Молодые родители

- А ты знала, - радостно-возбуждённо смотрел он на меня, - что когда дети рождаются, у них уши, в самом начале, не до конца приросшие к голове. Они, видимо, потом прирастают.
- В каком смысле? - с сомнением в голосе парировала я.
- В прямом, в самом прямом! Там - между ухом и... ну тем, к чему оно крепится, так вот там - дырочка! - он смотрел на меня глазами Архимеда в момент крика "Эврика!" - Я же тебе говорю - ухо потом прирастает. Окончательно.
- У кого прирастает? - я пыталась конкретизировать сию абстрактную формулировку.
- У всех! - гордо сообщил мне молодой родитель. - И у нашей тоже!
На этом беседа прервалась, так как я, подражая великим спринтерам, рванула в спальню, проверять какое именно ухо у чада не приросло окончательно при рождении. Ушей, как и положено, было два и оба были крепко прикреплены туда, куда и должны. Без всяких неопознанных дырочек.
Молодой отец, кажется, на минуту расстроился:
- Ну я действительно видел! Ты что - мне не веришь?
Впрочем, он быстро взбодрился - и хорошо, что так! А то, вдруг, потом приросло бы неправильно - морока...
Впрочем, за все ужасы, которые рисовались у меня перед глазами в эти три секунды пока я бежала к кроватке, чтобы проверить насколько крепко прикреплены уши, я очень скоро отомстила. Месть была изысканная и элегантная. Я не знаю, как чувствуют себя другие молодые родители, но я пребывала в перманентной панике, что с ней случится что-то ужасное, а мы даже не заметим, потому, что будем думать, что она спит. Или потому, что не обратим внимания. Мы же неопытные и глупые. Паника не проходила, а только нарастала. Как-то раз, желая продемонстрировать, что ей прекрасно, она орала целый час. У меня уже не было никаких сил и успокаивать продолжил молодой отец. Он, проявляя чудеса терпения и благодушия, укачивал её почти час. Может чуть меньше. И, слава аккадскому Мардуку, ребёнок замолчал и даже уснул. Кажется. Или удачно притворялась. Минут через десять после этого чуда, меня стали терзать страхи и сомнения.
- Она точно дышит? - вопрошала я, вглядываясь в это крохотное нечто - Ты уверен?
Молодой отец, помня сколько времени и усилий ему пришлось приложить, чтобы привести ситуацию к данной, шипел и махал руками, требуя немедленно отойти от кроватки. Но я слишком сильно переживала. Очень. Как никогда. Поэтому я ходила вокруг кроватки и, время от времени, тыкала в чадо пальцем - легонько, только проверить, что всё хорошо. Переживала я минут десять, потому как это приблизительно столько, сколько взяло самому разумному человеку в комнате - чаду - проснуться и громко объяснить мне и всем остальным, что у неё всё было хорошо. Пока в неё не тыкали пальцами. Теперь, видимо, уже не так хорошо - разбудили, негодяи. Своими децибелами чадо оглушило всю разумную и неразумную жизнь в радиусе пяти километров. Мне стало сразу ясно - с чем-чем, а вот с лёгкими и дыханием у неё всё прекрасно! Я была счастлива. Молодой родитель, почему-то, моего счастья не разделял. Неужели только потому, что десять минут назад, целый час её укачивал? Пустяки какие - ведь самое главное, что теперь совершенно очевидно, что ребёнок жив и здоров. Окончательно успокоившись, я вышла из комнаты, оставив молодого отца тренироваться - второй дубль, говорят, всегда легче.
Страхи за жизнь, по крайней мере, вот такого толка, проходят относительно быстро. Как-то нет времени. Несколько раз убеждаешься в том, что и вот этим не прибил, и вот это перенесла, и вот даже так всё хорошо, и тогда приходит осознание, что дети, наверное, не такие хрупкие, как оно кажется на первый взгляд. Потрогал двадцать девять раз, чтобы убедиться, что не горячая, ещё двадцать семь, что не холодная и ещё пару раз, на всякий случай, что дышит. После этого веришь на слово, вернее, на вид. Да и, как я уже говорила, времени нет. Эти страхи стремительно сменяются следующими.
- Нам надо срочно купить детских книг! Ты меня слышишь? Ей уже две недели!
Молодой отец смотрел на меня так, что я поняла, что бы я ни сказала, всё будет не то. Но я попробовала.
- Для чего ей книги в две недели?
- Ты хочешь, чтобы она развивалась или нет? - грозно сверкал очками молодой, но гордый, отец - Нет, конечно, пусть дурой необразованной растёт.
Я ни в коем случае не хотела, чтобы моя дочь росла дурой. К тому же, необразованной. Мы немедленно составили примерный список:
- Нужен Чуковский, Маршак, Хармс, конечно - что ещё?
- Ну тогда закажи Пеппи, Мэри Поппинс и Карлсона. И ещё Эмиля!
- Ты с ума сошла? Ты ей прозу будешь читать? В таком возрасте? Зачем ей сейчас Карлсон?!
- Нужен, - твёрдо сказала я, - если уже покупаем книги, без этих никак нельзя. И пока хватит - не надо преувеличивать. Что не хватит, потом купим.
Я удалилась. Отец сосредоточенно смотрел в компьютер и заказывал чаду образование на дом.
- Подойди, посмотри - ещё что-нибудь надо? - позвал он меня часа через полтора.
- Подожди, я чего-то не понимаю, - пробегала я глазами список, - Омри Ронен, Мандельштам, Андрей Белый, Трифонов - это всё тоже ей?!
- Зануда! - молодой родитель смотрел куда-то в сторону - Конечно, ей! Если Пеппи ей, то и Омри Ронен ей. Между прочим, я не уверен, что Пеппи, на данном этапе, она воспримет лучше Омри Ронена. И вообще - это всё ей. Пока она растёт - я почитаю. Только в долг. Потом всё ей отдам!
Книги пришли через месяц. Чуковский, Маршак и Хармс, в том числе - несмотря ни на что, мы их не забыли. Вопреки Линдгрен и Белому. Но... Чуковский - замечательный двухтомник, на тонкой бумаге, мелким шрифтом; Маршак - потрясающий четырёхтомник - бумага ещё тоньше, шрифт ещё меньше; Хармс - трёхтомник, отличающийся от предыдущих только тем, что размера покет. Всё остальное соблюдено - тонкая бумага, мелкий шрифт.
- Что это? - я смотрела на книги и не знала смеяться мне или плакать.
- Как это что? Книги... - молодой отец, кажется, всё ещё не понимал.
- Она ребёнок - ей картинки нужны! Как ты ей будешь читать "Дама сдавала в багаж"?
- Что значит как? Так и буду - громко!
- Угу - и она будет знать что такое диван, чемодан, саквояж... Я, без картинки, кажется уже плохо представляю себе как выглядит этот самый саквояж!
- Хм... - молодой родитель задумался, но тут же его осенило - Пока она будет учить это как абстракцию. А потом мы купим ещё и картинок и тогда объясним ей все, ранее выученные, абстрактные понятия!
В один из разов я услышала:
- Ничего мама не понимает, для чего нам картинки? Нет, для саквояжа, они, может, и нужны, но для чего нам саквояж? Давай начинать сразу с чего-то качественного: "Когда они отворили дверь и пошли по гулкому коридору, то маленький Апполон Апполонович показался там вслед за ними - в полусумерках коридора".
Бедный ребёнок, подумала я и пошла дальше на кухню. Саквояж, кстати, мы до сих пор знаем только в абстрактной форме. Подумаешь - какие наши годы!
