Мысли на опушке - 3 (окончание)
vladimir101 — 25.03.2012Пост сестер на нашем этаже
Часовня
В полдень бывает затишье. Сестры и врачи обедают, везде тихо. Я начинаю задремывать, тут дверь открывается, и в палате появляется бодрая старушка с 32-мя зубами, без единой седины в волосах.
- Я представитель часовни при больнице. Мы Вас приглашаем...
- Уже пора? Может я еще полечусь немного?
- Вы можете посмотреть наш сервис по телевизору, вот список каналов, где мы ведем передачи для всех конфессий.
Бодрая старушка оставляет желтый рекламный листок и исчезает.
Почему-то становится грустно, хотя цель у старушки была явно другая.
Ревизорша
После обеда приходит ревизорша. Она проверяет работу уборщицы, выпытывает у меня претензии к сестрам и врачам, которые работали за прошедшие сутки. Претензий у меня нет, я хочу верить в искренность сестер, а не в их страх перед этой ревизоршей.
Впрочем, я давно заметил, что делать добро - это очень приятно. И про ревизоршу в такие моменты не думаешь.
Ночные мысли на опушке
Стоит чуть прикрыться одеялом — покрываешься испариной. Откинешь одеяло — начинается озноб. Надо уснуть, иначе это будет до утра. Но как уснуть, когда мешает постоянная боль. Приходит Дженни, делает укол, гладит по голове. У нее мягкие пальцы, она обещает, что скоро все будет хорошо.
На ромашковой поляне стоит синий патефон. Его пружину надо заводить никелированной ручкой. Рядом квадратный черный чемоданчик с пластинками. Что сначала? Конечно, пасодобль «Рио Рита»! Звук негромкий, но можно лечь на траву около патефона, и тогда все остальные звуки ромашковой поляны куда-то пропадают, оставляя только знакомый с детства испанский ритм, прерываемый красивой мелодией, под которую танцевали наши мамы и бабушки.
Да сколько вас тут! Что вы всполошились? Я не падал, это у вас датчики барахлят, я так тапочки ищу! Да, лежа на животе их искать удобнее. Они на мне? Ну, вот они и нашлись! Я ложусь, я уже под одеялом, Дженни, спасибо тебе, укол не нужен. А почему ты снимаешь с меня тапочки? Они тебе нравятся? Я их тебе дарю! Все, все, я уже сплю...
Офицеры... Рядом с ромашковой поляной река, на берегу костер, там на одеялах сидят жены и отмахиваются от комаров ветками черемухи. Сами офицеры курят на берегу и смотрят на неподвижные поплавки. Они все в одинаковых синих спортивных костюмах, сейчас звания не важны, важно умение прикормить рыбу. Обсуждается преимущество водки перед вином. Конечно, водка более чистый и полезный продукт. Вспоминают талантливого хирурга, который творил чудеса, и который без стакана скальпель в руки не брал.
Офицеры всегда заняты. Это сейчас, когда чудом у них совпали выходные, они расслаблены и смеются, что Печорина нужно было в их часть, на перевоспитание. Тут вся его «лишнесть» существования была бы выбита их полковником за пару недель. А там, в Пятигорске, где делать было нечего, а нужно было просто обозначать «присутствие» армии, можно было сойти с ума от скуки, пьянства, карт и быстрых романов.
Вот кто «лишний» человек, так это я сейчас. Я ничего не делаю, только являюсь источником хлопот и переживаний близких и любимых. Так, решительно включаю свет, открываю компьютер, читаю «Героя нашего времени». Там есть убийственная фраза. Одна из фраз, делающих повесть бессмертной: «Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, - не самая ли это сладкая пища нашей гордости?»
Это написано беспощадно. Многие из нас могут приложить эти слова к себе. Обычно, это с годами проходит. Но не у всех. Во время болезни это обостряется.
Приходит ночная сестра. Она пишет на доске свое имя, поправляет одеяло. Дальше, как обычно: давление, пульс, кислород, температура. В норме нет ничего, обидно.
Откуда у Печорина четыре лошади? И почему опасный Кавказ, если он такой богатый? Ну ладно, зато:
«... я люблю скакать на горячей лошади по высокой траве, против пустынного ветра; с жадностью глотаю я благовонный воздух и устремляю взоры в синюю даль, стараясь уловить туманные очерки предметов, которые ежеминутно становятся все яснее и яснее. Какая бы горесть ни лежала на сердце, какое бы беспокойство ни томило мысль, все в минуту рассеется; на душе станет легко, усталость тела победит тревогу ума. Нет женского взора, которого бы я не забыл при виде кудрявых гор, озаренных южным солнцем, при виде голубого неба или внимая шуму потока, падающего с утеса на утес. »
Бедные женщины! Им вообще ничего не оставалось.
А еще ухаживать за больными. У каждой свой предел, свой ограниченный запас любви и заботы. Дальше просто нет сил.
Ромашковая поляна и костер у тихой вечерней реки ушли. На их место пришли горы Кавказа. Селение Ларс, Терек, ущелье Дарьял, Казбек, долина Арагви, Кура. Картинки такие ясные, что хочется взять карандаш и рисовать по памяти.
Придорожное кафе. Огромная миска обжигающего харчо, бутылка молодого красного вина и много белого хлеба.
Завтра мне обещали принести желе. Это первая еда за несколько дней. Желе - это нечто фруктовое, прозрачное и трясущееся.
После харчо и вина хочется совершать подвиги. Горы уже не кажутся мрачными, грузинский и осетинский языки становятся понятными, ты готов вскочить в седло и, как Печорин, «скакать против пустынного ветра».
Через час придут брать кровь на анализ. А потом будет рассвет.
Инвалид и герой
- Слушай! - говорит МС. - А ты в больнице стал лучше выглядеть, помолодел!
- Ага! Раньше в кресле-каталке возили инвалида Куликовской битвы, а теперь молодцеватого героя Отечественной Войны 1812 года!
|
</> |