МОИ ПРИВИВКИ

maroosya — 17.03.2011 Были в моей жизни три человека, которые воспитали во мне силу духа.
*
Она
Она была нянечка в детском саду. Я настолько ее ненавидела, что имя ее не могу вспомнить даже сейчас. Она была образ-без-имени, она была чудовище, монстр, она была -- Она. Я так ее боялась, что никогда-никогда не смотрела ей в лицо. И хотя у меня хорошая память на лица, и я могу описать и даже нарисовать человека по памяти, я помню только ее огромную чугунную литую бесформенность и какое-то – если можно так сказать -- несвежее мятое коричневое поле вокруг нее, медленно тяжело неотвратимо наступающей.
Долгое время, уже сильно повзрослев, каждое утро я ходила с сыном мимо ее дома, провожая его в школу, вежливо здоровалась с ней, торчащей из-за калитки, а она смотрела на меня злобно – впрочем, она на всех так злобно смотрела, ее не устраивала жизнь как таковая – злобно смотрела и понимала, что я помню. Что именно, из того, что она за свою жизнь совершила – этого она не могла знать. Но ненавидела меня за то, что я помню.
*
Меня стали водить в садик уже перед самым первым классом, чтобы я, как сказал папа, привыкала к коллективу. И я стала привыкать. Но не привыкалось. В коллективе уже были свои правила и законы.
Однажды нас уложили на дневной сон. И сказали, что накажут, если мы не будем спать. А спать не хотелось. И я тихо лежала с открытыми глазами. А Толя Галак прыгал с кровати на кровать и смотрел, кто спит, а кто не спит. И верещал: -- Агааа!!! Не спииишь?! Будет скааазано!
И дети закрывали глаза, плотно-плотно, сморщивая носы, чтоб не было сказано.
А я не могла – какое-то внутреннее сопротивление и надежда на справедливость взрослых и, наверное, гордыня – не знаю – не позволяла мне подчиниться ситуации и закрыть глаза из страха перед доносчиком Галаком.
И вот Она пришла в спальню. И Галак, подскочил к ней, великовозрастной женщине с немалым опытом работы с детьми, и стал тыкать пальцем в меня и еще в нескольких детей, которые его, Галака, не испугались: -- Вот Яворский не спал! И Ханчирова не спАла! И Векслер не спАла!
И вот, всех детей подняли и повели на полдник. И ябеду Галака подняли, погладили по головке и повели пить сок. А нас, несколько нарушителей, оставили в полутемной спальне и выстроили в линеечку. И Она наклонялась к каждому и ритмично повторяла что-то программно-садиковое: «я вам говорила или нет, говорила или нет, говорила спать или нет, а то накажу, говорила или нет» – так монотонно, постепенно взвинчивая себя, она ходила вдоль нашей жалкой шеренгочки и шаркала-шаркала большими растоптанными грязно-оранжевыми шлепанцами говорила все быстрей, все громче, все быстрей и громче-громче. Наконец она довела себя но нужного состояния и… отлупила каждого из нас по попе – стянула трусы и отлупила.
И та же гордыня не позволила мне открыть рот и сказать, что я лежала тихо и смотрела в потолок, а Галак прыгал по всей спальне и не давал спать даже тем, кто хотел уснуть.
Меня она лупила как-то очень изощренно, задыхаясь и приговаривая, скажешь своей мамке, какая ты непослушная, скааааажешь своей мамке. И добавила странное, что я помню и сейчас: -- А то – вабше уж!
Я как-то чуть раньше во дворе детсада вдруг подслушала разговор воспитателей – они ведь всегда собирались кружком и сплетничали. Про маму. Что она ходит в модном полупальто и шляпочке. И что она, конечно, немножко, надменная, и дочка у нее заносчивая, ну так, что ж – штучка-то приезжая, но ничего – она ж молодая и милая и очень вежливая. И стройная как девочка. И эта самая Она злобно повторила за кем-то, кто наивно восхищался красотой моей мамы: -- Как деееевачка… А разговаривает как…как… с прислугой.
--Это как это? – удивилась Елена Васильевна, моя воспитательница.
--Та не понятно ваабше, шо говорит. Будьте любезны, мойте руки… Вапше уж!
И вот эту самую глубоко затаенную неистовую дремучую злобу и зависть я почувствовала в тот момент, когда она меня остервенело лупила.
Я тогда не понимала, почему Она так себя вела, почему она чувствовала такое нервное возбуждение, когда шлепала именно меня, но интуитивно повела себя правильно -- маме я ничего в тот день не сказала. Опять же из гордыни и какого-то внутреннего сопротивления.
И мама продолжала быть с ней вежливой доброжелательной и отстраненной. Как с прислугой.
Маме я тогда ничего не сказала.
Она прочтет об этом только сейчас.

ЛП
Вторым человек, укрепившим мой дух, была первая учительница ЛП.
ЛП детей любила… беспощадно. Строгая, с седой прядью, она мне казалась очень старой, хотя наверняка была помоложе, чем я сейчас. Я помню, что у нее были плоские длинные пальцы. Как будто высушенные для гербария – такие плоские. И чистые-чистые коротко остриженные ногти.
Мне обследовали глаза и закапывали атропином.
ЛП давала диктант. И я сказала, что не могу писать, мне не видно. А она закричала – такой у нее был скрипучий голос – старый голос: – Не ври, Гончарова! (Что за мода у них была хлестать маленьких детей фамилиями) И кинула мне на парту тетрадь для контрольных диктантов. Я была просто потрясена – что ЛП мне не поверила. Это вообще случилось впервые в моей жизни, что мне вдруг не поверили. Дома мне верили, друзья мне верили, я всем верила, а ЛП мне вдруг не поверила. И я стала писать под диктовку – наощупь. Потом, когда мне выписали очки и действие атропина прошло, я увидела, как криво и страшно были написаны слова «Настя живет в деревне. У Насти во дворе гуси, куры и кролики. Настина мама работает в колхозе дояркой. Настина мама встает в пять часов утра.»
--Хм, действительно, -- скривив рот сама себе пробормотала ЛП, разглядывая мои каракули, и как будто оправдывая свою недоверчивость, вдруг раздраженно проворчала: -- На каникулах надо это делать! Лечат они! Во время учебного года… Совсем уже!
А глазами Нади Д. никто не занимался. Она сидела на задней парте. И ей не видно было то, что другие пишут на доске. И она привставала и щурилась. Она жила в какой-то странной семье, где на нее никто не обращал внимания – она ходила в школу в мятом платье, кудлатая, без обязательных коричневых бантов. Когда Надя Д. в очередной раз привстала посмотреть на доску, заслуженная учительница, отличник народного образования ЛП крикнула раздраженно: -- Сяааадь! Слепая курица!
Наде Д. было 7 лет, щуплая, с землистым цветом лица, такая жалкая девочка она была, и папа ее был алкоголик. И в семье было полно детей от разных пап. А мама работала уборщицей в нескольких местах. И Надя Д. ходила в группу продленного дня, называлась там стыдным словом бесплатница, и бывало, что она ела только то, что давали на обед в школе.
ЛП крикнула Наде Д.: -- Слепая курица!
И класс рассмеялся. Но не весь.
*
ЛП принесла в класс ворох новой сиротского вида одежды – ботинки, пальто. И стала медленно торжественно и ехидно декламировать:
-- За отличную учебу и хорошее поведение Иванову Олегу школа вручает…
И красный как помидор Иванов, двоечник, прогульщик, потом он куда-то сгинул, говорят, в колонии убили, он вышел к учительскому столу и взял то, что ему купила школа. А на первой парте сидел Никита П. и потихоньку чистил мандарин. И оттуда из-под его парты пахло. И потом настал черед Нади Д. ЛП не ленилась повторять снова и снова: -- За отличную учебу и хорошее поведение…
Так обычно начинали речь на линейке, где вручали грамоты или дипломы. И Надя сгорбилась, опустила глаза и тоже вышла за своими ботинками. И я подумала, как же она их будет носить, такие страшные ботинки. Но она всю зиму их носила.
И потом ЛП, почувствовав напряжение в классе – уже никто почти не смеялся -- позвала к столу Занкина. А тот швырнул ей ботинки в лицо и ушел из класса. Я об этом писала как-то в рассказе «…щинят и каникулов»
ЛП сказала ему вслед, я этого так не оставлю. И не оставила. И Занкина потом страшно избил дома отчим…
Надя Д. меня ненавидела. Но моя подруга Мирочка, она была государственного ума девочка, сказала: -- Прости ее.
*
Паркер
Тут долгая история… Он когда приехал в наш город и поступил на работу завучем в нашу школу, сразу напросился к нам в гости. Очень забавный – маленького роста, но с очень большими ступнями и дикторским голосом. И за столом он стал хвастаться перед родителями ручкой «Паркер», которую ему якобы подарил в личной дружеской беседе знакомый летчик-космонавт. Раньше иметь знакомого летчика-космонавта – это все равно, что сейчас в друзьях, ну не знаю кого, может, Пугачеву, вот.
И видимо не произвел ожидаемого впечатления. И заискивания не почувствовал, обычного угодливого прогиба молодого учителя перед завучем.
И затаил. Стал регулярно посещать мамины уроки – вломится уже после звонка, маленький в гигантских башмаках, морда в кучку – насупленный, сядет на заднюю парту, пишет-пишет и головой качает, мол, ооо, нееет…
А маме – хоть бы хны – дети язык любят, учат, родители довольны.
Папа к маме забегает иногда в учительскую повидаться, такой красавец папа мой был, работал напротив, в спортивной школе.
И я. Первоклассница.
Мама в большой перерыв повела меня в столовую перекусить, сама пошла брать чай с булочками, а меня послала руки мыть. А умывальники в школе были почему-то расположены в другом крыле, а не в столовой. Ну там все было странно в этой школе. Словом, я побежала – маленькая, легкая, в сменных сандаликах. И вдруг – он, завуч. Маленького росточка, но широкий, квадратный, растянутый по диагонали как баян.
-- Ты почему бегаешь по коридору?! А?! – он схватил меня за ухо и стал тянуть вверх. Я поднялась на цыпочки, чтобы не так было больно. А вокруг стали собираться школьники, те, что учились в том крыле, где умывальники – седьмые-восьмые классы. Завуча и меня, висящую на ухе, окружили плотным кольцом. Помню мальчик какой-то подошел и сказал, ну отпустите ее, она хорошая девочка, у нее мама учительница.
-- Скажи своей мамке учительнице – задышал вонючим мне в лицо маленький завуч в больших башмаках – что она неправильно тебя воспитывает! И запомни раз и навсегда – нельзяааа бееееегать по коридоооору. Коридоооор – не меееесто для пробеееежек. Запомнила?!
Чтоб я лучше запомнила, он резко потянул меня за ухо еще выше.
Я молчала. На уровне глаз блестела ручка в нагрудном кармане его пиджака. Паркер, якобы подаренный летчиком-космонавтом.
-- Запомнила, я тя спрашиваю?! – опять рывок наверх за ухо.
-- Да. – ответила я.
--Не слышу!!! – еще громче крикнул завуч.
Я, чуть ли не теряя сознание от стыда и боли, закрыла глаза.
И он меня отпустил. Я медленно пошла и вслед еще услышала: -- Мамке скажи, чтоб воспитывала тебя!
В столовой мама оживленно разговаривала с Ниночкой пионервожатой и сказала, ну что ты так долго, чай уже остыл. Что с тобой, почему ты такая красная, опять выбегала с подружками на улицу? Я же просила. Ну что ты надулась, -- заглядывала мама мне в лицо, -- Ты же можешь простудиться. Переодень обувь, надень пальто и иди гуляй…
Я быстро выпила чай, от булочки отказалась и поплелась в класс.
Маме я опять ничего не сказала. Опять, интуитивно понимая, что этого делать никак нельзя.
И мама еще долгое время раздражала маленького широкого завуча в больших башмаках своей холодной вежливостью. А я старалась не попадаться ему на глаза.
А потом его почему-то уволили, не знаю за что.
*
Я не злопамятная, нет. Но эти три человека укрепили силу моего духа, сделали такие прививки, которые помогли мне перенести и другие жизненные трудности.
Спасибо им за это.
*
А как вас прививали в детстве?

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив