Мелизм

karaul_family — 23.03.2025 Так тосковать по собственной нежности, которая, как туфелька из сказки, кроме Анечки никому не шла (а я пустым надеждам примерял не единожды), далее представлялось смертельно опасным. Такой вот аргумент для хохочущей гордости. Осторожно, чтобы не вспугнуть, замирая над каждым словом, я написал ей из больницы.

Превращение того, что у Анечки перед разрывом казалось ужасным, пошлым и искусственным, в милые незначащие особенности, совершилось каким-то чудесным образом помимо сознания. Вспоминая, прислушиваясь внутри, я никак не мог восстановить в чувствах того естественного раздражения; выходило напротив: я точно уличал сам себя, подлавливал на неуместных с нею разговорах, на странных ожиданиях, не из чего в ней не следующих.

«Пойдём в оперу? Врач сказал, ты и музыка – лучшее лекарство. К прочему не обязывает».

Вместо оперы мы шли по вечерней заледенелой аллее Елагина острова в жёлтом электрическом свете, с множеством чёрных теней, пятен, серого снега, и с проскальзывающими ботинками, и с румяными ангелами. В какой-то момент я осмелел и взял её под руку, чуть выше локтя. Такого ещё не было, она более не принадлежала мне как женщина и играла этим, - не прямо, конечно, интуитивно, властно, трогая новое между нами, как воду в реке, и мгновенно отстраняясь.

«Я точно не хочу больше с тобой отношений. Но ты близкий мне человек, я за тебя переживаю. Пойдём».
«И я не хочу. Договорились».

Ничего интересного на театрах не нашлось, она вызвала гулять, «полезно». Что-то дрожало внутри, я вроде не выказывал, даже остроумничал и даже бархатно язвил, но Анечка замечала, было видно. Наслаждаясь её морозною близостью, её глазами и голосом, прикосновениями к её пальто, я одновременно и очень ясно опознал прошлый – и будущий, конечно – всплеск своей неуёмной требовательности, свою жестокую, презрительную, возмутительную – прошлую и будущую – едкость. Стеклянный, светящийся изнутри ресторанчик с диванами и настольными лампами, «надо согреться чем-нибудь горячим».

Её острые хрупкие плечи, и порывистая тонкость рук, и незнакомый свитер с котами на желанной груди, и её подзабытая манера говорить, смешивая уверенность с осторожностью в неравной пропорции, - всё отзывалось во мне нежностью и злостью. Пять месяцев без Анечки мелькнули дня меня одним днём, но она жила много, сильно, с событиями и заботами, в которых мне места не находилось. Рассказывая подробности и вправду как близкому человеку, она смотрела смеющимися глазами, и во мне, как давеча, наверное, кровь при излиянии в мозг, растекались иллюзии. «Я выпью вина. А ты? – Нет, не буду. Совсем перестала, и сейчас не хочу».

После нескольких глотков и незначащих фраз я сорвался. Говоря о любви, я одновременно думал, зачем? Что с того, что я не видывал во сне ни одной женщины кроме неё, – пускай там, в сновидениях, и остаётся. По крайней мере, без налипшего на идеал мира. Сделаю ли я её счастливой?.. Грузный немолодой официант в пустом зале из гобелена, красного дерева и приглушённого света: «возьмите лучше вот это». Разумно.

Могу ли я без тебя жить? Да, но мучительно. – Прости, я заново не хотела бы. И сказала об этом сразу.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив