Маниловщина

       «И свесив ножки вниз, друг друга называть по имени» - закончил певец в маршрутновском радио. А она несла ему вовсе не цветы, - чёрно-белые лилии, а лекарства. К тому же, далеко не в первый раз. Лекарства помогали: два дня назад его перевели из реанимации в интенсивную.

       Надо сходить, больница… Хорошая песня. А как так «по имени»? Вроде и не общались сильно, чужие же! Всего и общения-то, что в подъезде с этим скрипачом здоровались при встрече. С работы, на работу. Катерина на базар, этот – в свою консерваторию, или как там её…

       Всё на «Вы», культурно, а тут как-то удивительно с этой «маниловщиной» вышло. «Маниловщина»… Вроде и сказал он это слово тихо, даже как-то в сторону, а до того обидно тогда прозвучало! Всё случайность. И шёл то он, наверное, мимо, к подъезду. А, видать, чуток заплохело, и пришлось на лавочку неподалёку приземлиться.

       Как раз за семечками разговор шёл, что везде непролазная грязь и сволочи. Ни асфальта путнего, ни детской площадки во дворе, ни газонов. Никому ничего не надо! Понавыбирали президентов с мэрами-пэрами, а как жили хрен знает в чём, так и дальше. Под окном гора мусора. Тема-то благодатная! Вечер, погода, семечки! Старушки-и-и…

       Катерина тогда как раз возвращалась. Товар под охрану сдала, контейнер закрыла, а тут эти семечки. Баба Варя.

       - Садись, Кать, посиди хоть с нами! Всё носишься?! Кому носишься? Всё равно одна! Сын молодец – военный. Где служит? А-а-а, контракт? Дальний Восток? Молоде-е-ец! А местная-то гопота! Всё загадили, всё. Бластыкаются…

       Ну, и поехало, - зацепились. И то хреново, и это. Начальство, олигархи… Тут дёрни Катерину сказать, что можно бы и самим чего-нибудь. Да до такой степени уже атрофировались, что не расшевелишь. Хоть бы вон клумбу возле собственного подъезда, и то!

       Цветы Катерина очень любила и разбиралась. От матери, наверное... На дачных наследственных пяти сотках у неё цветник был, каких поискать.

       Тема про клумбу покатила, пожилые дамы на все лады стали рассказывать, как же можно было бы всё отлично устроить, облагородить. Перебрали сорта цветов. А клумба-то под окном, если реально, - хуже дороги. Как лошадьми утоптана. Асфальт ноздреватый на тротуаре мягше, чем на том газоне земля.

       Скрипач сидел-сидел, голову свесив, слушал. Локти на колени. А тут вздохнул, взял свой чёрный портфельчик, улыбнулся как-то виновато так, и говорит негромко: «Маниловщина это всё, наверное, Екатерина Сергеевна. Маниловщина…» И пошёл к подъезду.

       Что за «Маниловщина»? Слово то… Скользкое. Зулька даже, соседка по контейнеру, круто иногда матом выдаёт, а таких слов не употребляет. Бабки даже смутились, перевели тему.

       А слово Катерина запомнила. Ну, скрипач… Чего у него там в этом тощеньком портфельчике, - непонятно. Ноты? А может он и не скрипач вовсе. Дирижёр, или ещё там кто. Ни семьи, никого. Да и кому такие мужики нужны? Худенький, очочки эти… Шея толщиной как у нормальной бабы рука. Ишь ты, - «Маниловщина»! Глянуть что такое?..

       Оказалось, - ничего матершинного. Из литературы. Когда мечты пустопорожние, так и говорят, мол: «Маниловщина».

       Только не учёл этот дирижёр из консерватории, что русская женщина Катерина как раз не любила пустых, бессодержательных разговоров. Даже в подростковом возрасте, когда все девчонки из техникума ещё только советовались «делать ли химию, и чего мать по этому поводу скажет?», Катя приняла решение и сделала первая. Все обалдели, как удивительно классно получилось.

       Уже к завтрашнему вечеру с дачи на балкон переместилась лопата и небольшие грабельки, а в воскресенье земля возле подъезда была вскопана и удобрена заботливыми Катериниными руками. Но это было только начало.

       Всё на свете начинается с малого. Человек, - с ребёнка, дерево со стебелька, дело – с желания. А заботушка у Катерины началась именно с этой клумбы. От досады, вызванной чьими-то беспощадными следами на посеве, до неусыпного контроля чтоб не кидали мусор, а потом не рвали бы подрастающую красоту.

       Трудов, нервов и даже ругани было вложено уйма, но за месяц клумба оформилась и стала радовать весёлыми красками местных и мимохожих. Катерина была очень довольна. Не только что её клумба превратилась в признанную дворовую достопримечательность, а и тем непреложным фактом, что её, Катеринины слова всё-таки оказались не «маниловщиной».

       Со скрипачом они так же, как и многие годы до этого, продолжали пересекаться по утрам-вечерам. Здоровались. Но, Катерина, не говоря лишнего, смотрела на него уже горделиво. «Что, маниловщина, а!?» Цветы обалденные, клумба благоухает. А он, подлец, - всё молчком. Но взгляд из-под роговой оправы, надо сказать, явно потеплел.

       Однажды, возвращаясь из своего контейнера, Катерина увидела, что со двора выезжает белая пошарпанная «Скорая». Дойдя до подъездной двери, она чуть не наступила на небольшую бордовую лужицу. Кровь? Катерина огляделась по сторонам, бабушки сидели на своём традиционном месте и махали ей руками.

       - Катерина! Оглохла что ли?! Зовём-зовём!

       - Да задумалась, ТётьВарь… Упал, что ли кто-то? Кровь возле двери…

       Старушки встрепенулись.

       - Это ж из-за клумбы всё из-за твоей! Сопляки возле подъезда баловали,бутылку бросили на цветы пивную. По георгинам топчутся. Гогочут! Толик, Серёга Колобаев, чужие кто-то, Макаровых сын… Человек семь. Веселятся! А тут твой очкарик. Идёт со своим портфельчиком! «Молодые люди, - говорит, - пожалуйста, не травите клумбу, в неё столько труда вложено».

       - Это дирижёр сказал?

       - Ну!!! И хочет в подъезд зайти. А они ему: «Ничё ты бурой! Толкаешься?! На!» И этот, в рубашке в зелёной, тык его в бок. Вроде ножом!

       - Ножом ткнул!?

       - Ага. Пьянющие, орут! И врассыпную! Мы скорую! Константиновна, я! Милицию!Только что уехала. Вот чего, Катька, твоя клумба…

       Она опустилась на лавочку. В глазах потемнело. Ну, не подумала б никогда что он! Ведь скрипач! Худосочный! Маниловщина… Вот так!

       Пока Катерина ехала в маршрутке, все эти цветочные события крутились у неё в голове. «Чем сидеть на облачке и свесив ножки вниз, друг друга называть по имени…» Как хорошо, что хоть не шансон, он на рынке достал до тошноты …

       Больница с остановкой рядом. В целлофановом пакете нужные лекарства, ну и продукты кой-какие... Сам-то он есть пока не может, но на всякий пожарный. Провалялся ведь столько без памяти в реанимации! И вот третий день в интенсивной. Да главное, что жив! Говорят, состояние стабильное, хоть и всё ещё молчит… Говорить-то, видать, трудно - в лёгкое сильно попало.

       Чужое страдание, как всякая русская женщина, Катерина равнодушно наблюдать не умела. И поэтому, зайдя в палату и увидев накрытого белым одеялом бледного дирижёра, снова чуть не заплакала.. Но сдержалась, подошла, села рядышком. В палате ещё трое. Такие же…

       Скрипач был в сознании. Глядя на неё серыми глазами, он даже попытался улыбнуться. Ладони как без крови, бледные, худые… Холодные. Катерина взяла его за руку, погладила. Консерваторские тонкие губы скривились, как будто чего-то силясь сказать. Шепчет, что ли чего-то?

       - Чего? Что?! – Катерина наклонилась поближе, - Вы не волнуйтесь! Нельзя! Медсестру позвать?!

       Дирижёр как мог отрицательно помотал головой и снова чего-то зашептал.

       - Что? Не пойму, что?!

       Катерина приложила ухо почти что к самым худым губам, прислушалась. И вдруг поняла. А поняв, чуть не расхохоталась. Чуть живой очкарик-дирижёр на грани слышимости сипел: «Катерина Сергеевна, что Вы делаете сегодня вечером?»