Музей Израиля 2

groningen_sn — 18.11.2021 Служитель зала со старыми мастерами сказал, что я ошибся адресом, и посоветовал ехать в Эрмитаж и в Реал (имелся в виду музей Прадо в Мадриде), ибо только там самая лучшая живопись. Он был дружелюбен и даже пытался вырвать из моих рук мобильник, чтобы сфотографировать меня на фоне period room, потому что «все там фотографируются».
В Эрмитаже, по его мнению, было много Микеланджело, от которого теперь осталось лишь двадцать картин! Потом он сказал, что и от Леонардо до нас дошло не больше двадцати работ (тут он был прав), да и от Рембрандта не больше тех же двадцати (промазал!).
Смешной атрибут гениальности. Впрочем, мои представления о экономике или медицине, вероятно, на похожем уровне. Но какая притягательная тема – выяснять, что люди знают (твердо знают) об искусстве. Не начать ли собирать эти свидетельства?
Картина обязательно требует рассказа, объяснения, истории, чтобы за них уцепиться и принять, запомнить и даже полюбить живопись, которая иначе не трогает. «Двадцать сохранившихся шедевров» из этого же ряда объяснений. Тот же служитель растолковал мне еще, чем велик единственный музейный Рембрандт («Святой Петр в темнице»): «На лице там столько морщин, сколько никакой фотоаппарат не сможет снять.» Действительно... а как иначе объяснить достоинства этой скромной и неумелой картины со старичком?
Рассказ в изобразительном искусстве присутствовал с самого начала, росписи церквей когда-то называли проповедью в картинках, не одна только живопись была там важна. А потом уже станковым картинам требовался сюжет, чтобы можно было со смыслом рассматривать детали «Поклонения волхвов», «Похищения сабинянок» или «Продажи невольниц». И вполне очевидно, что публика и заказчики ценили не мастерский рисунок и не колорит, а кинематографическую составляющую. К девятнадцатому веку живопись стала сюжета лишаться, импрессионисты писали натуру, обращали внимание на цвет и пространство, а не на сюжет.
С воцарением концептуального искусства изображение стало малозначительным дополнением к тексту. Давно я концептуализм не смотрел, а вот теперь попался. Да и не трудно было в это ловушку угодить, потому что лишь одно (!!!) концептуальное искусство и покупает Музей Израиля. На него деньги есть. Покупает и выставляет, отдает ему лучшие залы.
Рядом с каждым подобным объектом висит объяснение-проповедь в сто-сто пятьдесят слов, почти в каждом таком тексте упоминается современная политика, вся эта борьба с капитализмом и проклятое эхо травм несправедливостей гражданской войны. Ох, жил я когда-то в стране, где каждая картина должна была вносить свою лепту в построение социализма.
Победившая идеология принуждает художников следовать нехитрым формальным правилам, упоминать в объяснениях политику, фаллические символы, в крайнем случае рак груди у женщины-художницы, а вот опускаться чуть глубже вовсе не требуется. Для написания этих обязательных рапортов-текстов кураторы и авторы даже в Википедию не лазят, потому иногда выходит с фактическими ошибками.
Принимают ли они сами себя всерьез? Понятно, что просто так никто не признается. Правда, известны мне случаи, когда творцы современного искусства веселились и сознательно старались изобрести что-то уж вовсе непотребное, которое всё равно проглотят эти «идиоты-кураторы» и «дебилы-коллекционеры».
Однако и в музее можно иногда увидеть, что они там про современное искусство думают.
Важной задачей художника является долговечность произведения. Потому скульптуре лучше быть из мрамора, а не из детского пластилина или ваты. Именно поэтому Дюрер ехал к давно написанному (то есть с полностью просохшей краской) триптиху и покрывал его особым лаком, чтобы тот простоял на сто лет дольше. Кураторы же современного искусства, купив на американские пожертвования очередное современное чудо креативности, больше на него не тратятся и о сохранности не слишком заботятся. (Да и зачем беречь всю эту лажу – тут я с ними согласен.)
Вот огромная работа Шарона Яаари – 2.60 метра в высоту и 4 метра в ширину. Это увеличенное фото Галилейского моря (Кинерета), сделанное пятьдесят лет назад каким-то израильским солдатом, который после «завоевательной» Шестидневной войны некритически следовал «утопической идеологии», которая так дорого «аукается» нам сейчас. (Это я из сопроводительного текста цитирую.) Однако денег на рамочку или подобающий монтаж у музея не хватило и шедевр, немного покоробленный, был по-простецки прибит к голой стене гвоздиками (виден на нижнем снимке). Кураторов не передернуло. То есть всё они понимают, рисунок Дюрера не прикалывали бы булавками к обоям, панель Джотто не приворачивали бы шурупами к бетонной стене, вероятно, даже на рамки бы разорились. А этот мусор не жалко...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив