Мои лагеря

feline34 — 24.05.2010 Многие из советских детей не избежали участи быть посланными родителями в пионерский лагерь. Хоть на один сезон. Как написал один мой любезный друг: пионерский лагерь тех годов либо воспринимался детьми на "Ура", либо походил на место предварительного заключения. Для меня лично практически все мои лагеря не были местом заключения в полном смысле этого слова. Там было и много интересного. Я уже не вспомню все детали каждого отдыха в отдельно взятом лагере, поэтому мои воспоминания будут обобщенными.

Пионерский лагерь начинался с известия: «Ты едешь в пионерлагерь» и с чемодана, который старательно собирала моя мама. Сначала она писала список вещей, которые могли мне понадобиться. Форматом А4 листок в клеточку заполнялся со всей возможной аккуратностью. Не забывались ни трусики, ни резиновые сапоги. То, что хотела взять с собой я - маму не интересовало. Потом мама приклеивала этот листок к внутренней стороне крышки чемодана и начинала сборы. Моя мама - гений по чемоданам. В ее исполнении в его нутро помещалось столько, что я никогда не смогла бы уложить и четверть. Потом деревянный чемодан со стальными уголками стоял собранным несколько дней в коридоре, напоминая мне, что скоро я отправлюсь в путешествие. Тогда я представляла себя Алисой в стране чудес, которая не знает, что ожидает ее в кроличьей норе, но бросается туда вниз головой, вне зависимости от собственного желания.

А потом наступал день икс, и мы ехали в пункт сбора детей. Папа нес чемодан, а мама крепко держала меня за руку, моя ладонь потела от волнения и выскальзывала из маминой. Хватаясь за мамину руку я боялась и радовалась одновременно. Каждый раз, каждый месяц, каждый сезон. Все повторялось, но никогда не становилось обыденностью. Мы приходили на широкий двор, обычно школьный или перед центральными дверьми какой-нибудь фабрики или завода. Дети помладше еще жались к своим родителям, оценивали размеры чемоданов и подглядывали друг за другом из-за мамкиных юбок.

Огромным полукругом уже стояли автобусы для того, чтобы везти всю ораву в пионерлагерь. Автобусов было много. Обычно я попадала в пионерлагеря, где было не меньше 15 отрядов. Сейчас уже и не припомню, до скольки лет можно было ездить в лагерь. То-ли до 14, то ли до 16ти. На лобовом стекле стояли картонки с названием лагеря и номером отряда. В определенный момент наши будущие вожатые вставали у автобусов и начинали выкрикивать имена. Все суетились, родители пытались подтащить чемоданы к автобусу, дети пищали, мамы волновались и создавался некий организованный хаос. Но процесс шел, дети один за другим загружались в автобус, садились, на потрепанные сидения, осторожно оглядывались вокруг, выискивая симпатичные лица торчащие над поручнями как одуванчики, понимая, что с этими "лицами" проживешь как минимум месяц. Обычно меня посылали на 2 а то и 3 смены. Помню, как я прижималась мордашкой к стеклу автобуса расплющивая нос, как будто мама и папа могли меня лучше видеть. А потом заводились двигатели и вереницы автобусов медленно покидали место стоянки, фигуры машущих руками родителей уплывали назад и начиналась совсем другая жизнь.

По дороге воспитатели пытались нас одобрить, начинали петь с нами песни, или рассказывать о том, что ждет нас в лагере. На правах «матерого лагерника» я обычно не обращала внимания на эти телодвижения. Меня больше интересовали картинки, мелькаующие за стеклом автобуса. Я могла так сидеть часами.

Лагерь чаще всего находился в глубине зеленого массива, т.е. в лесу. Последним отрезком была бетонка, заканчивающаяся зелеными воротами с неизменными красными пятиконечными звездами. Нас высаживали у гостеприимно распахнутых ворот. Мы подхватывали чемоданы, входили на территорию, ворота закрывались, символизируя окончание свободной жизни. К центру лагеря вела широкая дорожка, асфальтированная, либо покрытая гравием, по бокам которой стояли гипсовые пупсы: пионеры с разными атрибутами типа барабанов или горнов, либо всяческие спортсмены в неестественных позах мечущие диски, копья и прочие колюще-режущие предметы. Пупсы эти обычно имели почему-то зверские выражения лиц и мы боязливо шли среди них, таща за собой тяжелые чемоданы.

Сначала нас приводили на центральную площадь лагеря, строили в каре (спасибо, что не "свиньей"), директор лагеря произносил торжественную речь и поднимали флаг, символизирующий начало счастливой лагерной смены. Мы стояли в галстуках, вскинув правую, согнутую в локте руку ко лбу, флаг поднимался слишком медленно, гимн Советского Союза грохотал в ушах и самым большим желанием было по-дурацки захихикать.

Те лагеря, в которых я побывала (а их было немало) обычно состояли из множества одноэтажных корпусов. Лишь в одном лагере, на море я жила в трехэтажном комплексе. Об этом лагере я повспоминаю отдельно. В одноэтажном здании по коридору распологались комнаты. Обычно детей делили по половому признаку направо и налево. Мальчики с одной стороны, девочки с другой. Вожатые спали в отдельных домиках, куда нам ходу не было. В комнате стояло от восьми до двенадцати железных кроватей с продавленными сетками и комковатыми матрацами. Девочкам, не щелкающим клювами, доставалась пара эксклюзивных тумбочек, остальные рассовывали свои вещи по встроенным шкафам. Оставлялись самые необходимые вещи. Чемодан сдавался в специальное хранение, попасть в которое можно было далеко не всегда. У этого хранения существовали часы работы, но хранитель частенько спал, либо пил, либо занимался каким-нибудь важным делом по строению коммунизма. Поэтому мы частенько по нескольку часов оббивали пороги хранилища, чтобы изъять из собственного чемодана какой-нибудь необходимый артефакт.

Вечером, поосле ужина нас сгоняли опять на центральную площадь, красный стяг, гордо реящий на флагштоке спускали на ночь вниз. Каждое утро и каждый вечер его поднимали и опускали чем-нибудь отличившиеся пионеры.

Умывальники находились на улице и делились на несколько отрядов. Мыли ноги задерищенски, от холодной воды стыли и ныли зубы, про остальные части тела я умолчу. В душ нас водили два раза в неделю. В первый же вечер в спальне начинались игрища. После отбоя, уныло прозвучавшего охрипшей трубой, девочки начинали шушукаться. Все были возбуждены, спать никому не хотелось. Что рассказывали девочки советских времен? Правильно. Девочки, я думаю так же как и мальчики, возбудившись мнимой свободой, начинали рассказывать ужастики. Чтобы ночью не спалось, чтобы любой шорох - в крик, чтобы кровь леденела в венах. Но так, чтобы не дай бох не приперлась вожатая и не стала орать, что ей тоже спать хочется. Как бы не так. Мы всегда знали, что хочется вожатым после отбоя. Мы рассказывали страшилки захлебываясь, перебивая друг друга, так, как будто знали, что после этой ночи ничего уже не будет страшно. Самая запомнящаяся страшилка - про черную руку, которая после второй смены надоела мне хуже пареной редьки и я начала придумывать новые страшные подробности. В итоге так напридумывала, что самой страшно стало.


P.S. Я все терзаюсь смутными сомнениями, стоит-ли продолжать дальше. По-моему чего-то скучно получается...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив