Леди Ди -

Когда мы познакомились...
... Он так сказал обо мне, той, которой я была, когда мы познакомились:
- Испуганная девочка. Распахнутые умные глаза. Такая худенькая, что казалось, от вас остались только глаза и волосы. Этого у вас всегда было много.
- И ноги? - уточнила я.
- И ноги. - улыбнулся он своей печальной тихой улыбкой.
У Мужчины, который говорил мне правду, всегда была тихая печальная улыбка.
- Утоли моя печали... - шептала я, идя к его печали.
И он утолял. Надо же - правдой. Печальной. Иногда страшной.
Всегда страшной, впрочем. Правда нужна только тогда, когда страшнее неё нет ничего. Тогда она - лекарство.
Он знал толк в лекарствах.
- Скажите, у моего мальчика именно ЭТОТ диагноз? Вариантов нет? - спрашивала я у него.
- Нет. Это именно тот диагноз. Пока была надежда - я тянул. Теперь я записываю этот диагноз в карточке.
И я глотала слёзы. Иногда я плакала при нём. При Мужчине, который говорил мне только правду, легко плакать.
Когда мой мальчик умер и уже не дышал - я не кричала. Я тихо падала, и хрипло спрашивала у мужа:
- Он умер?
- Да. Возьми себя в руки. - отвечал мне муж, вылетая босиком на снег, летя к соседнему дому, к врачам.
А мама в это время сделала искусственное дыхание моему мальчику, и мальчик мой ожил и стал дышать.
Я потом тоже научилась. Было ещё два раза, когда я сделала такое искусственное дыхание - и мой мальчик снова начал жить.
Потом.
Пока же я шла к Мужчине, который скажет мне правду.
Я пришла без звонка - а это нехорошо. Это почти преступно. Но он не сердился. Он знал, что если я без звонка - что-то случилось.
Я вошла в кабинет и села на стул у порога.
Он подбежал ко мне, присел у стула.
- Жив? - спросил он.
Я кивнула, расплакалась и начала рассказывать. Он вытирал мне слёзы своим хрустящим носовым платком. Я иногда задумывалась - сколько таких платков в карманах его халата? Утоли мои печали - не только я одна шла к нему с этой просьбой.
- Скажите, вы всем говорите правду? - спросила я у него однажды.
- Нет. - ответил он тихо. - Это вы спросили глупость. Я говорю правду только тем, кто может её переварить. Правда - грубая пища. Правда?
Я кивнула и улыбнулась.
Я всегда слегка боялась Мужчину, который говорил мне только правду. Такому мужчине нужно было соответствовать. Всегда - даже просто входя в его кабинет.
Но после его правды, даже после упрёка, сказанного тихо и досадливо:
- Это глупость. Вам не идёт. Вы сказали не подумав. Думайте, Диночка.
я выходила такой... Окрылённой, что ли? Улучшенной?
- Дайте мне рецепт. - попросила я после первой смерти моего мальчика. - Дайте мне такой коктейль, который я смогу уколоть ему, и его сердце снова начнёт работать, а лёгкие дышать. Скорая помощь не успеет приехать, вы же знаете. А так я смогу его спасать. Есть такие лекарства?
- Есть... - сказал он мне, помолчав. - Но они не нужны вам. Потому что даже эти лекарства - самообман. Они вас успокоят, а успокаиваться вам нельзя. И потом... Даже при наличии таких лекарств, эти больные всегда сражаются сами. Даже в бессознательном состоянии. И никогда не знаешь, чем закончится приступ.
- Откуда эта болезнь? Что её приносит? - спрашивала я.
Тогда он улыбался и говорил:
- Давайте-ка вместе ответим на основной вопрос философии. Это будет легче, мне кажется.
- Я всегда говорю только правду! - гордо я заявляла ему.
- Что вы знаете о правде? - досадливо он улыбался.
Не понимала я, что он хочет этим сказать...
Однажды я снова пришла без звонка. Он извинился и надолго вышел из кабинета.
На столе лежали листы машинописного текста. Я глаза скосила, вырвала текста кусочек. Мне было стыдно читать чужие тексты, но что же ещё делать в пустом кабинете?
Кусочек текста меня так потряс, что я забыла стыд, взяла в руки листы и начала прочитывать их жадно.
С листами он меня застал, войдя.
- Простите... - прошептала я.
- Ничего. Я даже рад. Это часть моей диссертации. Вам было интересно?
- О да! - жарко сказала я. - Что это?
- Это откровения одного из моих пациентов.
Пациент назывался Пациент К.
Я уже тогда знала, что мой сын в его диссертации назывался пациентом М.
- Я поняла. Но я о другом... Это же стихи! И какие стихи!..
- Вы думаете? - он взял листы, прочёл, отложил в сторону. - Это не стихи, к сожалению. Это продукт больного мозга.
- Но если этот мозг болен - кто тогда здоров? - возмутилась я. - Ваш пациент гений, я вас уверяю.
Он улыбнулся.
- У меня пол-отделения таких гениев. А остальная половина отделения - гении уже невменяемые.
Я наконец рассмотрела его сегодняшнее, уставшее, серое лицо.
- Что с вами? Вы заболели? - спросила я.
- Нет. Просто час назад умер один из моих гениальных пациентов.
- От чего? - тупо спросила я.
Он помолчал, испытывающе посмотрел на меня. Он всегда смотрел так, перед очередной порцией правды, как будто примеряясь - переварю?
Потом сказал, от чего умер его пациент. Этот диагноз был и у моего мальчика.
- От этого умирают? - с ужасом спросила я.
- В большинстве случаев. - ответил он.
... а я тогда думала, что они умирают редко, по недосмотру в основном.
- А я умираю с каждым из них. - потёр он лоб. - Нельзя мне было становиться врачом.
... - Утоли мои печали. - шептала я, идя к нему.
В этот раз мне можно было не идти к нему. Моя мама умирала, но я уже успела привезти к ней лучших врачей, провести немыслимое в наших условиях обследование и лечение. Он бы ничем не помог.
Я просто шла к нему за правдой.
Он прочёл результаты обследований и листы назначений, бросил их на стол.
- Курите, если хотите. - подвинул он мне пепельницу. - Курите-курите. Мне нравится запах ваших сигарет.
- Я всё сделала для мамы? - спросила я, закуривая.
- Да. Вы сделали даже невозможное. Вы сами знаете. - ответил он мне.
Я начала рассказывать. Я взахлёб жаловалась на маминых сестёр, которые просят меня не спасать уже маму. Даже не кормить её - из шприца, выдавливая жидкое пюре на язык...
Мама уже не говорила, не слышала мой голос, не могла глотать пищу.
- В чём-то они правы. - сказал он мне. - Я бы так не смог, я бы боролся до конца, как боретесь вы. Я верю в чудо. Но чудес нет. Ваша мама умерла.
- Она ещё жива. - сказала я.
- Нет. Ваша мама умерла дня три тому назад. Осталось тело. Мозг умер. А человек - это мозг. Вы понимаете.
И посмотрел на меня испытывающе.
Я покачала головой - плакать, мол, не буду.
Тогда я уже умела подолгу не плакать.
... я уже жила в Киеве, когда мне понадобилась очередная порция правды.
Правда нужна была мне и моей дочери, которая вдруг получила тот же диагноз, что был и у моего мальчика.
Но мы в это не верили. Очень трудно поверить - после того как вся семья живёт ради спасения мальчика. И, наконец, спасает...
... и вдруг оказывается, что теперь очередь девочки?
А где взять силы?
Нет, это ошибка. Нет этого диагноза. Всё.
- Это именно тот диагноз. Надо же. - сказал он.
- Но он идёт в более лёгкой форме? - спросила я.
- Здесь не бывает лёгкой формы. Никто никогда не знает, насколько тяжёлым будет следующий приступ.
- Но сын же выздоровел? Значит, и она выздоровеет? Смотрите, вот обследование мальчика.
Он поспешно взял гармошку бумаги, исчёрканную кривыми и острыми углами самописца, развернул.
Досадливо скривился.
- Диночка... Я же учил вас. Смотрите на эти пики.
Я вздохнула. Я пики видела. Верить не хотела.
- Ваш мальчик так выздоровел, что ему можно хоть сейчас давать инвалидность. Если бы вы захотели. И девочке, кстати.
- Так что, всё может вернуться? - ужаснулась я.
(а уже несколько лет мы спали спокойно, почти не прислушиваясь к дыханию спящего мальчика)
- В любой момент. - ответил он.
- Надежды, что девочка выздоровеет, нет. Слишком поздно начала развиваться её болезнь. - сказал он мне.
- А мои будущие внуки? - спросила я.
Он улыбнулся.
- Вы же всё понимаете. Вы умница. - сказал он мне. - Давайте надеяться, что минует их эта чаша. А впрочем - давайте лучше ответим на основной вопрос философии. Это будет более лёгкой задачей.
... Мне понадобилась правда.
Я еду к нему, к Мужчине, который всегда говорит мне правду.
Мне нужно познакомить его с маленькой девочкой. Девочка напугана людьми, носящими белые халаты. Тогда я попрошу его - и он снимет халат. Он сможет так поговорить с малышкой - что она, не понимая ещё слов, станет слушать его завороженно, так, как слушали его папа малышки, и тётя малышки - мои дети.
В его кабинете обязательно найдётся яркая книжка. Её дадут маленькой девочке - и она не будет плакать.
Обязательно он найдёт такого специалиста, который сможет провести обследование для девочки так, что у неё не будет слёз и стресса. Стрессы губительны сейчас для неё.
А может, он сам проведёт такое обследование.
Он будет говорить спокойно и тихо, как говорил всегда он с пациентами - и я видела это, это было чудом.
К нему приводили буйных и нервных, дёрганых людей - он начинал с ними разговаривать...
Он смотрел им в глаза, и говорил, говорил, монотонно, но так, что его хотелось слушать, слушать...
И люди успокаивались, разглаживались морщины напряжённых лбов, углы губ уходили кверху, в тень улыбки...
Моя маленькая девочка помашет ему ручкой на прощание. Я останусь в кабинете, для порции правды.
Он скажет мне её.
А я тогда скажу ему - как мы его любим. Я, вся моя семья. Я обязательно наконец скажу ему, как мы благодарны ему. За всё - правду и веру, за то, что учил меня читать эти показания самописцев, за таблетки, которые иногда исчезали в аптеках - тогда он шёл в отделение, и выносил таблетки, взятые там, на стационаре. Стационары снабжались лучше.
Неловко мне протягивал самодельный пакетик и говорил:
- Этого хватит на две недели, потом опять ко мне приедете, я что-нибудь придумаю.
За то, что всегда считал гениальным моего мальчика, даже когда я в этом сомневалась.
И за то, что он не любил меня. Не любил, нет. Просто иногда говорил, в ответ на мой невысказанный вопрос:
- Я ничего не могу с собой поделать, Диночка. У меня столько нежности к вам. Любви нет, только нежность. Но иногда она выше любви.
И улыбался тихой своей улыбкой.
Прежде чем сказать очередную правду.
Мне так нужна правда - мне, для моей маленькой девочки теперь уж нужна она.
Я всё понимаю, я же умная. Хоть давно уже не та, испуганная, худенькая - только глаза и волосы.
И ноги.
Я давно научилась прятать свой испуг.
Но пусть озвучит он то, что я уже понимаю. Его правда полна обычно такой уверенности в исцелении моих детишек...
Мне трудно верить одной. Мне нужна опора - эта его вера.
И правда.
- Утоли мои печали... - шепчу я, идя к нему.
Я не видела его три года.
А его нет, он умер.
Ещё месяц назад он был жив, я бы успела!
- Я не успела... - шепчу я растерянно. - Ничего не успела сказать... Спросить... И как же мне теперь быть, с девочкой моей?..
Мне кажется, он досадливо и печально улыбнулся бы в ответ на мою растерянность:
- Ну, Диночка... Вы умненькая. Сильная. Вам давно не нужна опора.
Да, конечно.
Я знаю, знаю.
Но как мне сейчас нужен он!
Мужчина, который всегда говорил мне правду...
|
</> |