Лето в деревне

ida_mikhaylova — 07.03.2023

Так как #родомиздетства продолжается, продолжаю и я  сказывать-рассказывать и повествовать о детстве. О прочувствованном, пережитом и не забытом, о теплящемся в сердце, о сохранённом в сознании, о живущем в душе. В сегодняшней подборке будут истории летние, происходившие в одном посёлке, недалеко от обкомовских дач. Мы с Дарией Ивановной гостили в течение 3 летних недель на протяжении пяти лет ежегодно, чтобы окрепла  до школы я  и поддержать здоровье бабушки Даши. Мама с папой  договаривалась с родственниками заранее, оплачивая наше проживание от 30 до 45 рублей, тогда я об этом ничего не знала, и, наверное, это правильно. Описанные случаи и происшествия  происходили с начала и до середины семидесятых прошлого века, в правление  дорогого Леонида Ильича Брежнева — при Брежневе жизнь идёт по-прежнему(народная мудрость).  Родители со старшей сестрой еженедельно навещали  нас всех по воскресеньям, привозя  на всех четверых гостинцы и подарки из столицы.

У нас дедушкой Лёней был уговор, что  наша квартира в столице — скворечник, а его финский одноэтажный домик — сундук. Вот так мы и жили, не тужили.

Глава первая. В чулане 

В этот наш приезд с бабушкой Дашей её сестра Марфа с мужем Леонидом были приглашены на свадьбу в посёлок . Нас оставили приглядеть за домом. Управившись с кормлением всех цыпа-цыпа-цыпов и ути-ути-утев, собаки Дамки, кошки Мурки, поросят Вась-Васей и бычка Апрельки, бабушка Даша пошла к бельевым веревкам на заднем дворе. Часть белья подлежала глажке. Я же сновала челноком, крутилась под ногами у бабушки, но никогда не слышала ни единого тихого или громкого слова недовольства. Она рада была этой чуткости и здоровой шаловливости четырёхлетней воспитанницы.

Дальняя комнатенка дедушки-бабушки просто называлась чуланом. В домике с невысокими потолками, вытянутая и узкая, с некрашеной и тяжелой старой дубовой дверью на ветхих петлях. Иногда я слышала, как при открывании дверца издавала скрипы достойные фильма ужаса, а потом казалось: то ли шаркает ногами, то ли шамкает ртом как древняя, беззубая старушка, и наступает тишина... Но это происходило редко. Обычно на ней висел тёмный навесной замок.

А тут вся связка ключей оказалась у бабы Даши. Ключ от забытой комнаты был самым красивым, похожим на золотой ключик. Мне не терпелось узнать, что там внутри за этой дверью. Ничего кроме стихотворения про Джека, где "в темном чулане хранится..." , я не знала, и мне оно казалось глупым . Поэтому понапридумывала себе для чулана огромных говорящих человеческим голосом пауков-охотников, их жертв бабочек и стрекоз тоже говорящих, в мухах и комарах не видела ничего сказочного, ну и что с того что "Муху-Цокотуху" наизусть знала, злого крысиного короля представляла там, плохой запах старых, изъеденных молью вещей, тьму-тьмущую с белыми привидениями, проходящими скрозь стены — всю ту белиберду, которой не было места в реальной жизни. Но Дарья уже открыла чулан и позвала меня.

Каково же было моё удивление, оказывается чулан белый и светлый, с электрическим светильником на потолке, по бокам от меня развешаны чистые сосновые полки, на них стоят, лежат утюги, были и ажурные подставки под некоторыми, насчитала двадцать одну штуку. Не все утюги на утюги были похожи, бабушка рассказывала о "газовых, на спирту", ещё рукавные-манжетные — для оборок и кружев.

"Сутюжить, заутюжить, выутюжить, поутюжить", — объясняла мне как взрослой Дария Ивановна, заодно показала бабуся и утюги для шляп и перчаток. Но я плохо понимала, просто запоминала.

Баба Даша вытащила из рядов лёгкий детский утюжок-игрушку из царского времени и почему-то заплакала.

