Ленка

irin_v — 24.01.2016 Теперь невозможно представить себе Москву пятидесятых-шестидесятых годов, вернее ее центр.

Коммунальные квартиры доходных домов с длинными коридорами, паркетами, красивыми окнами, с высоченными потолками и перегороженными шкафами комнатами.

Рядом домики, бараки в глубине дворов, прогнившие лестницы, прогнившие полы.

Рядом подвалы с вечно горящим светом и бытом буквально под ногами у прохожих.

Форма жизни в массе своей не имела никакого отношения к статусу.

Кто за какую площадь зацепился, тот там и поселился.

Все стояли возле одной плиты, чистили зубы за спинами стоящих у плиты и все сидели на одном унитазе. Вернее никто на него не садился, не рисковал.

Телефоны были редки, вольница детям была только во дворах, учитывая опять же скученность и поэтому дети бегали друг к другу, чтобы позвать друг друга гулять.

Так и носились к одному на высокий четвертый этаж по широкой светлой лестнице без лифта, к другому по скрипучей деревянной в подвал. Тетьмаш можно валяпойдетсомнойгулять.

Как-то так.

С Ленкой мы подружились во втором классе, у нас сливали-разливали классы и мы оказались в одном.

Подружились сразу. Хорошенькая была, с большими очень живыми глазами и смешным носиком, заканчивающимся маленькой плюшкой. По странному совпадению похожий нос у моего ребенка. Видимо я в детстве насмотрелась и вот он результат:)

Жили они в гостинице "Центральная" Тверская 10. Сторожилы называли ее по дореволюционному - гостиница "Люкс".

В какой-то момент, видимо в тридцатые годы из нее сделали общежитие ЦК, заселив в т.ч. и испанскими республиканцами.

С нами училась девочка Долорес наверное в честь Долорес Ибаррури, дочь испанки, вывезенной ребенком в СССР .

Не знаю, как Ленины родители, историки по образованию и по профессии там оказались. Кажется Ленин отец работал в ЦК.

У нее были совсем молодые родители, учившиеся вместе на истфаке, поженившиеся на истфаке и родившие Ленку года в 22.

По сути мой отец мог бы стать и их отцом тоже, если бы смолоду приступил к деторождению.

Не знаю, что ее папа делал в ЦК в свои лет двадцать пять, в любом случае он делал свою стремительную карьеру от кандидата наук в те времена до советского академика.

К моменту моего появления, они уже плотно там жили.

12кв. м. на четверых.

Хотя квадратами этот пенал измерить было трудно.

Чтобы забежать за Ленкой и позвать ее гулять, надо было пролететь под низкой старинной осыпающейся аркой нашего двора, перебежать через переулок, завернуть за угол, пронестись мимо Филипповской булочной и, притормозив, чинно войти в зеркальные двери их дома. Чинно, потому что внизу сидела дежурная.

По широкой, на первом высоком марше расходящейся двумя рукавами почти дворцовой лестнице с зеркалами подняться на второй этаж, спокойно миновать дежурную по этажу и до конца длиннющего коридора, мимо огромной кухни с безумным количеством плит, минимум штук двадцать-тридцать, прямо к их комнате.

Ленины мама и папа в первой части поделенной пополам комнаты - справа раскладной родительский диван, слева квадратный обеденный стол, во второй отгороженной шкафом, часть комнаты, где уже с окном жили они с бабушкой.

По теперешним временам полное убожество, а по тогдашним чудесная уютная комната.

Ленин папа высокий, красивый, несколько вальяжный уже тогда, с вечной смешинкой в глазах и Ленина мама, с легкими движениями, изящная, с тонкой талией, миловидная, живостью и языкатостью напоминавшая мою маму.

Только потом я поняла, сколько сил уходило у женщин этой семьи на бесконечный бег по коридору с с чайниками, кастрюльками и сковородками за каждой каплей воды на огромную кухню, видимо кухню бывшего когда-то в гостинице ресторана. Как осуществлялось мытье посуды и стирка, понятия не имею до сих пор.

Давно забытые на фоне евроремонтов чистота и уют единственных комнат коммунальных квартир.

Мир, скрывающийся за тонкой дощатой дверью с одним английским замкОм.

Когда нам было десять, им дали две комнаты метров по 14 в квартире с соседкой в конце Хорошевского шоссе.

По тем временам край географии.

Преодолеть такое расстояние дважды в день старшее поколение оказалось не в силах, нас забрасывали на выходные дни, одни родители привозили с ночевкой, другие забирали и так же на каникулы - половину каникул там, половину здесь.

Потому как жить друг без друга мы не могли:)

Для пмж у них за шкафом стояла моя раскладушка, а у нас за шкафом ее.

Раскладывали ее за плотной занавеской единственной нашей комнаты впритык к моему топчану.

Идея равенства и справедливости в те времена крепко сидела в наших головах и поэтому мы менялись, то она на моем топчане, то я у нее в ее кресле-кровати. Был такой жанр кресла-кровати.

Потом подросли и стали ездить сами, но схема оставалась прежней, с разницей в том, что мы переехали и все хихиканье, хохот в подушки, решение жизненно важных проблем по ночам, все сместилось в нашу проходную комнату за той же плотной гобеленовой занавеской.

И так до замужеств.

Это была дружба, искренность и накал которой возможен только в детстве и юности, с ее эмоциональностью, открытостью и общим целеполаганием - счастьем.

Когда родились наши абсолютные ровесники дети, все стало потихонечку разваливаться, остывать.

Долго еще я в ее доме чувствовала себе некоей реликвией - обязательной для каждой приличной семьи благообразной тетушкой, а в данном случае подругой детства.

Иначе какое ж это было детство, если не было подруги.

На всех застольях ее папа поднимал за меня тост.

Видимо ее родители любили меня, как и мои любили ее.

Все-таки столько лет поили, кормили и воспитывали одновременно.

Некоторое время отношения и перезвон держались на недомолвках, неискренности и нарастающей нашей с ней отстраненности, но вечно так продолжаться не могло. Да и образ жизни мягко говоря не совпадал, мы практически бедствовали, они быстрыми шагами шли к успеху.

Я тихо слиняла и меня никто не удерживал.

На мой характер дружба не может двигаться от лучшего к худшему, она умирает от бескормицы, от отсутствия искренней радости в глазах и тепла в душе.

Тихо и давно скончалась и наша дружба.

Разве что странным образом Ленка мне иногда снится подростком и у нас снова впереди жизнь, которую мы намереваемся пройти вместе.

Сохранено