Началось... ч. 15
tatiana_gubina — 09.11.2011 Начало здесьПредыдущая ч.14 здесь
Она путается в родственных связях, в названиях родственных отношений. Знает, что бывают папа и мама, дяди и тети. Знает, кто такая бабушка. На вопрос, кто такой дедушка, кивает – мол, знаю, слыхала - но объяснить, кто это, не может. Если речь заходит о семье – о любой семье, она начинает перечислять своих «тетей». Тети - из бывшей приемной семьи. «У меня есть тетя Катя, - старательно выговаривает моя детка, - тетя Аня, тетя Маша…» Делает паузу, морщит лоб. Еще должна быть одна тетя, но она не помнит, как ее зовут. Наверное, с этой «забытой» тетей общались меньше, вот она и не помнит имени.
Шесть лет эта семья была ее семьей, и я понимаю, что моя девочка пока что продолжает быть «там». Во всяком случае, она привыкла думать о них как о своих родственниках. В нашей семье она пока что «новичок», и я понимаю, что близкие отношения, привязанность, доверие не могут возникнуть «вдруг», просто оттого, что человек поменял место жительства. Пройдет время, и она будет любить нас, как действительно родных, а мы будем любить ее… Пока этого нет, пока мы привыкаем, притираемся друг к другу, «принюхиваемся» и присматриваемся. А «там», в той семье - там прошла целая детская жизнь, и там были и папа, и мама, их друзья и их родственники. Она жила этой жизнью, считая ее своей, не предполагая, что через некоторое время эта жизнь закончится… и начнется другая… с другими мамой-папой, и их друзьями, и их родственниками…
Моя детка переехала к нам жить, но душа ее, судя по всему, пока «не переехала». Она называет бывшего приемного папу - «папой», и продолжает считать своими родственниками всех его родственников, и часто вспоминает людей из той, прошлой жизни. «У папы есть друг, - рассказывает она, - очень хороший человек». Я слушаю, киваю, стараюсь поддержать разговор. Правда, разговор не очень клеится, моя детка ничего не знает о папином друге. Она вообще его видела один раз в жизни. Видимо, ей просто важно все это сохранить… Она как будто инстинктивно пытается удержать, хотя бы словами «закрепить» то, что было … и ушло… Это перечисление «тёть», монотонное, почти навязчивое… Она повторяет и повторяет их имена – «тётякатя, тётямаша…»
Мне хочется как-то разделить с моей новой деткой эту часть ее жизни. Вернее, не то чтобы «хочется»… Скорее, я понимаю, что это неизбежно. Не могу же я просто взять и «отменить» эту ее «родню». Которая, на самом деле, уже стала бывшей родней… но моя девочка пока еще этого не понимает. Значит, надо все это принять… Хотя бы словами, разговорами…
Она никогда ничего не рассказывает о «тётях», только перечисляет имена. Мне хочется узнать побольше. Я пытаюсь как-то «зацепиться», развить разговор о «той» семье. Бывший приемный папа часто возил ее к бабушке, своей маме. В той же квартире жила одна из тетей, с мужем и детьми. Может быть, с ними у нее сложились более тесные, близкие отношения?
- А как зовут детей тети Ани? - спрашиваю.
- Каких еще детей?
- Тети Аниных детей. Я же несколько раз в гости приезжала, туда, к бабушке, ну, на твой день рождения, помнишь? Там вроде двое детей было?
- Там не тётя Аня, там тётя Катя! - говорит она и смотрит на меня с укоризной.
- Ой, извини, мне почему-то казалось, что эту тётю звали Аней. Ошиблась. Тётя Катя, говоришь? А как зовут ее детей? У нее ведь две девочки?
Ребенок подтверждает, что у тети Кати две девочки, и зовут их Света и Марина, и тут же добавляет, что они ее сестры. «Сестер» она тоже часто перечисляет. Сестер еще больше, чем тётей:
- Аня, Аня, Марина, Вера, Ира, еще Аня….
- А кто такая «еще Аня»? - пытаюсь я разобраться в родственном изобилии.