Не видела ранее Дарью плачущей, не знала, что мне сделать, залезла сбоку на один из сундуков и потянулась ручонками к её лицу, ладошки, прижав к её щекам. Вдруг она обняла меня, прижала к себе всем телом, а после взяла к себе на ручки, немного погодя спустила на колени свои и усадила так, словно укачивала меня маленькую... Дария после этого быстро успокоилась.

На досчатом крашеном красной краской полу стояла старая швейная машинка, прялка, керосиновая лампа, впритирку с печкой-буржуйкой примус, два расписных, кованных сундука разместились по боковым стенкам чулана. Один рассохшийся, но ещё крепкий рундук. Окон в чулане не было, но было прохладно и свежо в жаркий полдень, немного пахло лаком и свежей побелкой.

Тут бабушка показала мне на палку, похожую на скалку и узорчатую дощечку волной:

— Рубель и валик для постельного белья подойдут. Я буду гладить, а ты складывать и носить в нижний ящик комода, что в спаленке.

— Бабушка Дарья, можно я возьму маленький утюг с петушком и тоже буду гладить.

— Бери, Трулялёнок, этот тебе по силам.

Глава вторая. О бабушке Марфе, так любящей флоксы

Марфа Ивановна, а для меня запросто — бабушка Марфа. Для соседок и селян — Мора. Неугомонная и неутомимая, неистовая по природе своей: на работе, в доме, в саду. Иной раз даже любившая за столом с родными выпить, но так, для храбрости что ли... Состязаться с ней в чечётке могла только моя тетя, танцующая профессионально, по возрасту в дочки ей годная. Голос у Марфы был дан от природы, так и сказали в известном хоре на прослушиваниях:"Самородок". Ни одно гуляние или деревенские посиделки не обходились без Марфы. Тётю Мору охотно приглашали на все сельские гуляния, помолвки, свадьбы, проводы в армию...

А каким соловьем заливалась Марфушенька, когда вместо лошади вспахивала поля по весне со своими односельчанками. Все военные годы тыл тянули на себе женщины, старики и дети: сев, жнива, обмолот. Все в ручную, без праздничных и выходных. Надо было жить, давать план и сверхплана, ждать мужа и братьев с фронта, растить рождённого перед самой войной сына Толю. Ей всё было нипочём, рожденной в августе тринадцатого года, раскулаченной зимой тридцатого года, оставшейся подростком без родителей, на попечении старшей, плохо видящей сестры. Что кроме работы до седьмого пота от зари до зари она видела?! Войны. Голод. Смерть. Эти «палочки» трудодней да суды за «колоски», а ещё спил фруктовых деревьев из-за немыслимых налогов «на кореня»(яблони, груши, сливы и вишни). Правда кой-когда награждалась мануфактурой — отрезами на платье. Вот радости-то и счастью предела не было! Даже если это был ситец и штапель, всё равно обновка, — у других и этого нет. А еще часто грамотами награждали. Почётными грамотами! Передовиков в газетах прописывали. На досках почёта портреты-карточки — фотографии вывешивали. А на кой это всё нужно было так и не поняла Марфа Ивановна до конца жизни. Жить давали: протяжная песня, народные танцы, искромётные частушки-прибаутки, придуманные ею с ходу, они служили единственной отдушиной. Вселяла надежду и веру лишь семья с родными.

Уже к пенсии, в правление дорогого Леонида Ильича, деда с бабой сообразили свой домик , по строению напоминающий типичный финский. Только очень маленький: две комнаты с печуркой да холодные сенцы с чуланом, квадратов тридцать, не более. Особый уют придавался шторками, салфеточками, скатёрками. 

Садик стал отрадой и гордостью Марфы. А более всего...

Цветы. Цветы не знают сословий, им неведомы перемены власти, изменения политики. Цветы соединяют воедино природу и человека. В палисаднике Моры росло всё: от первоцветов, вплоть до мать-и-мачехи с подорожником. Клумбочки с гиацинтами, тюльпанами и ландышами бабушка холила и лелеяла.Только по ранней весне можно было заметить землю между кустами, к апрелю всё зарастало и если не цвело, то буйно зеленело всеми оттенками. Её разросшийся палисадник имел ярусы и менял цветовую гамму от времени года. Весна одевалась в желто-зелёно-бело-голубую расцветку. Лето окутывало рассветной дымкой розовато-лиловых переливов. Осень сочно рделась вишнёво-карминно-фиолетовыми оттенками. До самых заморозков цвели кустовые хризантемы, не требовательные к почвам, бледновато-фиолетовые и белые они украшали садик до первого снега.

По обе стороны от тропинки палисадничек летом утопал во флоксах до осени. Некоторые из флоксов были так низки и почвопокровны, а другие так высоки и раскидисты, что скрывали меня от глаз взрослых.

Помню себя, когда будучи трёх-четырёх-пяти лет, я легко пряталась в зарослях флоксового садика и затихала: ждала пока найдут. Флоксы росли ещё в усадьбе Марфиных родителей, поэтому одних розовых кустов довела бабушка до двенадцати сортов всех оттенков, которые она смогла найти у таких же садоводов-любителей и почвоведов. Были среди флоксов и очень редкие сорта, новинки лазоревого с белым, они мне казались пёстренькими, но были и насыщенные цвета — лиловые флоксы. Они не сразу прижились, года три вымерзали у Марфы. А потом бабуля обеспечила им « центральное затишье, очень нежные цветы, даже лёгких сквозняков не любят, а песни уважают, цветут дольше тогда, ни у кого уже не цветут, даже у агрономши нашей, а у меня цветут».

Благоухание и ароматы разносились на всю округу, то и дело накатывались волны и вихри неизвестного природного парфюма, особенно после дождя и, конечно, к вечеру, на закате.

У высокого деревянного забора за домом красовались высокие и статные мальвы. Все это богатство разрасталось в угоду любви и стараний рыжеволосой и зеленоглазой бабули Марфы, та охотно делилась с соседями и родными свежесрезанными букетами и даже семенами. Никто из гостей с пустыми руками от неё не уходил. И всегда всех встречала и провожала сама. Краснела Марфа как бурак от слов, что цветы на шести сотках не нужны, потому: "Баловство это и блажь барская".

До самых заморозков цвели кустовые хризантемы, не требовательные, бледновато-фиолетовые они украшали садик до первого снега.

Муж потворствовал интересам жены, не собираясь следовать советам прихоти жены  унимать. Потихоньку пристраивал веранду,затем летнюю кухню. Смастерил под хмель, лимонник и дикий виноград белоснежную беседку. Вырезал искусно наличники, приладил ставни на четыре оконца. Добротно и светло получилось — на зависть всем. Давно с боковой стороны дома росли кусты московской сирени. Их стригли, обновляли, подкармливали.

Ажурная на вид, но прочная деревянная скамейка укрепилась справа от парадного входа в дом, в тени молодой, но развесистой яблоньки "Белого налива", ну, чтобы "весь сад как на ладони".

Глава третья. Поросёнок Розанчик

Летняя  ночь стояла холодная, за ней наступило прохладное и сырое августовское утро. Бабушка Марфа с раннего утра привычно разносила корм скотине. Куры из курятника не очень стремились в обильную росу и прохладу, поэтому только петух Сеня и две пеструшки слетели с насеста и выбежали в приоткрытую дверь. Я тот ребёнок, который встаёт спозаранку, после третьих петухов — примерно в половине пятого утра. Больше всего мне нравились в детстве цыплята, когда вырастали, пропадал и интерес к ним. Собаки и... Хрюшки. Неважно какими были собаки, щенки или взрослые, породистые или нет. А хрюшки-поросята-свиньи какие умные, знаете?! Этот вывод я сама в пятилетнем возрасте сделала без всякой академической науки.

— Почему?

— Да потому что с ними всегда можно было поговорить, они понимали, реагировали на интонации, шли на знакомый голос. Мне доверяли покормить Хавронью и поиграть с её младшим сыночком — Розанчиком. Все взрослые звали его, конечно, Васькой. Так было уже два больших Васьки! Зачем третий Вася?! Мой детский ум закипал, но мне никто ничего не объяснял, только отмахивались от моих бесчисленных"почему".

Этот поросёнок был таким розовым, чистеньким, пахнущим парным молоком и клевером, а ещё ранними яблоками "Белый налив", и был он с такой редкой и нежной щетинкой — почти пушком, с липким большим пятачком — больше моей детской ладошки, всегда тихо похрюкивал — южал. Одиннадцатый в помёте! Его братьев и сестёр всех разобрали быстро, а этого никто не захотел брать. Говорили, что он "заморыш" и какой-то"послед".

