Лесное царство (продолжение)

топ 100 блогов lidiamp12.08.2012 Глава 17
А потом началось блаженное время - зимние каникулы, и можно было спать до десяти, запоем читать книжки, которые мама едва успевала менять в библиотеке, играть дома или у подружек в куклы, кататься на санках с горки и на лыжах, которые купили Свете.
Несмотря на калоши, после прогулок ноги у меня всегда были мокрые: снег засыпался в ботинки сверху. Шаровары и варежки тоже быстро пропитывались растаявшим снегом. Поэтому очень долго гулять мне не разрешали, отец бдительно следил за этим.
Дома я ставила ботинки сушиться, брала книгу, садилась на топчан, прислонясь спиной к печке, и погружалась в чтение. Наша газовая печь, высокая, почти до потолка, облицованная изразцами бледно-абрикосового цвета, казалась мне добрым живым существом. Так приятно было греть озябшие руки, прижав их к ласковому теплу рельефных глазурованных изразцов.
Топчан отца стоял в нише между печкой и наружной стеной комнаты. Я залазила на него с ногами, садилась, прислонившись к печке, и погружалась в чтение.
У меня было несколько настольных книг, которые я перечитывала снова и снова. Это «По следам Робинзона» Верзилина, «Мир вокруг нас» и сборник стихов «Родные поэты».

Лесное царство (продолжение)

Читая сборник «Родные поэты» я сделала два маленьких открытия. Первое касалось любимой папиной поговорки. Когда я что-то нетерпеливо просила, папа, посмеиваясь, говорил:
- Подожди, имей немного терпения. Будет тебе и белка, и свисток.
Я удивлялась, потому что просила вовсе не свисток и не белку, а, к примеру, поменять в библиотеке книжку и смастерить «мельницу» - бумажную вертушку на палочке. Потом я поняла, что это такая у папы присказка. Отец объяснил, что есть такие стихи. И вот я обнаружила их в этом сборнике. Оказалось, что автор стихотворения «Старик» - А. Плещеев.

«- Дедушка, голубчик, сделай мне свисток.
- Дедушка, найди мне беленький грибок.
- Ты хотел мне нынче сказку рассказать.
- Посулил ты белку, дедушка, поймать.
- Ладно, ладно, детки, дайте только срок,
Будет вам и белка, будет и свисток!»

А второе открытие было связано со стихотворением Ивана Сурикова «Детство» («Вот моя деревня…»). Я знала его лет с пяти, его рассказывала мне мама. Но она рассказывала мне только четыре первые строфы, и я была уверена, что стихотворение заканчивается этими строчками:

«Всё лицо и руки
Залепил мне снег…
Мне в сугробе горе,
А ребятам смех!»

А тут я узнала, что стихотворение это очень длинное, после известных мне четверостиший идут ещё восемнадцать строф. Почти поэма!
Я учила наизусть стихи из сборника, мне нравилось декламировать их вслух, потому что я обнаружила, что чтение вслух хороших стихов – это отдельное удовольствие. Нет, не для слуха даже, удовольствие доставляет само выговаривание сочетаний звуков, из которых складывались слова и фразы. «Ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии летали…» - читала я, испытывая наслаждения от произнесения этих роскошных звукосочетаний. Наслаждение было какое-то физиологическое – для губ, языка, для всех мышц, участвующих в образовании звуков. Ну и для слуха, конечно, тоже.
Когда дома не было родителей, я устраивала для себя небольшой концерт – читала вслух все любимые стихи из «Родных поэтов». Чаще всего это были «Колокольчики мои…» А.К. Толстого, «Воздушный корабль» Лермонтова и «Утро» Никитина.

«Я лечу, лечу стрелой,
Только пыль взметаю;
Конь несёт меня лизой,
А куда не знаю!
Он учёным ездоком
Не воспитан в холе,
Он с буранами знаком,
Вырос в чистом поле;
И не блещет как огонь
Твой чепрак узорный,
Конь мой, конь, славянский конь,
Дикий, непокорный!»

Конечно, я не понимала всего смысла стихотворениия А.К. Толстого, а только представляла – нет, ощущала – эту сумасшедшую, дикую скачку по степи, мелькание перед глазами высоких трав, слышала топот копыт и свист ветра. Было в этом стихотворении что-то такое, на что откликалась каждая клеточка во мне.
Если я гуляла в лесу или в моршинском огромном парке, и людей рядом не было, я тоже иногда принималась декламировать стихи. Потребность их озвучить была непреодолима, и когда она накатывала, как волна, я не могла ей противиться. Дома моим единственным слушателем была кошка Дымка, а в лесу и парке я читала деревьям и птицам.
Однажды я читала вслух «Воздушный корабль»:

«Но спят усачи-гренадёры
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид.

И маршалы зова не слышат:
Иные погибли в бою,
Другие ему изменили
И продали шпагу свою».

На словах «И продали шпагу свою», которые я произносила с величайшим презрением и негодованием, и с комком в горле, меня застал какой-то прохожий. Я декламировала негромко, однако он расслышал и посмотрел на меня с удивлением. Но ничего не сказал и прошёл мимо. Наверно, он подумал: девочка со странностями. Но это я теперь понимаю. А тогда мелькнула тщеславная мыслишка, что вот услышал меня этот дядя и подумал: какая умная, замечательная девочка и как хорошо она читает стихи.
Вот так легко сочеталось возвышенное состояние духа с мелкими душевными движениями. Такие тщеславные и мелкие чувства я за собой замечала и долго их потом помнила, морщилась, вспоминая, не любя себя за них. Долгое время я думала, что я одна такая, не понимая, что людям вообще свойственна смесь благородного и мелкого, всё дело в пропорциях.

Мне нравилось сидеть за столом напротив отца, раскрашивать картинки, поглядывая время от времени в окно. За окном валил снег, и от этого дома было особенно уютно.
В этот период я мало рисовала. После того, как мы уехали из Чегема, без Валерика мне стало неинтересно рисовать, и я совсем забросила альбом. Но карандаши не забросила, потому что увлеклась раскрашиванием картинок. Это было даже не увлечение, а настоящая страсть. Книжек-раскрасок тогда ещё не было (во всяком случае, их не продавали в магазинах Моршина и Стрыя), я раскрашивала картинки в обычных книгах. На взрослые книги я не посягала, хотя посматривала с вожделением на сборник рассказов и повестей Куприна: там было где развернуться. Зато каждую новую детскую книжку я прежде всего проверяла на наличие картинок. Больше всего мне нравилось раскрашивать картинки с изображением садов, палисадников, парков, лужаек и полян. В сборнике сказок Андерсена я прежде всего раскрашивала окошки, на которых стояли горшки с цветами, в «Приключениях Чиполлино» - парк графинь Вишен. Впрочем, интерьеры дворца и наряды графинь раскрашивать тоже было интересно
Я слюнявила карандаши фабрики «Искусство», чтобы краски были ярче. Акварельными красками я почему-то не пользовалась.

У каникул был один недостаток: они быстро заканчивались.
И снова школа: подъём в шесть утра, за окном темно, завтрак (а в горло в такую рань ничего не лезет и тошнит) и привычный путь в утренних сумерках по обочине трассы.
И снова уроки, и Марина Никитична объясняет нам новый материал по арифметике, а потом, дав задание, переходит к первому ряду, где сидят второклассники. Я так привыкла, что в одной аудитории идут уроки у двух разных классов, что позднее, в новой евпаторийской школе, вначале не могла привыкнуть, что в классной комнате находится только один класс.
Больше других уроков (украинский язык не в счёт) мне запомнились уроки пения. Петь я любила, как все люди, лишённые слуха. «Там вдали, за рекой…», «Орлёнок», «Взвейтесь кострами, синие ночи», «Наш паровоз, вперёд лети, в коммуне остановка», «Шёл отряд по берегу, шёл издалека…» (песня о Щорсе). По-моему, песен, написанных специально для детей, тогда совсем не было. Во всяком случае, у нас был исключительно «взрослый» репертуар, в основном - песни о Гражданской войне.
Уроки труда ранней осенью и весной проходили на свежем воздухе, и я их любила. Мы обкапывали яблони в школьном саду, белили стволы, истребляли сорняки, подметали школьный двор, наводили порядок на лужайке за школой.
А в остальное время уроки труда проходили в классе, и запомнились они мне меньше. Лепили из глины, а потом раскрашивали лепку красками. Лепить из глины было интереснее, чем из пластилина, в этом было что-то настоящее, серьёзное. Тяжёлую влажную глину было приятно держать в руках, мять её и превращать бесформенную массу в яблоко или какую-то фигурку.
Перед праздником 8 Марта мы вышивали салфетки для наших мам и подписывали поздравительные открытки для них. 23 февраля мы тогда не праздновали, и традиция поздравлять всех мальчиков в классе с Днём Советской армии возникла, только когда я училась в седьмом или восьмом классе.
Мальчики тоже не поздравляли тогда девочек 8 марта с женским праздником. Это был праздник мам, бабушек и учительниц.
Как мы всем классом поздравляли Марину Никитичну, я не помню. Сбор денег родительским комитетом и дорогие подарки учителям не были приняты. Да и родительского комитета никакого не было. Наверно, мы подарили учительнице букетик подснежников и открытку. Скорее всего, и праздничную стенгазету выпустили.
Я любила Марину Никитичну, и мне очень хотелось подарить ей что-нибудь к празднику. Я выпросила у мамы духи в красивой коробочке. Название у них было что-то вроде «Огни Москвы» или «Вечерняя Москва», или «Вечерние огни». Коробочка была многогранной, чёрной, а на чёрном фоне – разноцветные яркие пятна - то ли вечерние окна, то ли огни витрин и фонарей. В коробке находились три маленьких изящных флакона.
Я была уверена, что такие красивые духи моей учительнице точно понравятся. Я представляла, как она обрадуется подарку и с нетерпением ждала этого дня – 8 марта.

На перемене после первого урока, когда Марина Никитична вышла, и все одноклассники тоже покинули класс, я подошла к столу учительницы и сунула в её полуоткрытую сумку коробочку с духами. В классе кроме меня была ещё моя подружка Света. Она ждала меня, пока я копалась в своём портфеле, доставая духи. Света была посвящена в мои планы подарить их Марине Никитичне.
- Зачем же ты положила духи в сумку? Ты же хотела вручить их Марине Никитичне и поздравить её, - удивилась Света.
Зачем? Я и сама не знала, зачем. Мне вдруг показалось, что так будет интереснее и учительница ещё больше обрадуется, если найдёт духи в своей сумке.
- Это будет сюрприз, понимаешь? Марина Никитична очень удивится, обрадуется, и тут я встану и скажу: поздравляю вас с женским днём, - объяснил я. – Только ты никому не говори, а то сюрприз не получится.
Света пообещала молчать.
Прозвенел звонок, Марина Никитична зашла в класс, все расселись за парты, начался второй урок.
Духи Марина Никитична обнаружила сразу: полезла в сумку за тетрадями и увидела коробочку.
- Что это? Ребята, кто положил мне в сумку духи?
Вот теперь мне надо было встать и сказать: «Это я! Поздравляю вас с праздником!»
Но случилось то, что со мной случалось уже и раньше и много раз встречалось потом: на меня накатил приступ непреодолимой застенчивости. Так было год назад, когда я купила на деньги, которые накопила, двадцать пять открыток, провела титаническую работу – подписала каждую, чтобы послать их своим бывшим одноклассникам в Чегем, а когда дошло дело до отсылки, вдруг дико застеснялась и не смогла отослать. Мне казалось, что меня в классе давно забыли, и как-то неудобно, нелепо, почти неприлично посылать открытки.

Что-то подобное произошло и сейчас. Я готовилась, ждала, а когда дошло до дела, на меня нахлынуло мучительное стеснение.
Марина Никитична повторила свой вопрос. Ребята с любопытством оглядывались, вертели головами, ожидая, кто встанет и признается в этом поступке. И чем больше проходило времени, тем труднее мне было встать и признаться.
Я взглянула на Свету. Верная моя подружка молчала и сидела красная, опустив глаза. Она ощущала неловкость за возникшую ситуацию, и мне от этого стало ещё хуже.
Все заметили смущение Светы.
- Света, это ты положила духи? – мягко спросила Марина Никитична.
Света молча и не поднимая глаз отрицательно мотнула головой.
Честность Светы была общеизвестна. Ей сразу поверили, и Марина Никитична продолжила расследование.
Она была хорошей учительницей, но молодой и не очень опытной. Ей казалось невозможным взять подарок неизвестно от кого, не поблагодарив того, кто дарит, ей казалось, что она не имеет права на это. Поэтому она была так настойчива.
Будь на её месте учительница поопытнее, она сказала бы: «Ну, хорошо, пока отложим это. Вернёмся к уроку. А после уроков тот, кто положил мне в сумку духи, пусть подойдёт ко мне».
Но Марина Никитична не догадалась так поступить. Она продолжала дознание, не понимая, что теперь, когда любопытство ребят так возбуждено, когда все так долго ждут разгадку, а тот, кто это сделал, так долго отмалчивается, признаться ему уже невозможно. Точка невозврата в этой ситуации была уже пройдена. Учительница невольно раздула пустяковое происшествие, придала ему слишком большое значение, и это давило на меня. Я и под пытками теперь уже не призналась бы в этом совершенно невинном поступке.

Ребята с подозрение присматривались друг к другу, ища виновника происшествия, и я, чтобы отвести от себя подозрения, стала вести себя так же, как остальные: крутиться на парте, оглядываться и даже спрашивать соседей: это не ты? Не ты?
Поэтому меня никто не заподозрил. Марина Никитична устала допытываться, махнула рукой и начала наконец урок.
Я сидела расстроенная: всё получилось совсем не так, как мне хотелось. Мне было стыдно своего малодушия, этой глупой стеснительности.
И ещё мне было стыдно из-за того, что я притворялась. Я узнала что-то новое о себе, и это было не очень приятное открытие. Вообще, склонности к хитрости и лицемерию у меня не было, но в критический момент откуда-то взялось умение ловко притвориться. Оно было сродни обману, и от него остался неприятный осадок в душе.
Я видела, что и Света осуждает меня за такое поведение. Она бы на моём месте уж точно не стала бы так хитрить, в этом я была уверена. Света была лучше меня, честнее. А себя я чувствовала лгуньей.
Вечером мама спросила:
- Ну что, подарила духи Марине Никитичне?
- Я положила их в её сумку, - уныло ответила я.
- И она не знает, кто ей их подарил?
- Нет, не знает. Она спрашивала, а я не сказала, - я повесила голову.
Мама больше не расспрашивала. Она знала о приступах паталогической стеснительности у меня и всё поняла.
Марина Никитична больше не возвращалась к расследованию происшествия. Мне кажется, что мама поговорила с ней и всё объяснила. Почему мне так кажется, не могу объяснить. Может быть, из-за ласкового с лёгкой улыбкой взгляда учительницы, когда она разговаривала со мной после этого эпизода. Лесное царство (продолжение) Что-то было в этом взгляде, что-то было…

Продолжение будет

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Сидят в лодке ранним утром рыбаки, начинается рассвет и один из них говорит: - А вот и солнце всходит, какая красота ! Второй посмотрел вокруг и поддерживал первого: - Давно такого красивого восхода не видел! И тут третий двумя пинками выкидывает их из лодки за борт. Эти два выкинутых с ...
Вот вопрос, который меня давно волнует. Почему наши люди (в том числе в фильмах), когда им нужно, например, в ресторане, выйти в туалет, говорят: "Извините, я вас на минутку оставлю" или "Извините, я скоро вернусь". А американские люди (в кинофильмах ...
Раз в несколько месяцев я публикую такие посты. За последние три месяца в мой журнал добавилось более 300 новых читателей, а сколько-то и ушло, даже некоторые старые читатели, которых я знаю не один год. Меняется формат журнала, меняются читатели. Я всегда старался общаться с каждым, ...
Ох, как-то мне хотеть Вас расхотелось… Без Вас, по крайней мере, мне живётся. Любимая, из Вас сегодня дует… В Вас столько страсти-то какие, ужас! Вас хочется коснуться… арматурой! Приберегите, милая, либидо. А Вашу честь попрать совсем не ...
Гендиректор МАГАТЭ Рафаэль Гросси утверждает, что снаряды с обедненным ураном не опасны. Ну пусть тогда повесит себе на шею фенечку из этого чудесного материала, предложил глава общественного движения «Мы вместе с Россией» Владимир Рогов: «Всем тем, кто говорит, что эти ...