- Ну это… ну в общем, у папы есть один друг, а у друга есть дочка, вот ее тоже зовут Аня.
- Так это же получается не сестра?
- Почему не сестра?
- Ну, сестра, это если родня по крови, - объясняю я, и осекаюсь. По какой «крови», если у моей детки все не так! Те «сестры», которых она считает сестрами, тоже ей, строго говоря, не родные. Так почему бы не записать в «сестры» дочку друга семьи?
- А вот Ира, она тебе как приходилась, двоюродной сестрой или троюродной? – я пытаюсь улизнуть от темы «кровных» и «не-кровных» связей, и поворачиваю разговор в более безопасную, как мне кажется, сторону.
Ребенок смотрит на меня в полном недоумении. Долго смотрит, шевеля губами, как она обычно делает, пытаясь выговорить незнакомое, сложное слово.
- Ты знаешь, чем двоюродная сестра отличается от троюродной?
- Двою… что?
Я объясняю ей, что такое «двоюродная сестра», она внимательно слушает. Потом тихо спрашивает: «А двою… ну вот такая сестра, она ненастоящая?» Ну вот, объяснила, называется! Запутала ребенка, и, похоже, выбила почву из-под ног. Ей и так ничего не понятно, кто она и чья она, и кому и кем приходится, и она отчаянно цепляется за что-то простое и привычное… А тут я со своими объяснениями! «Настоящая, - говорю, - двоюродная сестра - настоящая. Настоящей не бывает!» Моя детка вздыхает, похоже, с облегчением.
Как бы мне все это принять? Впрочем, я-то ладно… Со своими сложными чувствами уж как-нибудь разберусь. А вот что и как говорить ребенку, мне искренне и абсолютно непонятно. Да и надо ли вообще что-то говорить? Может, просто пропускать мимо ушей? Ну говорит она о каких-то «сестрах», ну и пусть себе говорит… Время пройдет, «та» жизнь начнет забываться, здешняя жизнь «пустит корни» и укрепится… Все «былое» само постепенно отсохнет, да и отвалится…
- Мама, - спрашивает меня Младшая, - а если она теперь стала моей сестрой, и у нее есть другие сестры, то они теперь и мои сестры тоже?
Нда, с логическим мышлением у моей Младшей деточки всегда все было в порядке… А у меня вот проблемы… С этим самым логическим мышлением… Сестра твоей сестры – твоя сестра? Или нет? Давай, мамочка, решай задачку, быстро, быстро, вопрос задан, две пары глаз уставились и ждут… И если для моей Младшей это больше похоже на игру, то для Старшей мой ответ может означать слишком много. Мой ответ расставит «точки над и», которые невозможно, нельзя расставлять… Ведь если я скажу – «да, детка, это теперь и твои сестры тоже», - это значит, что это я сама принимаю в родственники всю эту ораву совершенно чужих и неприятных мне людей… Нет! Я не хочу! Никогда! Ни за что! Но если я скажу – «нет, какие же они тебе сестры», это будет означать, что я отвергаю прошлую жизнь моей Старшей, зачеркиваю ее, объявляю «ненастоящей»…
- Понимаешь, - тяну я, - здесь все не так просто…
Выручает привычный родительский прием:
- А ты сама-то как думаешь? – возвращаю ей вопрос. Во всяком случае, буду знать, как она сама ко всему этому относится.
- Нууу, - пускается в рассуждения Младшая, - мне кажется, что сестра – это ведь не просто так, сестру ведь любишь… Просто, мам, - она как будто немножко оправдывается, - я ведь не люблю всех этих девочек… Ну, то есть, я не то чтобы их не люблю, я с ними просто не знакома, и поэтому я вряд ли могу считать их сестрами…
Она оглядывается на Старшую и продолжает: - Пусть уж они будут только ее сестрами, ладно?
Уф. Умница, детка. Все не так уж сложно, на самом-то деле! Я смотрю на Старшую:
- А ты как думаешь?
- Про что думаю?
- Ну, про сестер?
- Да нет, мне не жалко, - говорит она, и я понимаю, что она сама видит во всем этом совсем другой смысл. Сестры – это то, что у нее «есть», и она не жадная, она готова поделиться тем, что имеет.
- Ну вот и хорошо, - подвожу я итог разговору, понимая, что просто получила временную передышку.
Для меня вопрос остается открытым. Мне на самом деле не понятно, как быть с «родственным статусом» бывшей приемной семьи. Раньше я знала, что у приемных родителей бывает много переживаний, связанных с кровной семьей приемного ребенка. «Теорию» отношения к кровной семье и ее основные «постулаты» я знала хорошо. Уважай прошлое ребенка. Будь благодарен кровной матери ребенка за то, что она его родила. Не говори ребенку плохого о его кровных родственниках. Теоретически все довольно просто. Практически – посложнее, но тоже вполне по силам. Я уважала, была благодарна, не говорила. Впрочем, надо сказать, что к кровной маме моей приемной детки я действительно не испытывала никаких плохих чувств. Я немного знала ее историю, и мне было ее невыносимо жалко… как бывает жалко человека, который своими руками разрушает самое хорошее, что дает ему жизнь…
Впрочем, возможно, что «кровная семья» не вызывала у меня никаких чувств просто потому, что все плохое, злобное и ревнивое, что поднималось в моей душе, направлялось на семью «бывшую-приемную». И это было почти невыносимо. «Ведь они же ей никто! – кричало нечто внутри меня, - и звать их никак! Ну ладно, кровная мама, та, какая бы ни была, она хоть родила, мучилась, несла свой крест. А эти-то что? Поматросили и бросили! Родственнички, твою мать! Я внутренне взвивалась, слыша, как мой новенький ребенок говорит «мы с папой», «моя бабушка», и бесконечно перечисляет своих сестер, тётей, и говорит «у нас дома», имея в виду свой бывший дом.
«Ты просто ревнуешь, - говорил мне муж, утешая меня и добросовестно позволяя выплакаться по вечерам, когда дети уже спали, - они такие, какие есть, они самые обычные люди». «Обычные, ага, - я шипела, чтобы не разбудить детей, - где они были, эти обычные люди, когда ребенок оказался в приюте? Чего они не прибежали в опеку, не сказали – это наша племянница, это моя внучка, давайте мы ее заберем? Да им всю жизнь плевать на нее было! А теперь – тёееетя! Бааабушка, видите ли, по ней соскучилась! Чего она раньше-то не соскучилась?» «Ревнуешь», - говорил муж. «Ревную, - соглашалась я. – А чего мне не ревновать? Нормальное человеческое чувство. Ну и потом, я же на тебя выплескиваю, а не на ребенка!» «Выплескивай, выплескивай, - подставлял плечо муж, - я потерплю!»
Умом я, конечно, понимала, что «бывшие родственники» сами по себе тут ни при чем, и ничего «демонического» в них нету. «Принять» мне нужно было вовсе не их, а чувства, переживания и, попросту, прошлое моего ребенка. Дело было в ней. И в том, что ей пока что были нужны и важны эти люди. Она продолжала любить своего бывшего приемного папу. Она часто вспоминала бабушку. У нее то и дело проскальзывало «мы», и это «мы» относилось вовсе не к нашей семье. Мне оставалось только принимать это, и поддерживать отношения бывшим папой, как бы меня ни коробило и ни выворачивало.
Бывший приемный папа звонил время от времени. Пока что он был в командировке, и должен был вернуться только к середине июня. Увидев на экране мобильника его имя, я каждый раз вздрагивала. «Здрааасти, - тянул он сладким голосом, - это я». Виделись мы с ним в последний раз, когда он привез мне ребенка, в начале мая, общались мы в тот день совсем по-домашнему, и провожала я его «в дальнюю дорогу» вполне дружелюбно. Со временем у меня стали появляться опасения, что он неверно истолковал мое показное дружелюбие, и решил, что теперь мы будем жить «одной большой дружной семьей». По-родственному. У нас же теперь, вроде как, общий ребенок. А ребенка он, судя по всему, продолжал считать однозначно «своим».
- А что вы дееелаете? – начинал он разговор, всегда одинаково.
«Интересно, кого он имеет в виду? Меня лично, или все семейство? Если меня, то какое его собачье дело, что я делаю? А если все семейство, так ведь каждый делает что-то свое? Ему что, все перечислять, кто чем занят?» Я понимала, что злюсь, и несправедлива, и цепляюсь к словам. Что это вполне обычная «завязка» разговора – спросить, «что, мол, делаете?» Поэтому я брала себя в руки, и старалась разговаривать, как ни в чем ни бывало.
- Да вот, как раз из овира вышли, загранпаспорт забирали.
- Аааа. Вы себе делали загранпаспорт?
- Нет, я ребенку делала.
- Своему?
Гы. Гад какой. Он что, всерьез считает, что у меня есть ребенок «мой», и есть «не мой»?
- Своему. Старшей.
Пауза.
- А зачем это вы ей паспорт делали?
Тон-то какой! Возмущается…
- Да вот, отдыхать поедем в июне.
- И что, вы ее с собой возьмете?
«Идиот, - сладостно думала я, в мыслях позволяя себе быть нетолерантной, - Нет, мы ее в сундук запрем, на пару недель!»
- Ну да, конечно, а как же иначе? Мы – всей семьей!
Потом он говорил: «Дайте ей трубку», и снова спрашивал – «А что вы делаете?», и ребенок добросовестно и подробно перечислял, кто что делает, делал и будет делать в ближайшее время. У меня было ощущение, как будто кто-то наблюдает мою жизнь в окно…
Потом я рассказывала про «гада» психологу Татьяне, которая регулярно мне звонила и справлялась, как идут дела. «Хреново идут дела", - честно отвечала я, перечисляя все наши трудности от и до, начиная от неумения Старшенькой завязывать шнурки и заканчивая бывше-папиным «родственным присутствием». Татьяна выслушивала, поддакивала, ненавязчиво советовала. «Делите ребеночка», - ласково констатировала она, приняв «на грудь» мой очередной всплеск по поводу папы. «Ой, делим, - соглашалась я, - но я очень стараюсь, чтобы ее это не затрагивало». «А ее это не затрагивает?» «На самом деле, не знаю… Но все равно… Я сейчас ничего другого не могу…»
Помимо попыток разобраться со своими и чужими сложными чувствами, мне хотелось попросту научить мою Старшенькую, как правильно называть родственников. Она не знала, кто такие «двоюродные», никогда не слышала слов «тесть» и «теща». Несмотря на обилие «теть», значение слова «племянница» она понимала не очень хорошо. «Меня так иногда называли, но я не знаю, зачем», - сказала она как-то.
Мы сели с ней рядышком, я взяла лист бумаги, и стала рисовать «схему семьи». Понемножку – вот папа, вот мама. Вот у папы были папа и мама, вот у мамы… Вот папины сестры, вот их дети… Чтобы ей было понятнее, я подписывала кружочки и квадратики на схеме знакомыми именами. Постепенно нарисовалась схема ее бывшей приемной семьи. Там были и тети, и племянники, и двоюродные, и троюродные. И бабушка. «У бабушки был муж, - рисовала я квадратик, - ты не знаешь, как его звали?» Она не знала, но, всматриваясь в схему, вдруг воскликнула: «Ого, у меня, значит, и дедушка был!» Я немного напряглась, и снова погрузилась в переживание «вопросов, на которые нет ответов». Если дедушка умер раньше, чем приемный ребенок пришел в семью, то можно ли считать, что у приемного ребенка «был» дедушка? На самом деле, дедушке-то уже все равно, думала я, если ребенку лучше от мысли, что дедушка все-таки был, то пусть так и будет… «Но семья-то приемная – бывшая, - снова возвращалась я на замкнутый круг своих мыслей, - как ей теперь, считать дедушку из бывшей семьи родственником?»