Зато мне он почему-то нравился. Мы с ним играли, бегали вместе и на пруд, ходили в лес, собирали землянику, а ещё он лакомился дождевиками. Каждое утро встречал меня первым, улыбаясь всем ртом, виляя крендельковым хвостиком, стоило мне только приоткрыть дверь в свинарник. Но в это утро его не было видно нигде.

— Розанчик-Розанчик!!! — Тишина. Я испугалась. Мне стало страшно. Куда мог подеваться мой малыш?!

Пока мама свинья чавкала свой тёплый густой молочный завтрак с распаренными в печи кабачками, тыквами и сахарной свёклой, я облазила каждый угол и прошарила каждую стенку. Порылась в соломе с сеном и переворошила свежие опилки в углу. Подкопа не было. Значит выскользнуть наружу он не мог, да и Хавронья вела себя спокойно, не то что в тот день, когда пришли разбирать её поросят.

Делать было нечего, пришлось сказать бабуле, что поросёнок-то пропал.

— Как пропал?! —  Лёня?! Вставай, Лёня! Поросёнок-то сбежал!

— Вот дряхлые бабы! Вот вечно одно и тоже! Ни свет, ни заря, ничего вас не меняет! Чего суету и переполох устраиваешь? Там такой сарай, что сбежать некуда, понимаешь?! Никому ваш дохлик даром не нужен. Ребёнка выслушала, сама теперь иди и проверь! И отыщется ваша пропажа.

— Сама - сама... Не добудишься!

— Пошли скорее, вместе может и найдём его, бабушка, — так мы и сделали.

Марфа Ивановна первым делом потрясла старый ватник, для тепла в подстилку данный, и тут ... Из левого его рукава вылетает наш Розанчик - целый и невредимый, только сонный-пресонный.

— Ну, мужики-и-и!!! С измальства-а-а спать здоровы-ы-ы, — с ударением на последние слоги, тяжело удлиняя гласные, словно выливая большое корыто, с заунывной тоской в голосе, проговорила Марфа Ивановна, попутно утирая головным платком ручьи пота с лица и шеи...

— Бабуль, ну не надо! Не надо! Ты самая молодая и весёлая бабуля!

— Иди, иди, детка, поиграй одна, да оденься потеплее. Я сейчас похозяйствую и утешусь. Завтракать в летней кухне сегодня будем. В беседке холодно. Я чай с мятой и васильками заварила. Изумрудное варенье достала. Блинчиков настряпала. И сыр домашний созрел.

Позже Розанчика, то есть «Василия Васильевича» определили на свиноферму хряком. Ферма специализировалась на крупной белой породе свиней, когда-то выведенной в Англии. К году Вась-Вась стал весить более двухсот килограммов, длина туловища достигла двух метров. На его потомство никто не жаловался. Деду с бабой даже премию выписали и грамоту дали. Бабуся с дедусей на радостях купили сто граммов шоколадных конфет "А ну-ка, отними!" специально для меня.

Я была очень рада, что Розанчик не стал, как все — боровом, и жизнь прожил настоящую.

Будут поросята и другие в моей жизни, каждое лето один месяц я проводила в деревне, но никогда и никому не удалось занять в моём сердце больше места, чем поросёнку Розанчику.

Глава четвёртая. Ежевичное утро

Малину я любила, но она росла под окном. Не интересно собирать стало совсем. А вот обкомовские дачи с зарослями ежевики меня манили, да ещё как...

Одним ранним утром в гордом одиночестве и босиком я сбежала от своих к правительственному забору. Мне было лет пять-шесть. Начало семидесятых. Ежевичные кусты были для меня деревьями. Никто не учил меня по ним лазить, а тем более близко приближаться и... Боже Упаси! — сорвать хоть одну ягодку. Но в тихом омуте, сами знаете, что водится. Короче, через минут пять я была на верхушке и ела, прямо набивала рот, спелыми, отборными ягодами. Мамка, сёстры, бабушки, папа с дедушкой спохватились — да было уже поздно.

Вдохновлённая оказией, я набила два кармана ягодой, — ну, чтобы своим гостинец принести. И тут снизу раздался вдруг голос Мишки, сына одного из секретарей обкома. Не спрашивайте меня, откуда я знала его имя. Мы не играли с ним в одной песочнице, да и он постарше меня был.

— Стой, кому сказал, не уйдёшь от меня, малявка!

— А вот и уйду!!! Я от бабушки ушла и от дедушки ушла, и от тебя, Михал Потапыч, уйду, — сама в это время дала дёру вниз... Но, видимо, так поспешно, что перекладины арки и перегородки забора не спасли меня от иголок ежевичных зарослей, они-то надёжно впились в оба полушария пятой точки. И веточки какие-то обломала. Летела я домой так, что ветер свистел за ушами и обдавал лицо приятной прохладой.

... У калитки меня поджидали все родственники, встав полукругом, приняв самый серьёзный вид. Дария Ивановна, будучи старейшиной рода, начала первой:

— Тихоня, а откаблучила номер.

— Чтобы откаблучить, сначала на каблуки надо встать, бабушка! А я босиком бежала.

— Убежала? Вот ты и попалась — сама выбрала наказание! Все слышали!? Чтобы неповадно было на чужое добро зариться, иди-ка ты, девка, туда, откуда пришла. Извиняйся, как хочешь.

— К дяде-охраннику?! — почти с радостью в голосе прошептала я, во рту и горле к тому времени от волнения всё пересохло. — Будка ближайшего охранника находилась в северо-западной стороне, а ежевичные кусты росли на юго -востоке.

— Не мешкай, девка! — строго приказала бабуся.

Это деревенское слово"девка" резало слух, было мне неприятно, о чём бабушка, конечно, догадывалась. Но всегда служило скорой, убедительной и сильной мерой воздействия на меня. Пока шла, мучилась сомнениями, подбирала слова-извинения. Что делать? Как признаться? К своим годам, я усвоила, что за плохо воспитанных детей отвечают родители. Из-за какой-то горсти ягод накажут моих маму и папу? К будке-пропускнику шаги замедлились, коленки затряслись, ягоды в карманах помялись, слёзы уже капали из глаз...

— Сдрафф-ссс-тву-ете! Из-ини-те мее-яня, — процедив какую-то абракадабру, я  кое-как включилась. — Это я во всём! Во всём одна. Виновата. С терри-то-рии дач рвала ежевику и ела, а потом ещё домой унесла, но меня обратно к Вам направили мои родные и строго-настрого наказали всё-всё вам рассказать. Дяденька, простите меня за воровство, — слова извинений давались трудно, я запиналась и боялась остановиться говорить. Слёзы побежали рекой, стало трудно дышать, забился нос...Платка носового не было —  картина не маслом.

Дядя на посту строго спросил: 

— Так ты одна на высокие кусты залезла? С забора? И слезла сама? — прищурившись, дяденька пристально оглядел меня с ног до головы.

— Сама! Всё сама! Честное слово! — Не врёшь? — уголки рта поднялись вверх, густые рыжие усы не могли скрыть этого.

— Я не умею, дяденька! — с мольбой в голосе пролепетала я.

— Так, сырость мне тут не разводи, утрись, — сказал как можно  жёстче пожилой и статный охранник. — Обещай мне больше никогда не воровать, девочка!

— Обещаю! Я никогда-никогда не буду так больше поступать! Честное слово! 

—  Так! А теперь ворованной ягодой угощай беличью семью, она здесь на дубе живёт, вынимай всё из карманов и клади им в кормушку . — Вот! А  теперь шагом марш отсюда, и чтобы я тебя больше не видел!

— Спасибо, дяденька, — напоследок бросила я и помчалась как ни в чём не бывало.

Мытарства на этом не закончились, они только начинались. Колючки превратили мои "нижайшие полушария" в двух ежей.

— Вы только посмотрите, она усеяна иголочками, решето, а не попа, — сказала мама.

— Сама себя и высекла! — изрекла старшая сестра. — И тебе, мамочка, забот прибавила.

Сесть на полужопицы было невозможно, поэтому чаще всего отказывалась от еды. Говорила:

— Не хочу ничего, — только и твердила я.

— Одни глаза на лице остались, хоть к врачу её веди, — начали вздыхать родные.

С неделю длилась эпопея по доставанию ежевичных колючек. Некоторые стали нарывать. Мама часами вытягивала стерильным пинцетом их из меня, промывала ранки перекисью и прижигала зелёнкой. Было больно, но я не плакала. Стыд больнее, узнала я тогда.

— Совесть в тебе говорит — это хорошо, — назидательно успокаивала Дария.

Глава пятая. Игра в войнушку.

— Возвертаю билеты, пассажиры, скоро подъезжаем...Ваш билетик, барышня, и ваш билет, дамочка, — пожилая проводница исчезла за дверью купе скоростного поезда так же быстро, как минуту назад возникла. И это её народное словцо «возвертаю», никак не вписывающее в нашу обыденную жизнь сегодня, каким-то неожиданным образом встряхнуло меня, отвлекло от монотонности длительного пути и отбросило туда, где сорок пять лет назад я была маленькой. Понятное дело, в деревню, в тот длинный июньский день, с раннего утра залитый солнцем, наполненный ароматами мяты, земляники, свежей скошенной травы и ледяной колодезной воды... 

Играли мы втроём: Игорёк, упитанный белобрысый мальчик, восьмилетняя Алёнка и я. Длинные ряды из жуков-солдатиков на песчаной тропинке составляли нашу игрушечную армию.

Юркий дедушка Лёня возник в дальнем углу огорода, когда Алёнка начала замахиваться на «солдатиков» лопаткой и колотить их совком, а потом пыталась сандалиями ухлопать все передовые части. Даже «штабу» досталось... 

— Что они тебе сделали плохого? — возмущалась я, выхватывая совок и отталкивая Алёнку, что есть мочи с песчаной тропы, но кричать не могла, голос у меня после ангины сел. 

— Уйди с пути, малявка безголосая, подрасти сначала, потом учить старших будешь! Тупых жуков миллионы, они бесполезны! И они — «пешки» — твои простые солдаты. Им положено умирать, вот!

 — Пусть так — малая и безголосая, но не хочу жизни лишать живых жучков и тебе не дам безобразничать, Алёнка! Настырная нашлась, ещё поглядим, чья возьмёт. Они глаз радуют. Природе нужны. И как же мы будем играть в армию, если наших солдатов ты сама же без войны побила. Скажи мне, Алёнка, зачем тебя родители только из капусты достали? В чём твоя польза, голова садовая, — подражая бабушке, прошептала я. 

Тем временем Игорёк вспотел, покраснел и запыхтел носом, но остался стоять на месте. Он поправлял уздечку на большом деревянном коне. И был у нас шестилетним генералом, мужчина всё-таки... Может быть дошло бы дело и до драки, но тут вовремя вмешались дедушка с бабушкой: 

— Возвертать пора тебя, Алёна, домой, к Ксении Ивановне! — сказала весёлая бабушка Марфа. — Что же ты безобидных существ жизни лишаешь? А??Не стыдно тебе? Напала со всей дури на них, девка! А сделала бы так, коли бы знала, что каждый из жуков тебе сдачи даст?!

 — А вот и не пора мне домой! — топнув правой ножкой, обиженным голосом ответила Алёнка. — Я ещё чаю с маковыми баранками и помадкой хочу! Я знаю. Я видела.

—  Ах, ты знаешь! Ну и видь себе сколько хочешь. Чай с конфетками и баранками сегодня отменяется, — подвёл черту дедушка Лёня. — Травяной. Мятный. Пустой пить будете, без сахара даже, потому что нет в вас одной команды! И армию ваш "генерал" прошляпил.

 #родомиздетства 

Оставить комментарий

Популярные посты:

gellius

Родированное серебро: защитное покрытие с премиальным блеском

von_hoffmann

Новые "Кривицкие" за работой

fonzeppelin

Забытое супероружие британской империи: скрипка и гигантская пушка

vg_saveliev

Россия возвратится к положению сырьевого придатка, только теперь США?

we001er

10 лет под полом.

irina_sbor

История топора

watermelon83

Вторник

kladez_zolota

Премиальная выставка

katia_lexx

Соверены - Les Souverains

• Ранее
• Архив