Все родители, молодые и не очень, на том или ином этапе, ссорятся из-за детей. То на тему воспитания, то на тему анти-воспитания, то просто так. Мы решили не откладывать данное благородное занятие в долгий ящик. Первый раз мы поссорились из-за неё, когда она отпраздновала своё полуторамесячное пребывание на этой земле сладким сопением, доносившимся из спальни. Начиналось всё совершенно мирно.
- Ты будешь ужасным отцом, совершенно не либеральным, - задумчиво смотря в окно, глубокомысленно произнесла я.
- Я?! Я буду очень либеральным! Это ты совершенно не либеральная!
- Я, как раз, очень либеральная, - спокойно продолжала я, - я буду ей всё давать, что она захочет. И всё разрешать. В шестнадцать я куплю ей машину...
- Это либеральность, на твой взгляд? - всё ещё полу-спокойно отвечал мне молодой отец, - Это, называется, баловать! Никакой машины мы ей не купим! Сама заработает и сама купит!
- Конечно, купит. Но в шестнадцать у неё ещё не будет денег, а машину хочется. И я куплю ей машину - ты не хочешь, куплю сама.
- Машину!, - распалялся молодой отец, - Да она потом вообще ничего делать не захочет! И вообще - это не либеральность!
- Хорошо, что тогда такое либеральность?, - миролюбиво спросила я, думая когда надо начинать копить ей на машину.
- Ха! Легко - к примеру, вопросы секса, - ехидно посмотрел на меня молодой отец.
- Секс? Легко. Придёт она ко мне в шестнадцать и скажет, что спит с мальчиком. Я только спрошу пользуются ли они презервативами. И объясню почему ими надо пользоваться.
- В шестнадцать? А если она в тринадцать это скажет?
- Почему это в тринадцать? - я начала злиться - Кто в тринадцать? Моя дочь, - я выразительно посмотрела на молодого отца, - такого в тринадцать не скажет! Она очень хорошая девочка... Будет!
- А что, переспать в тринадцать, значит, что плохая девочка? Ты не просто не либеральная, ты ещё и ханжа! - молодой родитель распалялся вслед за мной. - И потом, как же "всё буду разрешать", а?
- Я ханжа?! Я не либеральная?! А ты... А ты... Есть разрешать и есть разрешать - а секс в тринадцать не относится к всё разрешать. Он вообще ни к чему не относится! Ты... Ты...
Я не могла продолжать этот разговор и вышла в садик подышать чистым никотином. Я показывала кулаки невидимому нечто на небе и повторяла - в тринадцать?! Ничего себе - это же надо такое сказать, нет, ну какой идиот! И я ещё ханжа!
Но, к счастью, молодой отец оказался умнее. Он вышел ко мне и миролюбиво предложил перенести сию, несомненно жизненно-важную, беседу, хотя бы года на полтора. На том и порешили.
- Идиоты, боже, какие идиоты, - качали головой бабушки и дедушки, - прямо бедная Эльза. А если кирпич упадёт, а?
- Никаких кирпичей, - стояла я на своём, - и никакого секса в тринадцать. Мы уже согласились.
- Они согласились - смотри-ка! А она?
- А ей рано ещё! Потом посмотрим, - я гордо кивала головой и вся пыжилась от собственной важности. Кажется, это было видно даже через телефон.
- Посмотрите... Посмотрите... - как-то загадочно отвечали мне, видимо, на что-то намекая. Но я решительно отказывалась понимать намёки. Может, и соглашусь когда-нибудь. К тому же - она же должна быть лучше! Это совершенно очевидно. Ещё лучше - я имею в виду. Хотя, куда уж лучше... Разве, если только скромнее - но и это вряд ли.
На самом деле, мне надо было всё это написать от лица лирической героини. Тогда: во-первых, мы были бы совершенно ни при чём, во-вторых, был бы прекрасный литературный опус, а то и два, а, может, и три, и, в-третьих... Что-то там было, но не помню. Но я, как честный человек, написала про нас. Потому, что так и было. Никуда не денешься.
|
</> |