На златом крыльце сидели...

Итак, есть мальчик-подросток по имени Август. У таких всегда имена странные: Август там, Аристарх... Август любит, чтобы всё было правильно, как надо. Как должно, выражаясь высоким штилем. А как должно не получается. У мамы депрессия, мама целыми днями смотрит телевизор и не моется, денег нет, кушать нечего, и наш герой хватается за любые подработки, в том числе и незаконные. Над ним сгущаются тучи. Корячится то, что в России зовётся «народной статьёй». Вся статья обратиться за помощью к лучшему другу.
А другу, по закону вселенского свинства, самому нужна помощь.
Друг сходит с ума.
В аннотации к роману заботливо перечислено всё, что может послужить триггером: непечатная брань, эротические сцены, описание психических заболеваний, тюрьмы и полиции... Шизофрении в книге нет! – утверждает Анкрум, – но некоторые читатели и читательницы, у которых среди родных и близких лица с шизофренией, сообщают, что для них чтение было триггерным.
Прошу под кат идти аккуратнее, возможны спойлеры.
Формально шизофрения действительно в тексте не описывается. Галлюцинации Джека списали на редкую опухоль, которая вызывает вариант просоночного бреда, известный под названием педункулярный галлюциноз. Педункулы – это ножки головного мозга, расположены книзу от Сильвиева водопровода. Как всё-таки мило, ножки, водопровод... Но при педункулярном галлюцинозе галлюцинации молчаливые, как кот Бегемот в своих мечтах, и не изменяются, а у Джека активно общаются и изменяются в сторону усиления. Короче, это сцх, процессуальное заболевание, шизофрения, шизофрения как она есть, и ничто другое. Умный и ушлый Джек, умело пользуясь своей физической привлекательностью, индуцирует эмпатичного Августа, который и сам с голодухи и горя едва вменяем, избивает его, едва не топит и вовлекает в такую уголовщину, по сравнению с которой торговля адскими зельями кажется невинным развлечением. Всё это под лозунгом великой мужской дружбы, перерастающей в великое мужское какое-то другое чувство.
– Почему именно я всегда должен проявлять ответственность?
Психолог выразительно изогнула бровь.
– В основном потому, что ты не страдаешь тяжелым психическим заболеванием. Налицо лёгкая степень обсессивного расстройства, созависимость, да и трезвость суждений явно хромает, но, какой бы вердикт ни вынес суд, с точки зрения уголовного права ты не сумасшедший. А вот Джек… Джек действительно болен. Вместо того чтобы идти у него на поводу, почему бы тебе не повести его за собой?
Август опустился на стул и обхватил голову руками.
– Я этого не хочу, – тихо сказал он.
– Что? Прости, не расслышала.
– Я этого не хочу, – повторил Август чуть громче. – Мне нравится идти за ним. Подчиняться приказам. Выполнять всё, что он пожелает. Это приятно. Охренеть как приятно.
– Как думаешь, почему?
– Просто… Когда он говорит мне, что делать, я нахожу себе применение. Он мой король. Когда вы запираете нас вдали друг от друга, то делаете нам больно. Делаете больно мне.
Что в «Плетёном короле» обидно задевает? Во-первых, анекдотическая беспомощность медицинской помощи, помноженная на её грубую жестокость и бездушие. Никому не захочется обращаться к психиатру или психотерапевту, если вообразить, что психиатры и психотерапевты все таковы, как в этом романе. Не то, чтобы Анкрум кричит виват психозу (а Джек в психозе, это не надо к гадалке ходить), но прозрачно намекает, что лекарство хуже болезни. Во сто раз хуже, потому что лишает индивидуальности.
– Я всегда буду частью того мира, которого уже даже не существует. Всегда буду смотреть на тебя и… – Он сделал паузу. – На каком-то этапе это была просто игра. И то, что произошло тогда у реки, тоже, по идее, было игрой. Но теперь я не могу остановиться. И раньше не мог. Моё вечное желание – быть у твоих ног, сражаться за тебя. Причинять себе вред, если прикажешь. Так что дело дрянь, и я тоже в полной заднице.
Лицо Джека исказилось мукой. Он схватил Августа за плечи и грубо встряхнул.
– Я вообще-то не говорил, что не испытываю того же, – с жаром бросил он. – Если я перестал видеть королевство, это вовсе не значит, что его больше нет! До тех пор пока хотя бы один из нас хранит его в памяти, всё считается по-настоящему. Мы решаем, когда закончить игру. Мы, а не они. Только мы.
Это Джек уже после операции, подозрительно, очень подозрительно быстро восстановившийся. Похоже, парня спасали-спасали, а спасли от чего-то не от того...
И второе: насколько служебны все женские персонажи! Шаблонная золотая девочка, подружка нашего психотика. Полубезумная юная рокерша, которая избивала Августа смертным боем, а потом, оказалось, хотела постоянных отношений. О, эти ужасные девицы, которые хотят отношений... И, без неё никуда, "экзотическая" (мутит от этого слова в применении к человеку) Рина, писаная красавица немного постарше, которая при мальчиках переодевается, натягивает чулки, потом позволяет себя иметь... Её финальное письмо ввергло меня в ступор. Это до какой степени должна дойти социальная изоляция, чтобы рассматривать как возможного партнёра семнадцатилетнего гея после принудлечения, обременённого психически больной матерью и лучшим другом, читай, королём былого и грядущего, который только что после операции на мозге. На мозге! Вы этот масштаб реабилитации представляете? Я – нет. Я – нет.
Писательница оптимистична относительно будущего пары: Со временем они научатся любить, нежно прикасаясь друг к другу кончиками пальцев, а не раздирая друг друга когтями. Они выстроят общий дом и общую жизнь, исцелятся и будут двигаться дальше. Но за чей счёт эти двое несовершеннолетних выстроят этот дом, у кого они научатся любить и заботиться, чтобы без поджогов и самоутопления в ванной? На соцподдержку, как показала сама же К. Анкрум, надежда плохая, а кроме неё, кто будет этих дезадаптантов тянуть?
Upd.: Проклятье! На goodreads Анкрум пишет, что во второй части вы сможете увидеть Августа, Джека и Рину как поли-семью. Теперь я, кажется, догадалась, кто будет тянуть дезадаптантов. У Варвары Лоханкиной, кажется, были два достоинства, большая белая грудь и служба.
Таким образом, мы видим, что произведение может насыщаться нетрадиционными образами отношений и семейного устройства, взывать к лучшим человеческим чувствам и просоциальности, но при этом нести в массы дремучую патриархальщину, ёрш её съешь.


|
</> |