Детка моя между тем всматривалась в нарисованную «картинку». Которая, видимо, ей все больше и больше нравилась. «А вот еще одну тетю не нарисовали, - входила она во вкус, - и у мамы была сестра, ее ведь тоже надо нарисовать!» Мне стало не по себе. Что ж я делаю-то? Закрепляю то, чего уже больше нет?
- Давай-ка мы вот что сейчас сделаем, - я вдруг поняла, что просто нужно нарисовать и все остальное, - давай мы другую твою семью нарисуем!
Она посмотрела на меня немного испуганно.
- Какую другую – эту?
- Эту – в смысле нашу?
- Ну да, нашу, - она проговорила слово «нашу» немного неуверенно.
- Нашу мы, может, тоже потом нарисуем. Но наша ведь самая последняя… Та, что сейчас. А до этого в твоей жизни была еще семья.
Она покивала сурово и определенно:
- Мы с психологом тетей Таней рисовали ту семью. Только ведь я там никого не знаю…
- Это ничего. Это ничего, что ты никого не знаешь. Они ведь были…
Она смотрела на меня немного недоуменно, молчала, ждала. Я взяла еще один листок и стала вырисовывать кружочки и квадратики.
- Вот твоя мама. Мы кружочек подпишем, ты же знаешь имя.
Она назвала имя.
- У мамы был муж, твой папа. Его имя ты тоже знаешь.
Она затрясла головой:
- Откуда же я его знаю?
- Знаешь, знаешь. У тебя же отчество есть.
- Есть.
- Ну вот. Отчество дается по имени отца.
Это известие ее явно ошеломило. Она этого не знала. Она сказала, что думала, что отчество дается «просто так». Мы вписали имя папы в квадратик. Я нарисовала маминых папу и маму.
- Твои бабушка и дедушка.
- Их-то я уж точно не знаю.
- Ну вот и нет. Имя дедушки ты знаешь.
- Откуда?
- У твоей мамы тоже было отчество. По имени ее папы.
Ребенок заворожено смотрел, как в верхнем квадратике появляется еще одно имя.
- Еще же есть мамина сестра! – воскликнула она, и внимательно, почти с восторгом следила, как я пририсовываю кружок рядом с кружком мамы, и вписываю туда имя.
Схема наполнялась. Потом мы с ней нарисовали остальные кружочки и квадратики – папиных папу и маму, и дальше, вверх, сколько уместилось на листочке. Эти кружочки и квадратики я подписывала просто «бабушка», или «дедушка», «прабабушка» и «прадедушка». Однажды я прочла, что это очень важно, нарисовать с ребенком такую схему, особенно если ребенок привык считать, что «у него никого не было». На самом деле они же были – и бабушки с дедушками, и все пра-пра-. Глядя теперь на свою детку, я убедилась в том, насколько это было мудро. Она видела их «своими глазами», всех своих предков, и убеждалась в том, что они реально существовали. Не могли не существовать. В этом маленьком рисуночке, наскоро набросанном карандашом на тетрадном листке, прочитывалось что-то очень важное…
Ну а потом мы нарисовали нашу семью. Со всеми бабушками и дедушками, с тетями и дядями, которые не умещались на листе бумаги. «Как нас много, - сказала она, и я поняла, что ей просто нужно было это увидеть.
Потом мы разложили листочки один рядом с другим, и долго на них смотрели. О чем она думала, я не знаю. Я же размышляла о том, что это три разных листка, три разных семьи, и, как ни крути, в одно целое их соединить невозможно. Просто их три. Такая судьба. Это нужно принять так, как есть. И ей, и мне, и всем нам.
- Можно, я их заберу? – спросила моя детка.
- Конечно, бери. Они же твои.
- Мои?
- Твои. Все твои семьи.
- Я положу их в книгу жизни. Мы с психологом тетей Таней писали мою книгу жизни.
- Угу.
Через несколько дней она рассказала, что наклеила кровную семью, и нашу. «А та не поместилась на тех же страницах, и я положила тот листок отдельно», - сказала она. И еще она сказала, что не только наклеила, но и подписала.
- И как ты подписала?
- Древо жизни.
|
</> |