Любимый свитер
l_eriksson — 19.11.2013 У меня патологическая способность привязываться и привыкать, корни в мою жизнь пускает всё – вещи, пейзажи, отношения с людьми. Большего консерватора, чем я, еще надо поискать. Сколько бы меня за это ни ругали – иногда даже справедливо – ничего не могу с собою поделать. И не хочу.Часто ношу вещи до полного изветшания, а потом тщетно ищу такие же. Нет, я не против пробовать что-то новое, но сполна насладиться этим могу только тогда, когда новое станет старым. Старым – добрым.
Неделю назад у меня развалились тапочки. И теперь полцарства за такие же не жаль, да только где ж такие взять! Сумка моя, которой я бурно хвалилась три года назад, нынче дала трещину – и это такая засада. Я еще не вполне забыла ту, что была до нее, ну что за вещи теперь делают, что ж они недолговечные-то такие!
Вчера, под впечатлением от поста vera_every вспомнила о своем любимом свитере. Вот уж лет пятнадцать, как он канул, даже в качестве садового – обмахрились рукава и протерлись локти. А ведь я носила его с двадцати лет, и тоже далеко не сразу к нему привыкла.
Мама, зная мой консерватизм, за руку отвела меня в ателье трикотажа, где мы заказали вещь, которая меня поначалу даже испугала.
Этот свитер был настолько прост, насколько это вообще возможно. Связан он был выпуклой резинкой из тонкой графитово-серой шерсти с воротом под горлышко. Или это был джемпер? Сама не знаю. Плотный, прямой, облегающий, как чулок. Его простота просто резала глаз. Но постепенно я поняла, что лучше вещи и представить себе нельзя. И если на мне были яркие юбки (например та – черно-красная, из шотландки, в которых теперь играют порочных школьниц, или светло-коричневая, вельветовая «дудка», демонстрирующая протяженность ног), «крутые» джинсы (о, мой старый-добрый первый Wrangler) или бусы-кулоны-шарфики – он их «рекламировал». Кроме того – а как непросто мне было это понять! – он рекламировал меня: странное носатое лицо, печальные желтые глаза, дикую копну волос, фигуру мальчишки, у которого невесть зачем образовался какой-никакой бюст («на родине героя»). Так рекламируют глухие темные ткани выложенные на них ювелирности.
Свитер был теплым, но не жарким, не кусался, не электризовался, не катался в шарики, прилежно хранил хорошие запахи и не требовал к себе никакого внимания. Первый его недостаток – после стирки он долго сох, и желал это делать не на веревке, а на полу, на газетке, иначе заломы и перекосы хранились на нем до следующей стирки… А второй – он постепенно сошел на нет. Я носила его «и в пир, и в мир», и они – пир и мир – его постепенно стёрли до прозрачности. Хотя без малого два десятка лет мы с ним были неразлучны.
Подобной ему вещи я больше не нашла – на месте трикотажного ателье теперь парикмахерская, а в магазине пряжи не найти подобных ниток – качественно-благородных, но совершенно аскетических.
Где ж найти такой свитер, чтоб, глядя на него – видели меня… Такой одежды вообще мало, это ж голову на плечах иметь надо, чтобы ее сделать, надо иерархию жизненных ценностей представлять себе четкую, надо уважать человека, который наденет ее, надо понимать, что любые тряпки – это лишь обертка, и хотя она нужна – должна она знать свое место…
Видимо, я не столько о свитере жалею, сколь о почти двадцати годах, что в нем проходила, будучи тем, кем была.
|
</> |