этим бы — вышло. Недоброжелатели и пресса часто писали — мол, он же робот. Бесстрастное лицо; прокаты, лишенные артистизма. А Женя абсолютно этого не замечал. Лайсачек был осторожен. Он даже на прыжки заходил порой, как будто крался. Но каждый раз, когда катался, Лайсачек вкладывал в это всего себя — точно так же, как он сам. При чем тут вообще артистизм, Женька понять не мог. А его лицо — выразительнее он и не встречал. И сейчас продирало, когда тот смотрел в камеру. Не говоря о том, когда находились рядом, близко; Эван же постоянно на него пялился. И он не мог не смотреть в ответ.
Между ними всегда было нечто такое, о чем не говорят, - во всяком случае, в контексте соперничества. Издержки острой конкурентной борьбы, которые у мужчин иногда приводили к тому... что у них с Вейром. Когда ты смотришь на него, чувствуя и азарт, и злость, и возбуждение, от которого колотится сердце и влажнеют руки. Женька ведь был совсем не дурак и понимал, что такое — победить, переводя на язык тела. Быть сверху, подмять под себя, поиметь. Как ты ни выразись, выходило одно. То, чего ему всегда хотелось рядом с Лайсачеком.
Мишин, если б знал, загнобил бы непременно за эту аморалку накакуне важнейших соревнований. Но только сам Женя не считал, что оно способно хоть как-то повлиять на спортивный результат, чистоту проката. Он знал, что они оба гробились все эти три года, чтобы завершить карьеру достойно, и Лайсачек точно так же сделает все для победы. Это было нечто за скобками. Совсем личное — настолько, что он, как ни был порою нетрезв, так ни с кем и не поделился.
Эван на видео улыбался — триумфально, с блестящим от пота лбом, и цветок рдел на лацкане темно-синего пиджака. Закрыв вкладку, Женя с досадой захлопнул крышку ноута, поставив локти на стол и обхватив голову руками.
Тренировки сейчас шли одна за одной — иногда и по три в день, сливаясь в бесконечную серию кадров собственной потной рожи в зеркале раздевалки. Паховые связки немилосердно ныли, так что приходилось прерывать тренировку, чтобы прийти в себя, да и колени тоже были не айс. Но, памятуя о бесценном опыте коллег, Женя все равно делал полные прогоны обоих программ, иногда подцепляя еще и гала — чтобы совсем к чертям ее не забыть. Два пятьдесят, четыре сорок — хронометраж был по-армейски четким, и Мишин с секундомером в руке улыбался, говоря: «Ну, Женька, молоток.»
Но только сейчас, помимо обычного спортивного азарта, желания победить, он чувствовал кое-что еще. Смутно, отголосками, но эта тема все же нервировала, заставляя отрабатывать каскады снова и снова, словно так можно было забыться. Потому что Женя не мог забыть взгляда, которым одарил его Лайсачек, стоя ступенькой ниже на Мире 2013. Рассматривая в упор, безо всякого смущения, ища в его лице что-то, но так не находя.
Тогда, после награждения, глядя как он поднимается на трибуны, он увидел закутанного в меха Джонни. Тот так обнял бывшего соперника за шею, улыбаясь нежно и трепетно, что у Жени возникло непреодолимое желание отвернуться. Это был какой-то слишком интимный момент.
В ту ночь, валяясь без сна на отельной койке и глядя в потолок, он бессмысленно задавался вопросом: как можно испытывать чувство вины за то, чего ты не делал и делать не собирался? Или он обманывал себя? Эван, как образцовый спортсмен, никогда не позволял себе что-то сверх протокола. Но тогда почему всякий раз, когда они встречались взглядом, Жене чудилась в нем такая жаркая, такая тоскующая мольба?

***

- Тань, у нас что на ужин? Драники? Вот и славно. Чемпион? Да, конечно уже, пусть в гостиной сидит пока.
Стягивая ботинки, Женя улыбался — ему нравилось тут бывать. Может быть, даже больше чем дома. Ведь каждая деталь обстановки, люди — все было привычно и знакомо. С кухни тянуло сытным запахом картошки, Колян уже был дома и было слышно, как он что-то бубнит в своей комнате, разговаривая по телефону. Андрюха, который уже давно тут не жил, уехал с девушкой отдыхать — по приезду обещал слить фотки. В его комнате Женя обычно спал, когда оставался у тренера на ночь.
Алексей Николаевич иногда его баловал — тем, что важней всего для спортсмена, вниманием. Увозил к себе — отзвонившись предварительно Яне, что похищает ее супруга. За двадцать лет совместной работы, да и, что там, говорить, сращенной во всех местах жизни, его семья стала жениной семьей. И его Татьяна, с которой можно было обсудить любую проблему, была уже как мать.
Усевшись в кресле возле окна, он достал из сумки ноут, установив на крышку журнального столика. Новости в твиттере не были особо интересными — кто-то из парников травмировался. Домашние фотки в компании друзей, псевдоинтеллектуальные изречения — все это он пролистывал. Пока не натолкнулся, наконец, на твит EvanLysacek, со ссылкой на свежее интервью. Запустив немедленно — а вот это было любопытно посмотреть.
- Эван, кто, по-вашему, способен в самом деле составить вам конкуренцию? Кого вы считаете реальными соперниками? - спросила скороговоркой девица, достающая ему до плеча, пихая микрофон прямо в лицо.
Лайсачек шмыгнул носом и сказал:
- При всем уважении к коллегам из сборной, да и прочим талантливым фигуристам, на данный момент соперник у меня только один. Я думаю, все знают, о ком речь.
Повернувшись лицом к камере, ведущая заключила:
- Соревнования в мужском фигурном катании обещают стать финальной схваткой двух сильнейших спортсменов уходящей эпохи. Эван Лайсачек против Евгения Плющенко. Кто из них возьмет верх? Оттеснят ли их с пьедестала более молодые соперники? До Олимпиады в Сочи осталось совсем немного. Следите за событиями на нашем канале.
Стоя за ее спиной, Эван смотрел прямо в камеру. А потом улыбнулся и опустил глаза. Женя закрыл окно и отвернулся, потирая ладонью лоб. Мечтать о встрече с конкурентом было дело совершенно не царское, как ни крути. Однако, он считал дни до этого момента.

***

В иностранной прессе за глаза его уже сто лет звали царем. Ерунда, но такая прилипчивая, что на фанатских коллажах Женя иначе, чем в короне, редко изображался. Идея пришла в голову тренеру — сначала ничем не выделяясь среди других, мол, а почему бы не попробовать и такой образ. Нагло, но свежо — принцы надоели уже.
Янка, когда сказал ей, весь вечер верещала от восторга, обнимая и целуя в макушку, говоря — ну слушай, ты ж вылитый. И по жизни и статью. Он только отмахивался, морщаясь — это по юности эго было непомерно раздуто, а сейчас Женя, в общем, понимал, что конкуренты уже очень даже ничего. Те же Эббот и Риппон год от года становились только сильнее — что в технике, что в выразительности прокатов, да и свои - оба Артема и Артур, наступали на пятки.
Их время — вот таких вот древних ящеров фигурного катания вроде него, уже ушло. Это был последний сезон — Женя понимал четко. Так же, как в свое время Джонни. Как бы ни было тяжело, наступало время оставить соревновательный спорт, занявшись чем-то, больше подобающим зрелому мужчине. Открыть школу и учить других. Родить еще ребенка — Егорка все равно был не его, как бы часто не мотался в Лисий Нос. У Лешки с Таней подрастала Лиза, играли бы вместе. Женя понимал это умом, но только сейчас его волновал только Лайсачек и исход их борьбы. В том, что между ним и Ваней никто протиснуться не сможет, он не сомневался. Кишка тонка.
- Ну давай, Женя, - Мишин с кряхтением уселся в кресло напротив, хлопнув его по колену. - Говори, что беспокоит. С лица аж спал. С Яной нелады?
- Не, Алексей Николаевич, - помотал головой он. Не то. Я тут все думаю о произвольной. Сомневаюсь.
- Что так? - сощурился тот, - Женя, поздно сдавать назад. Сам понимаешь.
- Мы тут сидели недавно с Таней Тотьмяниной. Она говорит — будет, как с Нэнси Кэрриган в золотом платье. Она ведь тоже думала, победит, вот и попросила Веру сшить наряд королевы. А в итоге что — Оксанка ее уделала, стала второй. Не выйдет ли так со мной, вот о чем я говорю, - пояснил он, хмурясь. Глупо получится.
- А еще, если проиграешь, журналюги тут же сляпают статью «А король-то голый!» - безжалостно добавил Мишин. - Жизнь, она, Женя, такая. Если залупаешься — то будь готов за это ответить.
- Понял, - согнувшись и обняв руками колени, ответил он. - Выбора у меня нет.
- Вот да, Евгений, - кивнул тренер. - Кончились твои выборы. Серию Гран-При пропустил, лечился, сейчас готов. Откатай уж в последний раз, чтоб не стыдно было.
Глядя в окно, покрытое смерзшимися узорами, на немой и белый Финский залив, он с тоской думал о том, что по сути — уже часть истории. Как Бойтано и Гейбл, Коэн и Кван. И все, что до этой поры было смыслом жизни — только сухая статья в википедии с указанием даты конца любительской карьеры.
- Ну-ну, чемпион, не вешать нос, - сказал, поднимаясь, Мишин. - У тебя есть еще один шанс. Подумай, много ли наших участвовало в четырех Олимпиадах — так, чтобы на подиуме стоять. Да тебе повезло. А чем киснуть, пойдем, комедию с Таней посмотрим, да спать пораньше. Ты мне завтра нужен свежим.

***

Вещи уже давно были собраны и уложены, и Яна десять раз проверила все по списку. Он маялся бездельем — резался в игрушку на телефоне, чтоб побыстрее разрядить батарейку.
- Жень, ты видел, что Джонни написал? - вдруг сказала она напряженным голосом.
Он только помотал головой — вейровы твиты были все больше о ближайших планах или о том, чем тот гордился, вроде этой своей маниакальной любви к чистоте.
- «Эван, привези домой золото», - зачитала жена, растерянно глядя на него.
Женя не знал, что сказать. С одной стороны, все было понятно — близкий человек, родная страна. Но с другой — он же помнил, как Джонни, кудрявый такой пацанчик, заглядывал в глаза, когда выступали вместе на Играх Доброй Воли в 2002-м. Как уважительно всегда о нем отзывался.
- Женя! Женечка, прости, - заметалась Яна, ломая руки, - лучше бы я молчала. Но это не важно. Болеет за тебя он или нет — это не решает ничего, понимаешь?
- Ага, - заторможенно кивнул он, наконец определив для себя, что происходит. - Просто в какой-то момент приходится делать выбор. Кто тебе ближе. Кто больше нужен. Хорошо, Билан не фигурист — вот как бы ты тогда, а?
Она неуверенно улыбнулась, вздохнув и снова пробегая глазами то короткое сообщение в твиттере.
- Написать какую-нибудь гадость? Я могу.
- Янусь, - потер переносицу Женя, - не вздумай. Я ж ничего против Вейра не имею. Но его приоритеты - приму во внимание.
Он сам не понял толком, что сказал, да и не хотел понимать сейчас. Все, что было важно — удержать напряжение перед соревнованиями, не сломаться до самого конца. Это могли немногие, как бы талантливы они ни были.

***

Сочи встретил мягкой, совершенно весенней погодой — он ходил в дутой весенней куртке с медведем на спине, без перчаток и шарфа. Засыпанные снегом пальмы всех веселили, и их бесконечно снимали, слепя своими дурацкими вспышками. Впрочем, тут с самого начала было все ясно — южный город никак не подходил для развития зимних видов спорта. Даже ледовую арену, и ту сделали разборной — к лету, как было прописано в документах, ее место должен был занять велотрек.
Ребята из сборной по дороге из аэропорта молчали, как сговорившись. После Ванкувера он не раз говорил в интервью, что давления было слишком много. Сдохни, но получи медаль. Сейчас вслух ничего не говорилось, хотя лейтмотив, увы, оставался все тем же. Не будь это так, федерация не вкладывала бы в него столько на протяжении последних трех лет. Да и Мишин, который был прагматиком до мозга костей, переключился бы на более перспективных. Он всегда делал так — не выгонял, а просто не уделял больше столько внимания. Так было с Лешкой. Так могло бы быть и с ним — если бы не поставил все на эту последнюю Олимпиаду.
Причина была объективной донельзя - за ним не было никого, и это делало «ситуацию Плющенко» уникальной, особенной. У любимого тренера подрастал Петя Гуменник, который уже в восемь лет без помарок прыгал все тройные. Сейчас Пете было одиннадцать, но это был тот же случай, что в свое время с Туктамышевой, не проходящей на международку по возрастному цензу. Как бы мальчик ни был хорош, его время еще не пришло. Пока отвечать за мужское одиночное должен был Женя.
Тридцать один — для фигуриста это был не просто пожилой, а старческий возраст. Он и сам понимал это. Но, видя в метре от себя соперников — с молодой гладкой кожей без единой морщинки, не ломаных, с целыми связками и спиной, чувствовал себя не очень уютно. Яна говорила, вздыхая, что такое ощущаешь, сравнивая себя с двадцатилетними девками — объективно лучше, а субьективно — черепахой Тортиллой. Впрочем, на церемонии открытия все это отъехало на второй план.
Слушая торжественные гимны и речи, вавилонское наслоение языков — шепотом, вслух и громогласно на всю арену, Женя понимал как никогда, насколько важен опыт. В этот раз он больше не волновался, не удивлялся; все было предсказуемо, как смена сезонов, и вызывало максимум сдержанную улыбку.
В один номер с Яной их, конечно, не заселили — но так было даже правильней. Она тоже понимала, как ему важно сосредоточиться, и без слов подхватила за ручку свой самсонайт, покатив к раскрытым дверцам лифта и уже оттуда послав воздушный поцелуй. Каждому нужно было обустроиться в своем номере; ближе к вечеру они бы списались, договорившись поужинать в ресторане отеля. Яна никогда не доставляла ему хлопот — наоборот, она, как жена, делала все, чтобы Женька чувствовал себя лучше.
Он помнил как они познакомились — за кулисами Евровидения, на овердрайве после выступления. Янка была совсем тоненькая, в кожаных черных брючках и блестящей футболке, со стянутыми в хвост волосами. Смоуки айс, острые ноготки, острый парфюм — и так цеплялась за его локоть, так обожающе заглядывала в лицо, что Женя понял — расставаться не нужно. Эта женщина сделает для него все, будет рядом, что бы ни случилось. Ей можно доверить свою жизнь, как доверяешь врачу, ложась на операционный стол для операции на суставе.
Про свои мысли о сопернике он сейчас не говорил ей ничего. Но не потому что пренебрегал, нет. А понимая, что это просто конец карьеры, который ему предстоит пережить — в одиночку. И как бы ни было тяжело, ранить чувства самого важного человека Женя не мог. В конце концов, ведь это могло остаться только мыслями — так тем более, зачем ей знать?

***

После короткой на первом месте был Джереми Эбботт — некогда нескладный претенциозный юноша, ныне он оформился в весьма достойного соперника. Далее шел он, следом — Лайсачек. Распределение не шокировало — оно было предсказуемым, как ни посмотри, и прессе было что перетереть, показывая их лица крупным планом. Эбботт был молодцом — насколько Женя помнил его биографию, там бывали и взлеты, и падения. Он травмировал позвоночник, пропускал половину сезона из-за неудачного выступления на национальных — но к второй своей Олимпиаде как-то собрался и смог откатать короткую на лучшую за всю карьеру сумму баллов. Это было следующее поколение — то, что должно было прийти вместо них. И собственно, уже пришло — как свидетельствовала таблица рангов.
Анализировать свои ошибки — привычка, въевшаяся годами, теперь вызывала желание головную боль. Женя знал эти ошибки и так — один раз немного вывалился из круга при приземлении. И еще прыгнул 4T-3T с помаркой; зубцовые прыжки из-за недавнего падения на тренировке больно отдавались в поясницу.
Через двое суток вся его карьера заканчивалась — оставался только один, последний прокат, и все было ясно и просто. Держаться. Не позволить себя расшатать — никаким впечатлениям, сколь бы сильными они не были. Выполнить все элементы, просчитанные тренером для набора нужной суммы баллов. Чисто — как он делал всегда, не желая соперникам дурного, потому что и так был лучшим.
И он пытался удержать это хрупкое психическое равновесие, сидя на скамейке рядом с Мишиным и глядя в камеру с ничего не выражающим лицом. Хотя это было трудно — Эван для своей короткой придумал такой образ, что, когда Женя увидел, его просто нахрен вынесло. Еще хорошо, что по жеребьевке выступал раньше.
Как-то, в одном из многочисленных интервью Женя читал, что для Ванкувера он и Лори Николь наблюдали за птицами, сидящими на проводах, чтобы перенять движения и запомнить отличительные черты внешнего облика. В тот год, с отороченными перьями манжетами, траурного цвета, как гриф, Эван был только черновиком для этой работы.
Его короткая для Сочи была на какую-то совершенно восточную музыку, а образ — ни больше, ни меньше, египетский бог Гор. Сам он был далеко не знаток египетской мифологии, так что про Гора Жене шепнула на ухо уже Яна, когда сидели вместе на трибунах, зевая и дожидаясь пока откатается вся тридцатка. Но впрочем, ему было без разницы, кто это конкретно — все было понятно и так.
Весь выкрашенный бронзантом, с рельефно подчеркнутыми скулами, Эван катался в короткой белой набедренной повязке и телесных лосинах, как у девушек. Половину лица у него закрывала маска, формирующая хищный загнутый клюв. Когда он вышел на лед, Женя увидел все вот это и опустил голову, стукнувшись лбом о бортик.
На льду вращался и выполнял прыжки не человек, а огромная хищная птица с крыльями колоссального размаха — на широкие рукава прозрачной серой рубашки были нашиты мелкие, мягкие перья, колыхавшиеся в полете. Тревожная, томительно чувственная музыка вызывала одновременно страх и тоску — это помимо очевидного, вожделения. Птичья голова на сильном мужском торсе болезненно волновала, и он почти не сомневался, что к образу приложил руку гламурный лайсачеков любовник. Это было вполне в его духе. Но только не помогло — по текущим итогам. Женя все равно откатал лучше, потому что тоже думал, как лучше, и тоже срывал жилы ради этого дня.
В отельном номере, когда он заперся там, задернув шторы, по всем каналам передавали повторные трансляции того, что сегодня было. Эвана снимали близко, наезжая камерой постоянно — выкрашенное золотой краской лицо с клювом было настолько выразительно и красиво, что это завораживало. И, глядя на этот безупречный, впечатляющий прокат, от которого мурашки бежали по загривку, Женя сжимал кулаки и клялся себе, что не позволит. Не даст вот так себя сбить. Еще один день, последняя тренировка, а там они еще померяются силами. И уже тогда посмотрят, кто кого.

***

Подняв взгляд на табло больших часов, висящих на стене, он увидел горящие цифры: 20.10. В тупичке, в который вели коридоры вдоль служебных помещений, им надлежало разминаться. В нужное время за следующим в очереди приходил человек, и звал готовиться к выступлению — костюм, мейкап, все дела. Женя знал, что тут где-то должен быть Эбботт; но тот не показывался, видимо, разминаясь в коридоре. По слухам, этот американец терпеть не мог Лайсачека, а его — так просто боялся. Впрочем, «поросенок», как его звали коллеги по сборной, сейчас не заботил. Откатать хорошо короткую можно, да. Но ты попробуй продержись едва не вдвое дольше, сохрани накал, не запутайся от волнения, не слажай нигде. Два национальных первенства — это, конечно неплохо, но сейчас были соревнования совсем другого уровня.
Гвалт, ор и свист с арены были отлично слышны и здесь — может, более приглушенно. Но все, кто тянули здесь связки, время от времени глотая немного воды из бутылки, не на секунду не могли отвлечься и забыть, где находятся. И для чего они здесь. Ввиду результатов короткой, они с Эваном и Джереми должны были кататься последними. И сейчас, когда увели пятнистого от волнения Риппона, в полутемном закутке их осталось только двое. Один на один, без свидетелей — кроме электронных часов, отсчитывающих пылающие минуты.
Лайсачек жадно смотрел на него, не скрываясь, стоя всего-то в метре, у противоположной стенки. Это был очень знакомый взгляд, Женя хорошо его знал. Так смотрит женщина, которая очень хочет тебе дать, но не знает, как заговорить об этом. Эван не стоял на месте, постоянно сгибаясь, разгибаясь, тянулся руками к носку вытянутой ноги. Но все это — не сводя с него глаз. Как будто и так уже было не ясно.
В конце концов, Жене просто надоело. Не делая резких движений, чтоб не пугался, он подошел, просто взяв соперника рукой под челюсть. Мягко сжал, заставив посмотреть прямо в глаза. Эван даже не дернулся, только прикрыл веки, сглотнув и ожидая - что он еще захочет с ним сделать. Но тут в коридоре, пока в отдалении от них, раздались шаги, и Женя отпустил. Никаких слов было не нужно — они и так поняли друг друга. Дама с блестящей ламинированной карточкой на груди — судя по имени, француженка, пришла за Эваном. И тот ушел, оставив его одного. Соревнования в мужском одиночном подходили к концу - осталась тройка сильнейших.

***

Он не мог видеть, как катается Лайсачек — смотреть на соперника было совсем ни к чему. Но Женя мог представить — он ведь видел его костюм для произвольной. Мужественный охотник — загорелый и суровый, с сумкой для дичи через плечо. Женька бы посмотрел его прокат, уже потом, просто полюбоваться.
Это было удивительно. Но сейчас он не боялся ничего — ни соперников, ни распределения мест, ни самого факта окончания этого отрезка жизни. Это блаженное состояние снизошло на него само — Женя даже не просил. Крест пониже локтя был только красивым символом. Он вообще не верил ни в какого бога, в отличие от тех, кто носил украшения на удачу или нацеплял амулеты связками на шею; только в себя. Всю жизнь было так, ибо на кого еще полагаться?
- Можете встать. Откройте глаза и посмотрите на себя, - сказала визажистка, вытирая салфеткой руки. Он сделал, как и велели.
Из высокого, в рост человека, зеркала на него смотрел царь. Грозный, с бесконечной усталостью, залегшей в лиловых, иконописных полукружиях возле глаз. Он не был юн, вовсе нет. Он повидал многое, и через многое прошел. О том говорили бескровные, бледные губы на восковом лице и тяжелый взгляд искушенного человека.
Женя всматривался в зеркальную глубину, ощупывая золотистую шапочку, отороченную мехом — царский венец. Широкие, летящие рукава из легкой ткани были тоже с горностаевой опушкой. Его богатые одежды, расшитые бисером, камнями и стеклярусом, как для исторической реконструкции, были так неуместны на самом крупном спортивном соревновании текущей эпохи, что Женька аж оторопел. Раньше-то не думал об этом. Еще ведь удивительно, как комитет пропустил музыку для этой программы — по сути она была гимном, просто гимном Царской России. А их положено слушать, только когда уже получишь медаль. Однако, время у него вышло и, проверив еще раз коньки — лезвия, шнуровку, голеностоп, Женя под несмолкающие аплодисменты стадиона пошел по коридору — туда, откуда его должны были выпустить на лед.

(Продолжение в следующем посте)

Сохранено