Мерзость же кругом

- Не фиг было шляться в местах скопления фальши всякой! - кричала сибаритка Глафира Афанасьевна Шнау опоздавшему на вечерний раут культурному господину задумчивого вида Антону Савичеву. Господин долго объяснял женщине, что просто на углу у Осипа испил несколько кружек крепкого шотландского чаю, но она отвергала любое иное видение реальности, чем сложила сама для себя еще в далекой юности.

- Антон! - в сердцах выговаривала она. - Ты же знаешь, что я не люблю свинства! Русский человек с желудком, наполненным импортным чаем, начинает много говорить о скрепах, возрождении из пепла, неудобствах жизни на коленях перед всем загадочным. А мне скучно. Вон, на угрюмой прежде улице солнышко осветило витрины доморощенных имперцев, отдыхающих исключительно на минеральных водах в Германии. На какого хрена мне такой патриотизм? Хочешь убедить мир вокруг, что Калуга - пуп земли, сиди себе там среди мыльных пузырей и пускай сопли на сюртук. 

Господин осуждающе смотрел на женщину своей мечты (Глафира считалась в городе богатой невестой). Чай начинал брать свое. Ему хотелось плюнуть на все и станцевать на столе чего-нибудь задорного, лихого, лебедем проплыть по хмельному озеру, а потом долго кричать об особой нравственной задаче, беспардонно ломящейся  прямо ему в сердце для немедленного решения. Больше всего на свете Савичев мечтал исправить все ущербные народы, которым не повезло родиться в его стране, глупо проводящие свое свободное время для пустого занятия - исправления ландшафта в сторону красивостей разных: вот, зачем природу трогать - пусть гниет себе все в соответствии с первозданностью! Но вместо этого он сказал:

- Гадят все кругом! Куда ни глянешь - мерзость одна. 

- Вот! - удовлетворенно махнула ухоженными ручками госпожа Шнау. - Вот! Если кайзер вам не хорош, то и нечего в его сторону смотреть. Возьми и облагородь дорогу к своей избушке в деревне, где беспробудство одно. А то - как выкопать картошку, вся общественность на печи в стельку, а все туда же - видите ли у них там духовностью совсем не занимаются. Оно, конечно, в трактире с чаркой молоть чепуху о неизвестном приятно. Это вам не мусор вывозить из дворов. 

- Так я и говорю - сволочи кругом. - уныло продолжал Савичев. - И эти... гады, в общем.

Савичев в душе не был согласен с Глафирой Афанасьевной. Он собирался на войну с супостатом. Представлял себя с  медалью на гимнастерке серого цвета. Наслушавшись у Осипа речей, приятных слуху, о правде и кривде, о миссии и томительных лишениях ради третьего Рима, Савичев бесповоротно принял решение отдать отечеству все, что у него на тот момент было - честь, ум и совесть. А больше ему терять было нечего. Поэтому он, рассердившись, встал, кинул о земь картуза и театрально произнес:

- Пошла ты, Глафира...

Место, куда должна была немедленно явиться бедная женщина, находилось не так уж далеко, но уточнение заняло все-таки некоторое время.  После спича Савичев снова пошел к Осипу проявить патриотизм. 

На фронте он был как все. Стрелял, мерз, наступал, отступал... А вот после войны, в гражданскую, он почему-то оказался в ЧК. Когда однажды ему в кабинет привели женщину, похожую на восковую куклу, в которой он с большим трудом узнал госпожу Шнау, он прозрел. Она очень тихо спросила:

- Зачем?

- Так, мерзость же кругом! - радостно прокричал он.