Мы не боимся

Мост завален цветами. Со стороны Василия Блаженного, от самого начала моста до его середины тянется вал цветов. Густым бордовым светятся гигантские — метр в обхвате — букеты роз. Тысячи гвоздик легли на асфальт живым ковром. Девушка в черных очках и красной юбке, выглядывающей из-под короткого пальто, проталкивается сквозь толпу и ищет место для своего букета, состоящего из пятидесяти белых тюльпанов. Они еще не распустились, эти маленькие упругие бутоны, которым предстоит здесь, на мосту, стать живыми, весенними, роскошными цветами.

На середине моста стоят упаковки красных свечей с табличкой «Бесплатные свечи в память о Борисе Немцове». Люди берут свечи, просят друг у друга зажигалки и осторожно движутся в толпе, неся огонь у груди и прикрывая его от ветра ладонями. Идти трудно, потому что просторный в обычное время тротуар сейчас стал тесным. Он забит людьми, которые стоят с цветами и свечами в руках, молчат, тихо разговаривают и как будто ждут чего-то.

Ниже по мосту, там, где нет людей и голый бордюр, молодой мужчина решительно устанавливает черную табличку с золотыми буквами: «Здесь 27.02.2015 г.был убит Борис Немцов. Вечная память». Другой молча кладет рядом с табличкой букет белых роз и пластырем приклеивает стебли к железке.

Я иду вдоль вала цветов и читаю плакаты-самоделки. Их упаковали в файлы, чтобы защитить от снега и дождя, но некоторые все равно вымокли. «Борис, Питер помнит тебя». «Екатеринбург помнит! Немцов с нами!». «Борись! Не бойся их!», — написано на помятом и промокшем листе бумаге, лежащем на стеблях цветов в окружении горящих свечей. «Убийцы! (черным). Да воздастся вам за дела ваши. Вы оскорбили и Бога, и людей» (красным). Есть тут детский рисунок, на котором длинный урод, вытянув длинную руку с маленьким пистолетом, стреляет в спину человеку, и трогательные, наивные стихи. А на большом листе кто-то написал синей шариковой ручкой крупными буквами: «Имя убийцы известно всем!!!» Лист этот косо стоит в гуще цветов, меж алых роз и белых гвоздик, отчетливый, ясный.

Серый фонарный столб оклеен плакатами и портретами Бориса. Из-под нескольких слоев старательно намотанного пластыря светится его лицо над словами «Я не боюсь». И сюда тоже кто-то сумел приклеить цветы. Я поднимаю голову, рассматриваю железки на верхушке столба. На одной из них тогда была камера, сейчас ее там нет. И прямо под этой камерой его и убили.

Борис улыбается. На большинстве своих портретов он улыбается. Иногда широко, не скрывая хорошего настроения и оптимизма, иногда чуть хитро, со съехавшими на нос очками. Он улыбается, потому что впереди весна, и в жизни всегда есть место работе и любви, и страха нет, страх уже давно преодолен, и поэтому на душе светло и можно улыбаться. Он улыбается с сотен плакатов и листовок с его именем и словами: «Не молчи!» и «Борись!», этот политик с душой московского гуляки, этот жизнелюб, отлично знавший, что смерть возможна и ходит по пятам. Он улыбается, глядя на горы цветов и на тихих людей, улыбается без слов, потому что все слова уже сказал и дальше будет говорить только взглядом.

Сорок дней. Время если не лечит, то гасит боль. Но тут, на мосту, на сороковой день я вижу женщин, которые вытирают слезы из уголков глаз.

Многим Борис казался легкомысленным в мире свинцовой тяжести русской политики, слишком живым в мире кремлевских зомби с пустыми глазами. И из-за этой его легкости и человеческой открытости многие не воспринимали его до конца и всерьез. А он просто был живым. И когда его убили, все, включая тех, кто немного несерьезно относился к нему, вдруг ощутили черную дыру в жизни.

Ходят в плотной, занявшей весь тротуар толпе молодые ребята, которые днем и ночью много дней подряд не уходили с моста, защищая цветы, плакаты и флаги с траурными лентами. И плюшевого мишку с веселыми глазками и раскинутыми в объятии лапами, сидящего среди цветов, они тоже защищали. Вменяемая власть позвала бы этих героических ребят, чтобы вместе решить, как сохранить память Немцова. Невменяемая — по ночам, как тать, грабила цветы и напускала на мост то бандитов, то уборщиков со шлангами. Приговор всем им вынесен, он на белом картоне, почти утонувшем в гвоздиках: «Мемориал памяти Бориса Немцова. Кто разоряет его — соучастники убийства. Кто посылает их — убийцы».

Одиннадцать утра. Машины, едущие в обе стороны по мосту Немцова, начинают гудеть. Первой гудит молодая светловолосая женщина за рулем белого «лексуса». Некоторые притормаживают на вершине моста, в том месте, где из горы цветов поднимается шаткая конструкция из планок, на которых закреплены портреты Бориса и листовки о нем. Я вижу женщину за рулем, которая, не отводя глаз от дороги, правой рукой показывает знак победы в окно. В проезжающих машинах вижу руки людей на клаксонах. Когда ближние машины стихают, слышны пронзительные гудки машин с набережных.

Приходит на мост седая, с подтянутой спортивной фигурой женщина в теплой безрукавке и мягких сапожках. В руках она несет большую, в метр длиной, синюю фанерную табличку с белыми буквами «Немцов мост». Садится на бордюр, достает косметичку, в косметичке у нее не пудра и помада, а две отвертки, шило, кронштейны, саморезы. Держа табличку на коленях, она деловито вкручивает саморезы. Потом достает два мотка гибкой проволоки. То, в каком порядке у нее инструменты и как ловко она с ними обращается, выдает в ней опытного человека. Наконец все готово, она все так же невозмутимо встает и прикрепляет табличку к железкам над бордюром. Над рекой, вблизи Кремля, в светлом воздухе апрельского дня, в разноцветье роз, тюльпанов и гвоздик, на сороковой день после убийства, во время нарастающего безумия у власти и непреходящей тревоги в душе твердо и четко сияют белые буквы на синем фоне. Сделано, эта москвичка переименовала мост.