Мой папа

milka_why — 13.06.2012


Я очень люблю эти фотографии. А папа над ними смеялся, особенно над второй, и говорил, что он тут похож на Суворова в старости. И сразу понятно, о ком речь – не надо объяснять, где папа, а где его двоюродный брат.

Суворов в старости... До своей старости папа не дожил. А сегодня ему бы исполнилось 80 лет. Мне очень сложно совместить это число и моего папу. Ему было 57.

Я очень давно хотела про него написать, потому что он был необыкновенным – и это правда, а не просто слова. Собиралась-собиралась, да никак не могла собраться. А год назад маме позвонили из института, с которым у папы была связана вся жизнь, – как он поступил туда после школы, так и проработал до последнего дня. В общем, позвонили и попросили фотографии и воспоминания для книги, которую там собрались выпустить. Книга сейчас стоит у мамы на полке, там о двадцати преподавателях или около того.

В общем, с одной стороны, это для меня послужило прекрасным пинком – я наконец-то написала про папу. С другой стороны, мне очень не нравится, как я написала. Как-то официально, пресно, что ли. В общем, сюда бы я по-другому написала. Хотя, может, мне это только кажется и по-другому я не умею? В любом случае, я опять бы тысячу лет собиралась и, может, так бы и не собралась!

Так что пусть будет то, что есть. Текст из книги ставлю под кат.

Еще там несколько фотографий кукол из нашего домашнего театра. Вот тоже... сколько я их собиралась сфотографировать, пока они совсем не развалились! Наконец-то сделала. Они в очень печальном состоянии, но я прекрасно сознаю, что никто их реставрировать не будет. И маленькое к ним пояснение: среди огромного количества папиных талантов не было таланта художника. Совсем. Куклы делались на чистом энтузиазме. И я их очень люблю.

Я очень часто думаю о том, как бы папе сейчас было интересно жить. При его любви к информации, к технике, к науке, к путешествиям, ко всему! Все эти современные штучки электронные, и интернет, и возможность ездить по миру... Он чуть ли не весь Союз объездил, а за границей ни разу не был. Попытались мы один раз поехать отдыхать в Болгарию, а его – бац! – и не выпустили. Серьезные товарищи из того самого института, где он всю жизнь проработал. Ну, в самом деле, вдруг бы его на Золотых песках агенты ЦРУ завербовали и он бы выдал им свои страшные химико-технологические тайны!

Ну вот. Остальное под катом. Может быть, хоть что-то я смогла рассказать.




Папа знал все, и у меня не было ни малейших сомнений по этому поводу. Когда мы с ним шли куда-то – например, в школу, куда дорога была долгой, – я задавала ему миллион вопросов, а он умудрялся отвечать на все. Из чего делают стекло, фарфор, асфальт, кирпич? Почему ночью темно, а днем светло, зимой холодно, а летом жарко? А чем звезды отличаются от планет? А они большие? Очень большие? А они далеко? А насколько далеко? И на все вопросы папа отвечал подробно, вдумчиво, никогда не отмахивался. Ему и самому все было интересно.

Если по дороге папа не рассказывал мне о красных и белых карликах, о вымерших динозаврах или еще о чем-нибудь столь же захватывающем, у нас находилось другое занятие: он читал мне наизусть стихи, которых знал огромное количество, а я их заучивала с его слов. Ну, или иногда просто слушала. А еще мы играли в разные словесные игры – например, «грузили корабль» словами на какую-нибудь букву.

Он был не только самым знающим, но и самым любящим и, наверное, самым беспокойным папой. Он лечил все мои царапины, вытаскивал занозы, а однажды аккуратно вынул пинцетом стеклышко, которое попало из раскрывшегося калейдоскопа прямиком мне в глаз.

И умел он тоже все. По крайней мере, я в этом не сомневалась. Он в одиночку делал в квартире ремонт, чинил обувь и электрические приборы, переплетал книги, сколачивал стеллажи, создавал инкрустации из древесного шпона, выдувал и лепил фигурки из стекла, фотографировал (разумеется, проявлял пленку и печатал фотографии сам), снимал нас на любительскую камеру и монтировал фильмы, сочинял стихи, придумывал ребусы и шарады, выпускал домашние газеты, консервировал овощи, выращивал цветы.

Про цветы – подробнее! Зимой у нас дома цвели хризантемы, а весной появлялись розовые тюльпаны. Летом две наши длинные лоджии на первом этаже превращались в великолепные цветники. Когда он возился со своими растениями, его постоянно окликали с улицы, восторгались, расспрашивали, просили семена. Купить нормальную землю в Казани было невозможно. Папа покупал ее, когда ездил в командировки, и отправлял сам себе в посылках.

И еще подробнее – про кукольный театр. Ведь мало у кого в детстве был собственный кукольный театр, правда? А у меня был. Самый настоящий! Помню, как папа делал кукол: лепил головы из замазки, потом постепенно, за слоем слой, оклеивал их газетами. Когда поверх замазки подсыхала твердая корка, он разрезал головы вдоль, вынимал начинку, аккуратно склеивал получившиеся скорлупки – и вот они, головы из папье-маше. Потом каждую из таких голов папа раскрашивал, одним прикреплял сверкающие глаза-бусины, другим сооружал открывающуюся-закрывающуюся зубастую пасть, третьим приделывал волосы из пакли – все, конечно, зависело от того, какой персонаж должен был получиться: баба-яга, соловей-разбойник, волк, лиса или заяц.


Две сильно побитые жизнью бабки-ежки из разных спектаклей. Вот, наверное, откуда у меня уверенность, что костяная нога – третья, а не одна из двух (это пояснение для тех, кто читал стишок про девочку-ягу).

Звериные туловища изготавливались из китайского ватина, который папа красил в нужный цвет, рыжий, например, или серый.


Лис из спектакля про Братца Кролика. Но его побитый молью сосед – вовсе не кролик, а заяц, он из другого спектакля. Двух кукол – кролика и волка – отдали когда-то в Сашкин детский сад

Но главными красавцами были, конечно, Змей Горыныч и Жар-птица. У Горыныча было, как полагается, три головы, его шеи и хвост были сделаны из противогазных шлангов, а за спиной раскачивались роскошные крылья из зеленой бархатной бумаги.


В какой момент потерял он крылья? Вроде были еще недавно... Паршивый из меня потомок, чего уж там.

А на Жар-птицу папа долго и терпеливо наклеивал множество перышек – крошечных фигурных листочков бархатной и блестящей бумаги – золотой, красной, желтой, оранжевой.


На «тычинках» на голове были сверкающие бусинки, они тоже укатились куда-то далеко-далеко.

Ширму папа, разумеется, тоже сделал сам – сколотил каркас и натянул на него собственноручно разрисованное полотнище. На спектакли приглашали моих подружек, детей знакомых и девчонок из двора.

Папа всегда был чем-то увлечен, и не только своими взрослыми делами, но и моими. Мы коллекционировали минералы и марки, вместе собирали ракушки на море и изучали их названия, лазили по раскопкам древнего города Горгиппии в Анапе, подбирая там какие-то невнятные черепки, и трудно было сказать, кто из нас радовался больше. А еще он очень выручал меня, когда надо было принести в школу что-то сделанное своими руками. К сожалению, папины таланты я не унаследовала, руки у меня произрастают совершенно не оттуда, откуда следует, поэтому так называемые поделки создавал, в основном, он, а я по мере сил не то помогала, не то мешала. Во втором классе в качестве отчета о каникулах в школу был гордо отнесен «Остров Валаам»: настоящий остров из мха и камней, с миниатюрной церковкой на вершине, возвышался посреди «Ладожского озера» – голубой пластиковой лодки, на которой, для полноты картины, папа даже волны паяльником изобразил. Он очень веселился, когда, приведя меня в школу с нашим «Валаамом», увидел огромное объявление «Конкурс подделок». В третьем классе в школу отправился рыбак, полностью сделанный из черноморских ракушек, – я, конечно, честно пыталась участвовать в процессе его создания, но толку от меня было мало.

И происходили, конечно, всякие химические чудеса. Мы с папой выращивали дома кристаллы, он показывал разные эффектные опыты – и не только мне, но и моим гостям. А как-то раз в начальной школе пришел к нам в класс и устроил целое шоу: извержение вулкана на столе, превращение сахара в уголь, появление рисунков на пустых листах, рождение змеи из яйца и еще много чего. Причем это было именно представление – эффектное, со смешными комментариями. Папа был не только химиком – он был артистом. Когда я ходила на встречу по случаю десятилетия окончания школы, один из моих одноклассников вспоминал, как мой папа показывал химические опыты, – это какое же впечатление они произвели, если человек не забыл о них почти за двадцать лет!

Наше с папой особое время – это недели, которые мы проводили на базе отдыха в Боровом Матюшине. Первый раз мы приехали туда, когда мне было десять лет, и после этого ездили туда каждый год. Быстро превратились в заядлых грибников, причем у папы к сбору грибов, как к любому делу, был научный подход: с каждым малознакомым или чуть подозрительным грибом он шел к нашим базовским специалистам, чтобы получить подробную консультацию. Плюс накупил соответствующих книжек (у него вообще были книжки на все случаи жизни) и изучал грибы по ним. Очень скоро он стал не только хорошо разбираться в грибах, но еще и научился солить и мариновать их. Он все время придумывал какие-то занятия: то мы катались на лодке, то ловили рыбу, то ходили по азимуту и составляли карту местности. Но интереснее всего была повторявшаяся из года в год игра: папа прятал что-нибудь в лесу, а я (одна или с подружками) искала записки, в которых иносказательно обозначалось местонахождение следующих записок и – в конце концов – заветной цели. А папа ходил по пятам, чтобы я не заблудилась в лесу. Игра, в принципе, известная, в нее и в пионерских лагерях играли, но папа умел все как-то по-особенному обставить. Например, сообщал мне, что я отважный рыцарь, который должен спасти из плена короля. Причем послания, которые получал рыцарь, были исключительно в стихах. Допустим, такое:

Злой колдун Чертополох
Наши спутал планы.
Он на север уволок
Короля Цепляна.

После долгих блужданий король Цеплян был найден и извлечен из укрытия. Он оказался красавцем, слепленным из репейника. Я радовалась, а папа уже начинал придумывать что-нибудь новое.

С ним никогда не было скучно.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив